осенним воздухом сада.
выглядывая на горничную, - не заметит ли она, - как-то очень быстро и
неожиданно выстрелил себе в грудь.
мучительным желанием жить и страхом умереть. Но уже он видел перед собою
верхушку дуба, голубое небо и посреди него куда-то прыгающего желтого кота.
сейчас же очутилось множество людей. Кто-то лил ему на голову холодную воду,
и на лбу у него прилип желтый лист, очень мешавший ему. Встревоженные голоса
зазвучали вокруг, кто-то плакал и кричал:
диком животном отчаянии стал биться и кричать:
Листья, лежавшие у него на лбу, быстро отяжелели и сдавили голову. Юрий
вытянул шею, чтобы из-за них увидеть еще хоть что-нибудь, но листья еще
быстрее разрослись во все стороны и покрыли все.
XLIV
презирали, и те, кто никогда о нем не думали, все пожалели Юрия Сварожича,
когда он умер.
понимают и в глубине души разделяют его мысли. Самоубийство казалось
красивым, а красота вызывала слезы, цветы и хорошие слова.
Ляля не отходила от него. Был один Рязанцев, который и распоряжался
похоронами. И еще грустнее становилось провожающим при виде одиночества
покойника и еще выше, печальнее и значительнее вырастал его образ.
их красных, белых и зеленых сплетений лицо мертвого Юрия, не сохранившее
следов ни единого из пережитых чувств и дел, казалось действительно
успокоенным.
и присоединились к провожающим. У Карсавиной был беспомощно-подавленный вид,
как у девушки, ведомой на поругание и позорную казнь. Хотя она знала, что
Юрию осталось неизвестным все, что с ней случилось, ей все казалось, что
между его смертью и "тем" есть какая-то связь, навсегда остающаяся тайной.
Великое бремя непонятной вины она взвалила себе на шею и чувствовала себя
самой несчастной и преступной во всем мире. Всю ночь она проплакала,
мысленно обнимая и лаская образ навсегда ушедшего человека, а к утру была
полна безысходной любви к Сварожичу и ненависти к Санину.
безобразнее следующий день. Все, что говорил ей Санин и во что инстинктивно
она поверила, показалось ей гнусностью и собственным падением в такую
пропасть, из которой уже не будет возврата. Когда Санин подошел к ней, она
взглянула на него глазами, полными отвращения и испуга, и сейчас же
отвернулась.
дружеского пожатия, передало Санину все, что она теперь чувствовала и
думала, и он сам почувствовал себя уже навсегда чужим ей. Он скривил губы,
подумал и отошел к Иванову, который раздумчиво плелся позади всех, уныло
свесив свои желтые прямые волосы.
похоронные печальные голоса, и октава Петра Ильича ясно и грустно дрожала и
тянулась в воздухе.
а... вишь ты что!
не знал, что застрелится... Как жил, так и умер.
сказал Иванов и вдруг встряхнул своими желтыми волосами и повеселел,
очевидно, поймав что-то, что одному ему было понятно и его одного могло
успокоить.
золотым и красным дождем. Только трава местами зеленела под слоем листьев, а
на дорожках ветер смел их густою массой, и казалось, что по всему кладбищу
текут желтые ручейки. Белели кресты, мягко чернели и серели мраморные
памятники и золотились решетки, а между безмолвных могил чудилось чье-то
невидимое, но грустное присутствие, точно только что, перед приходом
возмутивших покой людей, кто-то печальный ходил по дорожкам, сидел на
могилах и грустил без слез и надежды.
люди, с жутким вопрошающим любопытством заглядывая в черную тьму своей
участи и распевая жалобные песни.
и мертвым навсегда легла вечная земля, Карсавина громко зарыдала, и высокий
женский голос в рыдании поднялся над тихим кладбищем и замолчавшими в тайной
грусти и тревоге людьми.
ней, но так был очевиден ужас смерти, навсегда оборвавшей связь между
плачущей прекрасной молодой женщиной, хотевшей отдать ему всю жизнь, всю
молодость и красоту, и мертвецом, ушедшим в землю, что никто черной мыслью
не оскорбил раскрытой души женской, и только ниже наклонились головы в
бессознательном уважении и жалости.
затихли где-то вдали. Над ямой вырос продолговатый земляной бугор, зловеще
напоминавший скрытое им человеческое тело, и сверху стали быстро и ровно
укладывать зеленую ель.
тем жалобно говорил он то тому, то другому.
он поверил.
близорукими глазами. А!.. Владимир Петрович... скажите вы несколько слов...
что ж так!
голосу Карсавиной.
сущности говоря, за-ме-чательный человек!.. Ну, пожалуйста... два слова!
И сначала все как будто застыли, но в ту же секунду, когда многие еще не
успели решить, услышать им или нет, Дубова рвущимся голосом крикнула:
барышни. Все зашевелились, задвигались. Раздались несмелые, но возмущенные
голоса, замелькали красные возбужденные лица и, как будто ветер пахнул в
кучу сухих листьев, толпа быстро метнулась прочь. Шафров куда-то побежал,
потом вернулся. В отдельной кучке возмущенно размахивал руками Рязанцев.
зачем-то очутившееся у него под носом, но совершенно безмолвное, и
повернулся к Иванову.
предчувствовал какой-нибудь инцидент, но не то, что произошло. С одной
стороны, вся эта история восхитила его своей резкостью, с другой стороны,
чего-то стало жутко и неприятно. Он не знал, что сказать, и неопределенно
смотрел поверх крестов, в далекое поле.
притворяясь невозмутимым, поставил сзади себя палку, оперся на нее и сказал:
ним и пошли к выходу. Но еще издали Санин заметил группу малознакомой ему
молодежи, столпившейся, как бараны, головами внутрь. В центре Шафров
суетливо размахивал руками и говорил, но при виде Санина замолчал. Все лица
повернулись к нему и на всех было странное выражение: смеси благородного
возмущения, робости и любопытства.
лица. А когда из группы студентов и девиц, не то с испуганными, не то с
восхищенными розовыми личиками, выделился Шафров и весь красный, как бурак,
щуря близорукие глаза, направился к Санину, тот остановился в таком
повороте, точно хотел ударить первого попавшегося.
чем нужно, и побледнел. Студенты и барышни, точно маленькое стадо за козлом,
столпились за ним.
Шилова Юлия
Орловский Гай Юлий
Володихин Дмитрий
Василенко Иван
Браун Дэн
Пехов Алексей