приглаживал мокрую челку, и скулы у него темнели. Вдруг он сказал:
до конца. Еще что-то можно сделать, а вы уже кончились, на лопатках лежите.
стащим? Может, вы, такие резвые, выгребете.
знаю...
тобой плавали, когда сто пятый тонул?
совсем скис. А все равно не выгребли. Об чем же нам беспокоиться?
кубрика, ни за что не держась, стащил промокший свитер, нижнюю рубаху. Он,
верно, был когда-то силен, а теперь плечи у него обвисли, мускулы сделались,
как веревки, когда они много раз порвались, а их снова сплеснивали. Васька
обтерся полотенцем с наслаждением, как будто из речки вылез в июльский день,
потом из чемоданчика вынул рубаху - сухую, глаженую, - примерил на себя.
своей нету? А то могу дать.
лег. Вытянулся блаженно. Димка встал с комингса, глядел на него, держась за
косяк.
подволок. - Я так думаю: мы носом приложимся. Это лучше, если носом. Никуда
бежать не надо. Ни на какую палубу.
четыре переборки, где все это с нами произойдет. Вот та, носовая, сразу
разойдется - и хлынет в трещину. Из двери еще можно выскочить, но это если у
двери и сидеть, - из койки не успеешь. Нет, нам не очень долго мучиться.
Может быть, мы и подумать ни о чем не успеем. У берега волна швыряет
сильнее, скала в обшивку входит, как в яичную скорлупу...
провинились?
снова в карты.
быть, так и следует нам? Потому что мы и есть подонки, салага правду сказал.
Мы - шваль, сброд, сарынь, труха на ветру. И это нам - за все, в чем мы на
самом деле виноваты. Не перед кем-нибудь - перед самими собой. За то, что мы
звери друг другу - да хуже, чем они, те - если стаей живут - своим не грызут
глотки. За то, что делаем работу, а - не любим ее и не бросаем. За то, что
живем не с теми бабами, с какими нам хочется. За то, что слушаемся дураков,
хоть и видим снизу, что они - дураки.
аккумуляторы, а Шурка с Серегой все играли, хотя уже и масть было трудно
различить.
плафон вырубай. - Он скинул карту и спросил: - Васька, тебе кого жалко?
Кроме, матери, конечно.
облегчится. А пацанки мне родные и любят меня. Вот с ними-то что будет?.. Но
вы не спрашивайте меня, бичи. Я молча полежу.
записались - и уже лаемся. Перед отходом и то поругались.
особенных не нажил... Нинка, наверно, заплачет, когда узнает. Хоть у нас и
все кончилось с Нинкой, и, может быть, ей с тем скуластеньким больше повезло
- все равно заплачет, это она хорошо умеет. Вот Лиля еще погрустит. Но
утешится быстро: я ведь ей ничего не сделал - ни хорошего, ни плохого. Лишь
бы эти письма не всплыли, в куртке. Ну, простит она мне, раз такое дело, да
и ничего там не было особенного, в этих письмах, не о чем беспокоиться.
Клавке - и то я больше сделал: нахамил, как мог... Чего-то мне вдруг
вспомнилась Клавкина комната -шкаф там стоял с зеркалом, полстены занимал и
высоченный, чуть не до потолка, и еще картинка была из журнала - как раз над
кушеткой, где она этой Лидке Нечуевой постелила. Что ж там было, на этой
картинке? Женщина какая-то на лошади - вся в черном, и лошадь тоже черная,
глазом горячим косит, слегка на дыбы привстала, даже чувствовалось, что
храпит. А к этой женщине тянет руки девчушка, - с балкончика или с крыльца,
но в общем через каменные перила, - славная девчушка, и она вся в белом, а
волосы - черные, как у матери. Да, скорее всего это мать и дочь - уж очень
похожи. Вот все, что вспомнилось, - больше-то сама Клавка меня занимала.
Такая она уютная была в халатике, милая, все так и загорелось у ней в руках,
когда мы к ней вломились. Другая б выставила, а она - лидкину постель тут же
скатала, быстро закусь сообразила и выпить, и еще мне стопку поднесла
персонально, когда я на пол сел у батареи... Бог ты мой, а ведь эта
комнатешка, где мы гудели, одна и была - ее, она ж еще шипела на нас: "Тише,
черти, соседей перебудите!" - и все, что я видел, вот это она и нажила. Экая
же, подумаешь, хищница, грабительница!.. Да, неладно все как получилось с
Клавкой! Мне вдруг стыдно стало, так горячо стыдно, когда вспомнил, как она
стояла передо мной на холоде с голыми локтями, грудью. Что, если она и
вправду не виновата ни в чем? А если и виновата - никакие деньги не стоили,
чтобы я так с нею говорил. Что же она про меня запомнит?..
одеялами, одетые в чистое, и курили. Ко мне головы никто не повернул.
5
локоть. Я к ним поднялся. Димка взглянул на меня и оскалился:
естественно. Когда есть личность - ей и должно быть страшно. У нее есть что
терять. Вот, китайцам, наверное, не страшно. Они - хоть пачками, и ни слова
упрека.
последнем обломке мачты.
такое дитя еще, в смерть никак не поверит. Я-то вот - верю уже. Меня однажды
в драке, в Североморске, пряжкой звезданули по голове - я только в госпитале
и очнулся. И понял: вот так оно все и происходит. Мог бы и не проснуться.
Смерть - это не когда засыпаешь, смерть - это когда не просыпаешься. Вот с
Лукин Евгений
Ильин Андрей
Шилова Юлия
Акунин Борис
Круз Андрей
Корнев Павел