Липку и поскорее пустила меня во двор.
Я ж его об кофту вытерла! Вот! -- И, потыкав себя в то место, где быть
надобно груди, запрокинулась и начала пить из горла.
Липка, преодолевая хрипоту, ревела первым голосом довольно громко и ладно. В
общем-то у нас в селе многие пить и петь большие мастера, а эти еще в
культпросветучилище натренировались.
и начали драться. Липка орала "караул", и довольно рослая красивая девка в
мини-юбке, не то приемыш, не то квартирантка, не то дальняя родственница,
растаскивала супругов. И растащила. После чего мужичонка оказался на
скамейке, возле бутылки, один. Липка рыдала во дворе и крыла его, и жизнь, и
весь свет матом. Время от времени она распахивала ворота и, раскосмаченная,
зареванная, размахивая топором и крича:
назад и не выпускала со двора.
посморкалась во дворе и появилась потухшая, смиренная, без топора.
отвернувшегося мужа.
Липка подняла сигарету, прикурила из горсти, попробовала скорчегать зубами,
но зубов не было.
она.
голову и начал лить в пустой клыкастый рот самогонку. Липка захлебывалась,
не успевая проглатывать зелье. Мужичок совал, забивал ей бутылку в горло,
но, видно, побоялся, что ничего в посудине не останется, бросил жену в пыль,
пнул, и она плакала, валяясь на земле. Спокойно допив самогонку, мужичонка
пососал сальца и заметил, глядя на все еще не унимающуюся Липку.
молча уже, сугулясь старой костлявой спиной, поволоклась домой. Супруг ее
посидел, поплевал под ноги, разъял баян и на высоком дребезге повел, глядя с
мечтательной тоской вдаль:
За что погибаим?!
погибнуть, сгинуть, а он все живет, воняет на весь белый свет. Мужичонка
послушал, покачал головой, скорбно оглядел улицу и объявил:
в палисадник, сжал кулаки, трясущийся и воистину страшный, медленно двинулся
к воротам. -- Р-разорву! Н-на части! Н-на куски! Сырое мясо жрать будуВот
этим вот хавалом! -- Он ударил себя кулаком по рту, в кровь разбил губу.
потому как повторялось такое почти каждый день, -- Липкин муж мог стать
великим артистом, да вот не совладал с талантом.
одряхлевшем сарае были ходы, и она через них, по огороду бросилась к реке,
спряталась на берегу.
наконец гнев его иссяк. Почти уже в потемках он возвратился с реки узким
проулком, долго тряс пустую бутылку, запрокинувшись, выжал, видать,
каплю-другую на язык, хряпнул пустую посудину о забор, она осыпалась в кучу
стекла, и продолжал романс:
Липкин голос, затем и сама она возникла, бросилась на шею артисту, укусила
его щеку клыками, и оба они, уже в рыдании, в неудержимом экстазе наивысшего
вдохновения допели:
растуды! Пущай имя всякие писаря займаются. А мы люди хорошие. Мы еще
выпьем. Я припрятала! Я хитрая. 0-ох, хит-рая!..
воскликнул артист.
благополучный финал бесплатного спектакля.
что в древнем Ростове Великом. И сказали мне друзья-заботники: "Сходи-ка ты
к знаменитому профессору, да к платному, не жмись -- здоровье дороже
всего..."
рублей, да не в липкие руки обожравшегося и тупого лекаря проклятого
прошлого, а модной титькастой девице, бойко выписывающей квитки. И все:
"Пожалуйста! Пожалуйста!" Это вам не в регистратуре районной больницы или
областной: "Куда без очереди прешь? Почему нумер не тот? Вас много -- я
одна..."
профессор лет сорока двух -- сорока трех, без галстука, с кудряво вьющейся
головой, сигаретку сосет, под воздушный пропеллер морду подставляет, норовит
под мышкой почесать и нет-нет да и улыбнется какому-то приятному
воспоминанию.
мышку, волосья дернул пучком, но тут же перехватил мой взгляд и бросил
волосья в плевательницу. Сидит, барабанит пальцами по стеклу, слушает не
слушает.
хуже себя чувствую с годами.