следивших за нею девиц, она наконец оставила сведенных ее стараниями Муре
и Денизу и вышла величественным шагом, с таким благородством на челе, что
продавщицы даже не посмели улыбнуться.
сидеть с пером в руке. Она не отвела глаз, но стала еще бледнее.
я обещала обедать с ними.
подергивались от волнения. Однако он сдержался и принял обычный вид
благожелательного хозяина, который просто интересуется здоровьем своей
служащей.
отношусь к вам.
повторяю, я никак не могу: сегодня вечером меня ждут братья.
девушка чувствовала, как весь магазин подталкивает ее. Полина уже дружески
признала ее непроходимой дурой, другие тоже будут смеяться над ней, если
она откажется от приглашения. Г-жа Орели, которая ради этого вышла из
комнаты, Маргарита, чей нарочито громкий голос долетал до нее, Ломм,
словно застывший в своей приниженной позе, все хотели ее падения, все
бросали ее в объятия хозяина. И отдаленный гул учета, и эти несметные кипы
товаров, перебрасываемые из рук в руки и перечисляемые на лету, - все это
было как бы жгучим ветром, опалявшим Денизу страстью.
громоподобным гулом королевских богатств, завоеванных в битвах.
пролепетала:
ее.
обычной своей ласковой и в то же время смелой улыбкой:
хочу - вот и все.
обернулась и увидела, что дверь медленно затворяется. Это инспектор Жув
взял на себя смелость притворить ее. Попечение о дверях входило в его
обязанности: ни одна из них не должна была оставаться открытой. И,
по-прежнему важный, он снова стал на часы. Никто, видимо, не заметил, что
дверь затворили, - настолько просто это было сделано. Одна только Клара
отпустила язвительное словечко на ухо мадемуазель де Фонтенай, мертвенное
лицо которой осталось таким же бледным.
вас... Вы давно уже знаете это, не играйте же со мной так жестоко, не
делайте вида, будто не понимаете меня... И не бойтесь ничего. Раз двадцать
мне хотелось пригласить вас к себе в кабинет. Мы были бы одни, и мне
стоило только запереть дверь на ключ... Но я не хотел этого. Вы видите,
что я говорю с вами здесь, куда всякий может войти... Я люблю вас,
Дениза...
лицо.
братья - тяжелое бремя. Все, что вы у меня попросите, все, что от меня
потребуете...
будете жить у себя, и я положу на ваше имя небольшой капитал.
лет зарабатываю себе на хлеб.
желавшая уступить. Ему стоило только нагнуться, чтобы подобрать
предыдущих: все они ждали его каприза как покорные рабыни, а эта говорила
"нет", даже не приводя сколько-нибудь разумного довода. Его желание, давно
сдерживаемое и подстрекаемое сопротивлением, дошло до крайности. Может
быть, он предложил недостаточно? И он усилил натиск, удвоил обещания.
малейшего колебания.
точно ребенок!
слышался смутный гул учета. Этот победоносный рокот замирал, становясь все
тише и скромнее, словно приглушенный неудачей хозяина.
руки.
исходивший от теплых рук этого человека, наполнял ее сладостной, волнующей
истомой. Боже мой, как она его любит, какое бы испила она счастье, если бы
могла обвить руками его шею и прильнуть к его груди!
вечером, иначе я приму мера...
боли, и это вернуло ей мужество. Резким движением она высвободилась и,
выпрямившись, сильная своей слабостью, произнесла:
бросить. К тому же вы любите одну особу, да, даму, что сюда приходит...
Оставайтесь же с нею. Я не делюсь ни с кем.
Девицы, которых он выбирал себе в магазине, никогда не беспокоились о том,
любят ли их. Ему следовало бы посмеяться над этим, и, однако, ее кроткая
гордость окончательно покорила его сердце.
он позвал г-жу Орели и набросился на нее; осталось столько ротонд! Надо
было в свое время понизить цены и понижать до тех пор, пока не останется
ни одной ротонды. Такое уж было в магазине правило: к концу каждого года
все выметалось и продавалось с убытком до шестидесяти процентов, лишь бы
избавиться от старых моделей и тканей, утративших свежесть. Тем временем
Бурдонкль; которому нужно было поговорить с директором, поджидал Муре у
закрытой двери, где его остановил Жув, таинственно шепнув ему несколько
слов. Бурдонкль горел нетерпением, но в то же время не осмеливался
помешать уединению хозяина. Возможно ли? В такой день, с этим тщедушным
созданием! И когда дверь наконец отворилась, Бурдонкль заговорил о шелках
фантази - остаток этих шелков составит чудовищную цифру. Это помогло Муре:
он получил возможность раскричаться вовсю. О чем думал Бутмон раньше? И
Муре удалился, объявив, что не допустит такого недостатка чутья у
закупщика. Какая непростительная глупость делать запасы, превосходящие
спрос!
упреками.
покончено. Солнце еще сияло, - ясное летнее солнце, золотистые лучи
которого заливали магазин через широкие окна. В городе стало душно. На
улицах начали появляться семьи парижан, возвращавшихся из предместий, -
усталые, обремененные букетами и детьми. Один за другим затихали отделы. В
глубине галерей слышался только голос какого-нибудь запоздалого продавца,
освобождавшего последний ящик. А потом умолкли и эти голоса, и от дневного
шума и грохота осталось одно великое содрогание, витавшее над чудовищным
разгромом товаров. Ящики, шкафы, картонки, коробки - все было пусто: ни
метра материи, ни одного предмета не осталось на месте. Просторные отделы
предстали теперь в своем первозданном виде, являя взору чистые полки, как
в дни, предшествовавшие открытию магазина. Эта обнаженность служила
доказательством полноты и точности произведенного учета. А на земле
громоздилось на шестнадцать миллионов франков товара - вздымающееся море,
в конце концов затопившее столы и прилавки. Продавцы, утонувшие по самые
плечи, принялись водворять товары на место. Всю работу рассчитывали
закончить к десяти часам.
сообщила цифру годового оборота - цифру, которую можно было вывести без
труда, сложив обороты всех отделов. Итог составлял восемьдесят миллионов -
на десять миллионов больше, чем в прошлом году. Снижение показали только
шелка фантази.
прибавила заведующая. - Смотрите, вон он стоит наверху главной лестницы, и
какой у него сердитый вид.
недовольный, над наваленными у его ног миллионами.
ли вы мне уйти? Пользы никакой я больше не могу вам принести из-за ноги, а
я сегодня должна обедать с братьями у дяди...