сегодня, вернувшись из плавания, он был богат. А богатство не стоило везти
напоказ, едва его получив. Надо почувствовать себя богатым, надо им побыть.
озарявший его с моря, оказался не ложным. Этот свет, холодный и чистый,
падал от облаков, рассеиваясь в воздухе серебряной пылью вроде снежных
личинок. А когда облако уплывало, все озарялось другой, разовой глубиной.
оказалась на замке. От нее свернул вправо, где было продолжение тротуара.
Прошел мимо почты, славящейся своим арктическим штемпелем - медведь с
самоваром на фоне ледокола. Задержался у невзрачного строения краеведческого
музея, с маленькой пушечкой у входа, на одном деревянном колесе. Эта пушечка
когда-то вела бой с немецкой подлодкой, всплывшей перед гаванью, чтоб
заправить аккумуляторы. Бой был неравный: пушечка точно била по немцам, а те
палили по поселку, всплывшему с другой стороны... Остановился перед
памятником Бегичеву, который при снежном свете шел, а при розовом замирал,
обнаруживаясь на пьедестале, среди камней... Ощущение было колоссальное!
Теперь не казалось странным, что такой замечательный памятник стоял в
обыкновенном поселке. Да Бегичев и не хотел для себя другого места. Вот этот
поселок, это холодное море, оплескивавшее каменистый берег тундры, - больше
ничего не надо ему... Соступив с тротуара, пошел без направления и вскоре
расслышал, как впереди, где берег обрывался каменным выступом, глухо ударяет
море.
серебряных, то розовых от облаков. Одна из них оказалась девушкой, поначалу
серебряной, но превратившейся в розовую, когда он подошел. Он заметил, что
она смотрит на него, и остановился.
растерял все слова. Увидел, что внизу открыли магазинчик: вышла продавщица
и, отведя красную дверь, пристегнула ее крюком на крыльце. - Может, зайдем?
ответить... Откуда у нее сложилось о нем такое мнение? Разве он давал повод
считать его каким-то забулдыгой, проходимцем? Все их общение ограничивалось
минутными встречами возле столовой... Утро готово было померкнуть! Но Рая,
слава богу, согласилась и просунула под его руку свою.
любопытством, от которого замирало сердце, ее рассмотрел. Была она
безалаберно, как-то наспех, одета и выглядела усталой. Но даже усталость
была ей к лицу - придавала особый тревожащий отсвет. А невнимание, если не
безразличие, к человеку, который шел рядом, делало ее естественной. Он мог
изучать Раю в чистом виде, без напряженных улыбок и ужимок. Шли без слов и
как-то не в ногу: то его сносило к ней, то она наваливалась на него, задевая
мягким бедром. Иногда она наклонялась придержать от ветра свою голубую юбку,
чтоб не оголялись колени. Этот чистый больничный свет Рае подходил. Он
обжигал все вокруг, как лекарство. Сейчас он открывал Раю, и открытие было
бесконечным.
магазинчике было не пусто. На полу лежали люди. Это были охотники,
наезжавшие с зимовьев к концу навигации. Тут они оставались на ночь,
используя заведение как гостиницу. Обходя спящих, они спугнули горностая,
который юркнул под прилавок, в какую-то дыру, оказавшуюся небольшой. На виду
остался рыжеватый пушистый хвост. Продавщица, суровая баба с припухшей от
выщипанных усов губой, сидела, как мумия, неподвижно. По левую руку от нее
уселась полярная сова, белая, с крапинками на крыльях. Глаза у нее
зажигались, отражая солнечный луч, вроде настольной лампы. В этом
магазинчике вечно что-то бегало или летало. Можно было предположить, что
продавщица тоже летала, вместе с совой. А сова была ее дочерью.
вино. Вначале он взял "Бычью кровь", потом заменил на светлое "Европейське".
Сейчас он находился с девушкой, да и вообще опасался пить.
осталось. Как передала поцелуй! Благодарный ей, он достал из-за пазухи одну
из груш, подаренных Федосом.
белых и твердых зубов. Он съел этот след, оставив свои зубы. Получился
поцелуй более глубокий. Рая оживилась, расстегнула пальто. Оправила юбку (не
такую уж и голубую, как оказалось вблизи, а застиранную и державшуюся
кое-как), чтоб прикрыть порванный на колене чулок. Каким-то особенным
движением маленьких рук отбросила свои темные волосы в спутанных завитках. В
ячеях ее кофты проступили маленькие пухлые груди. Охватывая взглядом эту
небрежную Раю, светившую в разных местах такой обжигающе-белой кожей, что
захватывало дыхание и зубы ломило, как от ключевой воды, он подумал с
тоской: почему счастье с этой девушкой для него невозможно? Признаться ей в
любви? Должно быть, ей все равно, кто ее любит: он или другой. Сделать
предложение? Ответит, что замужем. Какой же выход из положения?
поцеловал Раю. Она не раскрыла рта, но ответила. А ответив, рассердилась:
шею. Поцелуй мог быть бесконечен, но они захлебнулись.
обследованию, воспринимая его как пациента, которому надо помочь. В этом
профессиональном общении, исключавшем интимность, он сразу все потерял. Он
сам все испортил!.. Теперь все пропало.
отношения все же сошли с мертвой точки! Море открыло на Раю глаза, но море и
мешало. И если дело пойдет так, как он наметил, то Рая будет второй "Шторм",
который ему надо поднять. Куда она денется от него? Она будет уступать и
уступит.
добавила, помолчав, глянув на него исподлобья: - Горевала я с ним.
люби, люби...
сделала пальцем ручеек из пролитого вина. - Под вечер пришел, продал дрова
на шампанское: "Выходи замуж!" - И засмеялась, не меняя выражения лица.
что опьянела. - Давала на переливание, - объяснила она. - Нашей одной, лежит
на сохранении. Да ты ее знаешь.