Успенье так, как ему, великому князю, хочется, пожертвовать любимым местом
за городом и своею казною под новую церковь, которую может палатный мастер
созидать по-своему, лишь бы уменьшил размеры чертежа.
под основание Успенской соборной церкви. Вслед за тем начал Аристотель и
строить ее по образцу владимирской. С удовольствием заметил он, что тип ее
находится в Венеции, именно церковь святого Марка {Прим. стр. 273}. Но
перелом, сделанный в нем победою религиозной воли над славолюбием и лучшими
его надеждами, был так силен, что положил его на болезненный одр, с которого
не легко подняли его пособия врача и друга и любовь сына.
кого ближе было ему выбрать в сваты, как не Аристотеля?.. Выздоровление
художника должно было решить его участь.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
боярские дети ездят с утра до ночи и выбивают народ. Русский мужичок всею
радостью рад глазеть по целым дням хоть и на то, чего не понимает, лишь бы
не работать, а тут еще и палкой выгоняют в город на целые сутки праздности.
Валят тысячи со всех концов, и все они налягут на сердце Москвы: душно будет
ей, родимой! Из этого-то народа хотят выставить декорацию московской силы.
цесарского посла. В русском царе, как начинал величать себя Иван Васильевич,
возникало уж чувство достоинства, собственного и народного, и потому в
сношениях с послом императора, заносчивым и изыскательным, дворчане великого
князя торговались за малейшее преимущество. Несколько дней сряду бояре
ездили в посольский двор для переговоров о встрече, проводах, сидении,
вставании, целовании руки, о числе поклонов, об одном шаге вперед или назад,
и едва ли не о чихании. Выведали, что Поппель будет говорить, и приняли свои
меры для приличного ответа. Поппель требовал, чтобы великий князь беседовал
с ним наедине - в этом отказано. Наконец, когда все улажено с обеих сторон,
назначен день приема.
послов как бы праздником. Но под щитом церемониальных сует устроитель Руси
готовил себе новое завоевание. Он приобретал целую область без меча, без
союзов и переговоров.
{Прим. стр. 274}. Гостю обрадовались, на радушие не были скупы. Лишь только
приехал он, провел весь вечер у великого князя в беседах искренних и
веселых. Он ожидал невзгоды за то, что не прислал Москве вспомогательной
дружины против ордынских царей. Ничуть не бывало: никогда еще так дружелюбно
не принимали его, никогда так задушевно не беседовали с ним. На другой день
зван он с своими боярами обедать. Иван Васильевич встречает его, сажает на
почетное место, рассыпает перед ним ласки, ограненные так искусно под блеск
дружбы, что угличский князь принимает их за настоящие самоцветы. В глазах, в
речи хозяина не видно и тени лукавства; он не изменяет себе до конца. Эта
игра играется в западной избе, которая, вероятно, так названа потому, что
обращена лицом к вечеру, но отныне должна называться западней. Пора было
захлопнуть в ней неосторожную жертву. Иван Васильевич выходит в повалушу и
не возвращается более. Время обедать. Званых на пир не замедлили угостить на
славу. В столовой гридне все дворчане Андрея Васильевича забраты под стражу.
Ничего не подозревая, ждет он, чтобы пришли его в столы звать. И пришли
бояре московские. Один из них [Князь Семен Иванович Ряполовский. (Прим.
автора)] хочет что-то передать ему и не может: слезы мешают говорить.
Наконец, прерываемый ими не раз, он сказал:
великим князем Иваном Васильевичем всея Руси, братом твоим старейшим.
отвечал с твердостью:
лишаюсь свободы безвинно.
угличский удел на казенный двор и цепи.
привел в ужас нескольких избранников божьих, которые не побоялись гласно
осуждать поступок великого князя. Но большинство, чернь, не рассуждающая,
была против несчастного узника, называла его изменником, предателем, врагом
церкви и отечества. Успели надуть в уши народу приближенные Ивана
Васильевича, что угличский князь пойман в переписке с королем польским,
которому обещал голову Ивана Васильевича, что он для этого нарочно и прибыл
в Москву со множеством бояр своих, что он уж во дворе великокняжеском и
посягал на жизнь старшего брата, да встретил неудачу по случаю предательства
одного из своих людей. Тут же поминали и старые вины его против Москвы,
давно забытые и прощенные: о заслугах его Москве никто не замолвил слова. И
потому не мудрено, что большинство было на стороне силы, а не правды. На
следующий день готовился народу ротозейный праздник, и о несчастном узнике
скоро забыли. За него некому было вступиться, кроме бога.
Антона-лекаря позвали к великому князю. Ивана Васильевича застал он в
тревожном состоянии.
пожалуй.
на мою душу, на Москву - за то и посажен в железа, - да я лиха смертного ему
не желаю, видит господь, не желаю. Хочу только проучить его, наказать, аки
отец наказывает. Хочу добра Москве и братьям моим. Кому ж и печальником быть
о них! Ведь я старший в семье. А с Андреем от малых ногтей возросли вместе.
боялся, чтобы Андрей Васильевич не умер в первый день заточения и чтобы
смерти этой не причли ему в вину. Зарезать, удушить, отравить - таких мер
никогда не брал он с своими пленниками: он считал это грехом ужасным.
Обыкновенно морил он их медленною смертью в цепях, предоставляя срок жизни
их богу: тут еще нет греха.
в любую сторону. Хоть и злодей, да кровный!.. Помоги, Антон! Службы твоей не
забуду николи, сосватаю тебе невесту по сердцу... дам тебе поместье...
Отведи душу мою от скорби великой. Вот, дворецкий проводит тебя к Андрею
Васильевичу.
его к Анастасии? кто мог сказать о ней? Однако ж долго изумляться было
некогда; он поспешил к заключенному и застал его в опасном положении.
Угличский князь выдержал отважно первый удар; но когда измерил глубину
своего несчастия, когда подвел свою будущность под участь прежних важных
пленников своего брата, он ужаснулся этой будущности. Вся кровь его прилила
к груди... Не наше дело описывать, какие меры принимал Антон, чтобы помочь
несчастному; довольно, если скажем, что он силою врачебных средств, несмотря
на сопротивление больного, сделал ему нужное пособие. Может статься, он был
виною, что протянул его тюремную жизнь еще года на два.
молодой месяц, и как молодой месяц, тотчас погиб на нем. И на смертном одре
одним прощальным ему звуком был звук желез.
русского властителя. Еще в большей чести стал он держать его: дары следовали
за дарами, ласковым словам умели дать цену. Этими милостями воспользовался
Антон, чтобы испросить облегчение несчастному князю. Сняли с него на время
железа, но как скоро он выздоровел, опять надели их. Антона ж уверили, что
он совсем от них освобожден, и с того времени не позволяли лекарю видеться с
заключенным.
посольского двора вели Поппеля объездом, лучшими улицами, Великою, Варьскою,
Красною площадью и главной улицею в городе. Все это убито народом, как
подсолнечник семенами. Оставлено только место для проезда посла, его дворян
и провожатых. Все окна исписаны живыми лицами, заборы унизаны головами, как
в заколдованных замках людоморов, по кровлям рассыпались люди. Вся Москва с
своими концами и посадами прилила к сердцу своему.
возглас перебежал в несколько мгновений от посольского двора до набережных
сеней, где назначен прием. Груди сдавлены, на спины налегли ужасною
тяжестью, раздались жалобы, крики. "Ничего! едут, едут!" И вот потянулся
поезд. В голове шествия всадник, ударяющий в медные тарелки. За ним
переливается чешуйчатым потоком отборная десятня всадников в шлемах и латах,
с мечами и бердышами. Далее тянется по два в ряд несколько бояр с
неподвижною важностью мандаринов, в блестящих одеждах, в которых солнышко
играет и перебирает лучи свои. Некоторые из них как будто несут на пышных
подушках окладистые бороды, расчесанные волосок к волоску, так тучны они.
Вот и сам посол императорский. На нем бархатный малиновый берет, надетый
набекрень, с пуком волнующихся перьев, прикрепленным пряжкою из драгоценных
камней: искусно накинута бархатная епанечка, обшитая кругом золотыми
галунами. Поппель, прищурясь и важно подбоченясь, рисуется на коне,
отягченном блестящею сбруей, которому то и дело поддает пыла острогами
своими. И действительно, можно б вставить его в рамку на лобном месте, так
изученно описана вся конная фигура его! Лучший, высокий момент его жизни! -
торжественный въезд Траяна в Рим после победы над Даками, мост Аркольский,
верхи пирамид для Наполеона! {Прим. стр. 277} За ним его дворяне в одежде,
которая уступает изяществом и богатством своим одежде посла, как месяц
Ларссон Стиг
Орлов Алекс
Доставалов Александр
Никитин Юрий
Прозоров Александр
Василенко Иван