будет счастливой!
хуже, чем те, кто был счастливее. Сдается мне, ты отлично со всем
справилась. И я такой же. Мне живется совсем неплохо, разве нет?
только это и приходится на твою долю.
были редкостью, и, казалось, она борется за самую его жизнь против его
желания умереть. Он обнял ее. Она была больна, и он ее жалел.
человеку пустой и ничтожной, все остальное неважно, будь он счастлив или
несчастен.
если так пойдет, недолго ему жить. Он относится к себе, к своему
страданию, к собственной жизни с той горькой небрежностью, которая и есть
своего рода медленное самоубийство. И сердце ее разрывалось. Со всей
страстью сильной натуры ненавидела она Мириам, которая исподволь лишала
его радости. Матери неважно было, что то была не вина Мириам, а беда.
Мириам довела до этого Пола, и миссис Морел ее возненавидела.
подругой - образованной и сильной. Но ни на одну из тех, кто выше его по
положению, он и не посмотрит. Похоже, ему нравится миссис Доус. Что ж, это
по крайней мере здоровое чувство. Мать молилась и молилась, чтобы он не
зачах понапрасну. Лишь об этом была ее молитва - не о душе его и не о его
добродетели, но чтобы он не зачах понапрасну. И пока он спал, долгими
часами она думала о нем и молилась за него.
расставшись с армией, женился. Дитя родилось через полгода после свадьбы.
Миссис Морел нашла ему работу в той же фирме, где он служил до армии, за
двадцать один шиллинг в неделю. Вместе с матерью Беатрисы она обставила
для него двухкомнатный домик. Вот Артур и пойман. Как бы он ни бился, ни
брыкался, ему не вырваться. Поначалу он злился, вымещал свою досаду на
любящей молодой жене; он приходил в смятение, когда ребенок, хрупкий,
болезненный, плакал или доставлял какие-то хлопоты. Он часами жаловался
матери. Она только и говорила:
осознал свою ответственность, понял, что принадлежит жене и ребенку, и
действительно больше не падал духом. Он никогда не был так уж тесно связан
с родными. Теперь он совсем от них отошел.
менее сблизился с ноттингемскими социалистами, суфражистками, унитариями.
Однажды их с Кларой общий приятель из Бествуда попросил его передать
миссис Доус записку. Вечером Пол отправился через Снейнтонский рынок к
Блюбелл-хилл. Он нашел ее жилище на жалкой улочке, мощенной гранитным
булыжником с дорожками из темно-синего желобчатого кирпича. С грубой
мостовой, по которой стучали и скрежетали шаги пешеходов, надо было
подняться на одну ступеньку к парадному. Коричневая краска на двери такая
была старая, что на стыках она облупилась, обнажая голое дерево. Пол стоял
на улице и стучал. Раздались тяжелые шаги; и вот уже над ним возвышается
крупная дородная женщина лет шестидесяти. Пол посмотрел на нее снизу. Лицо
суровое, неприветливое.
была маленькая, непроветренная комната-склеп, обставленная мебелью
красного дерева и увешанная увеличенными с фотографий портретами усопших.
Миссис Рэдфорд оставила его одного. Держалась она высокомерно, чуть ли не
воинственно. Через минуту появилась Клара. Она густо покраснела, и он тоже
смутился. Похоже, ей неприятно было, что ему открылось, в каких условиях
она живет.
гостиной-усыпальницы она повела его в кухню.
кружевами. Мать опять сидела подле буфета и тянула нить из широкого
кружевного плетенья. Ком пуха и путаница хлопчатобумажных ниток лежали
справа от нее, слева - груда кружев шириной три четверти дюйма, а прямо
перед нею, на каминном коврике, высилась гора кружевного плетенья.
Волнистые хлопчатобумажные нити покрывали каминную решетку и камин. Пол
остановился на пороге, боясь наступить на белые груды.
булавками и на диване - гора натянутых кружев.
белые, снежные груды их казались еще отчетливей.
миссис Рэдфорд. - К нам, конечно, вроде и не подступиться. Но уж вы
садитесь.
грудами. Потом пристыженно заняла свое место на диване.
дай ему бутылочку пива.
всегда такой бледный?
немного черной жидкости.
Рэдфорд.
доме запах курева. По моему разуменью, дом, где одни женщины, - мертвый,
все равно как дом без огня. Я не из пауков, в углу сиднем сидеть мне не
радость. Я люблю, когда в доме мужчина, пускай он только на то и годен,
чтоб с ним лаяться.
белое кружево проходило между ее пальцами. Клара отрезала конец и
приколола его к намотанному кружеву. Потом опять склонилась над машинкой.
Пол не сводил с нее глаз. Она сидела прямая, великолепная. Шея и руки
обнажены. От ушей ее еще не отхлынула кровь; мучаясь стыдом и унижением,
она опустила голову. Лицо было обращено к работе. Рядом с белизной кружев
живая плоть руки казалась сливочно-белой; крупные, ухоженные кисти
двигались размеренно, казалось, ничто не заставит их поторопиться. Не
сознавая того, он все не сводил с нее глаз. Он видел склоненную голову и
изгиб шеи у плеча; видел завиток темных волос; не спускал глаз с ее
светящихся неутомимых рук.
Джордана служите, да? - Она непрестанно вытягивала нить.
давать ничего не дает, такой вот он... был такой.
определенность, это ему понравилось. Лицо ее оплыло, но глаза были
спокойные, и чувствовалось, что она крепкая, и вовсе она не выглядела
старой, а морщинки и обмякшие щеки казались неуместными. В ней ощущались
сила и хладнокровие женщины в расцвете лет. Она все тянула нить,
неторопливо и с достоинством. Кружевная ткань неизбежно ползла вверх,
покрывала ее фартук и, длинная, спадала сбоку. Руки кружевницы были
красивой формы, но блестящие и желтые, будто старая слоновая кость. Не
было в них того особенного матового света, которым его так завораживали
руки Клары.
больно она не от мира сего, это не по мне.
летать у всех над головами, - сказала миссис Рэдфорд.
разговаривала с ним смиренно. Он застиг ее врасплох за ее нудной работой.
И видя ее смирение, он почувствовал, будто сам с надеждой поднимает
голову.
одна шутка, которую сыграли с нами мужчины с тех пор, как мы силой
ворвались на рынок труда.
Сертаков Виталий
Конан-Дойль Артур
Каргалов Вадим
Самойлова Елена
Посняков Андрей
Суворов Виктор