Чтение 64–й страницы книги ~Петр и Алексей~

- Всякий пометный и непотребный сор от нужников
и от постою лошадей, и от колодников,- говорил царе-
вичу о. Иван,- подвергают царскую казну и драгоцен-
ные утвари, кои во дворце от древних лет хранятся,-
немалой опасности. Ибо от сего является дух смрадный.
И золотой, и серебряной посуде, и всей казне царской
можно ожидать от оного духу опасной вреды - отче-
го б не почернело. Очистить бы сор, а подколодников
свесть в иные места. Много мы о том просили, жалова-
лись, да никто нас не слушает...-заключил старик
уныло.

День был воскресный, в коллегиях пусто. Но в возду-
хе стоял тяжелый дух. Всюду видны были сальные сле-
ды от спин посетителей, которые терлись о стены, черниль-
ные пятна, похабные рисунки и надписи. А из тусклой
позолоты древней стенописи все еще глядели строгие
лики пророков, праотцев и русских святителей.

В самом Кремле, вблизи дворцов и соборов, у Тайниц-
ких ворот, был питейный дом приказных и подьячих, на-
зывавшийся Каток, по крутизне сходов с Кремлевской
горы. Он вырос, как поганый гриб, и процветал много
лет втихомолку, несмотря на указы: "из Кремля вывесть
оный кабак немедленно вон, а для сохранения питейного
сбора толикой же суммы вместо того одного кабака, хотя,
по усмотрению, прибавить несколько кабаков, в месте удоб-
ном, где приличествует".

В одной из канцелярских палат была такая духота
и вонь, что царевич поскорей открыл окно. Снизу из
Катка, набитого народом, донесся дикий, точно звериный,
рев, плясовой топот, треньканье балалайки и пьяная песня:
Меня матушка плясамши родила,
А крестили во царевом кабаке,
А купали во зеленыим вине,-

знакомая песня, которую певала князь-игуменья Ржев-
ская на батюшкиных пиршествах.

И царевичу казалось, что из Катка, как из темной
зияющей пасти, с этою песнью и матерным ругательст-
вом, и запахом сивухи подымается к царским чертогам
и наполняет их удушающий смрад, от которого тошнило,
в глазах темнело, и сердце сжималось тоскою смертною.

Он поднял глаза к своду палаты. Там изображены
были "беги небесные", лунный и солнечный круг, анге-
лы, служащие звездам, и всякие иные "утвари Божьи";
и Христос Еммануил, сидящий на Небесных радугах с ко-
лесами многоочитыми; в левой руке Его златой потир,
в правой - палица; на главе седмиклинный венец; по зо-
лотому и празеленому полю надпись: Предвечное Слово
Отчее, иже во образе Божием сый и составляй тварь
от небытия в бытие, даруй мир церквам Твоим, победы
верному царю.
А снизу песня заливалась:

Меня матушка плясамши родила,
А крестили во царевом кабаке.

Царевич прочел надпись в солнечном кругу:
Солнце позна запад свой, и бысть нощь.
И слова эти отозвались в душе его пророчеством:
древнее солнце московского царства познало запад свой
в темном чухонском болоте, в гнилой осенней слякоти -
и бысть нощь - не черная, а белая страшная петербург-
ская ночь. Древнее солнце померкло. Древнее золото,
венец и бармы Мономаха почернели от нового смрадного
духа. И стала мерзость запустения на месте святом.

Как будто спасаясь от невидимой погони, он бежал
из дворца, без оглядки, по ходам, переходам и лестни-
цам, так что о. Иван на своих старых ногах едва поспе-
вал за ним. Только на площади, под открытым небом,
царевич остановился и вздохнул свободнее. Здесь осенний
воздух был чист и холоден. И чистыми, и новыми ка-
зались древние белые камни соборов.

В углу, у самой стены Благовещения, при церкви при-
дела св. великомученика Георгия, под кельями, где жил
о. Иван, была низенькая лавочка, вроде завалинки; на
ней он часто сиживал, грея старые кости на солнце.
Царевич опустился в изнеможении на эту лавочку.

Старик пошел домой, чтоб позаботиться о ночлеге. Царе-
вич остался один.

Он чувствовал себя усталым, как будто прошел тыся-
чи верст. Хотелось плакать, но не было слез; сердце
горело, и слезы сохли на нем, как вода на раскаленном
камне.

Тихий свет вечерний теплился, как свет лампады, на
белых стенах. Золотые соборные главы рдели как жар.
Небо лиловело, темнело; цвет его подобен был цвету увя-
дающей фиалки. И белые башни казались исполинскими
цветами с огненными венчиками.

Раздался бой часов, сначала на Спасских, Тайниц-
ких, Ризположенских воротах, потом на разных других,
близких и далеких башнях. В чутком воздухе дрожали
медленные волны протяжного гула и звона, как будто
часы перекликались, переговаривались о тайнах прошлого
и будущего. Старинные - били "перечасным боем" мно-
жества малых колоколов, подзванивавших "в подголос"
большому боевому колоколу, с охрипшею, но все еще тор-
жественною, церковною музыкой; а новые голландские-
отвечали им болтливыми курантами и модными танцами,
"против манира, каковы в Амстердаме". И все эти древ-
ние и новые звуки напоминали царевичу дальнее-дальнее
детство.

Он смежил глаза, и душа его погрузилась в полуза-
бытье, в ту темную область между сном и явью, где оби-
тают тени прошлого. Как пестрые тени проходят по белой
стене, как солнечный луч проникает сквозь щель в темную
комнату, проходили перед ним воспоминания - виденья.
И над всеми царил один ужасающий образ - отец. И как
путник, озираясь ночью с высоты, при блеске молнии,
вдруг видит весь пройденный путь, так он, при страшном
блеске этого образа, видел всю свою жизнь.

Ему шесть лет. В старинной царской колымаге "на
рыдванную стать", раззолоченной, но неуклюжей и тряс-
кой, как простая телега, внутри обитой гвоздишным бар-
хатом, со слюдяными затворами и тафтяными завесами,
он сидит на руках бабушки, среди пуховых подушек
и пухлых, как подушки, постельниц и мам. Тут же мать
его, царица Авдотья. В подубруснике с жемчужными ряс-
нами - у нее круглое, белое, всегда удивленное лицо,
совсем как у маленькой девочки.

Он глядит сквозь занавеску в открытое оконце колы-
маги на триумфальное шествие войск по случаю Азов-
ского похода. Ему нравится однообразная стройность пол-
ков, блестящие на солнце медные пушки и грубо нама-
леванные на щитах аллегории: два скованные турка
и надписью:

Ах! Азов мы потеряли
И тем бедств себе достали.

И в море синем, как синька, красный голый человек,
"слывущий бог морской Нептунус" - на чешуйчатом зе-
леном звере Китоврасе, с острогой в руках: Се, и аз
поздравляю взятием Азова и вйм покоряюсь. Велико-
лепным кажется ему в наряде римского воина ученый
немец Виниус, гласящий российские вирши с высоты три-