имеешь право и на ошибки, и на печальные отчеты...
Министерства, объединения, обкома не достанут, снаряды будут перелетать
через твою голову. Ты сможешь еще полгода все на Панюшкина валить. Тебе и
это позволено.
Правильные вещи нужно говорить на собрании... Поскольку они для того и
придуманы.
же Панюшкииу.
начальника, ну и можешь сюда же присобачить человеческие слабости членов
Комиссии, которые попросту не решаются взять на себя ответственность и
оставить Панюшкина, несмотря ни на что... Дошло?
Старперов надо гнать. Засиделись, понимаешь, ходу никому не дают. Все
справедливо, и с человеческой точки зрения, и с исторической. Я понимаю,
Панюшкин тебя в главные вытащил, но ведь это он сделал для себя, ему нужен
был вол, который бы все тащил. Ты с ним в расчете, старик. Ну, пока.
начальника строительства. Вопросительно посмотрел на Званцева, как бы
спрашивая - давно ли она вошла? Но лицо главного инженера оставалось
невозмутимым. Он видел, когда вошла Нина, но не остановил Тюляфтина, этим
как бы снимая с себя будущие обвинения в непорядочности.
вешалке, не торопясь, надел свою дубленку и, взяв шапку, направился к
двери. - Да, - QH остановился, - скажите, а у вас что, не принято стучать,
когда входишь в кабинет руководства?
плотно закрыл за собой дверь.
в глаза Званцеву. - Разве я не права?
разговариваешь. Ты темнишь. Володя, прошу тебя, я тебя очень прошу...
оставайся человеком, а? Только не говори, пожалуйста, этих хамски вежливых
слов. Володя... Дай слово, что ты останешься человеком!
увидел ее немолодое лицо, встревоженные и несчастные глаза, старательно
наглаженный белый воротничок.
когда ты вошла. Хотя, согласись, Нинa, мне достаточно было посмотреть в
твою сторону, чтобы он замолчал. Разве нет?
на спинку стула и скрестив на груди руки. Нельзя сказать, что слова
Тюляфтина привели его в восторг. Радость, конечно, была, но она погашалась
необходимостью принимать какие-то решения, думать над тем, как вести себя
дальше. Уравновешенные отношения, которые установились у него и с членами
Комиссии, и с Панюшкиным, вдруг нарушились, он ощутил зыбкость, дохнуло
опасностью. Это было неприятно, Званцев не привык к такому состоянию, он
даже сам не заметил, как Панюшкин приучил его к спокойной уверенности в
себе.
прислушался к голосам в коридоре, а выглянув в окно, убедился, что
Тюляфтин ушел из конторы-его тощая фигура маячила уже где-то на берегу.
прочитанные где-то слова. И вот они всплыли в сознании. - Честность-лучшая
политика, - повторил он раздумчиво и сел за стол. Сняв очки, Званцев, не
торопясь, протер их лоскутком. Смазанное, нечеткое изображение окна,
двери, стен позволяло лучше сосредоточиться.
настроение и ушел. Обрадовать решил? Поддобриться? Или этакая бездумная
пакостливость? Интересно, Панюшкину он тоже поторопился сказать? Нет. Не
осмелится. Значит, я в его табеле чуть пониже стою. Ровесники?
Однокашники? Или в самом деле мне до Панюшкина еще топать и топать?" И
Званцев спокойно, как о чем-то очевидном и простом, подумал, что в его
положении очень легко оказаться подлецом. Ничего не предпринимая, не
выходя из кабинета, ни с кем не разговаривая, можно совершить подлость.
Вернее, она совершится сама по себе, он лишь позволит ей состояться, если
не предпримет четких и жестких мер. Что же необходимо сделать? Пойти и
отказаться от должности? Но ему еще никто ничего не предложил официально.
Выходит, можно запросто оказаться не только подлецом, но и дураком.
Тюляфтин, придя ко мне и сказав, что Панюшкина снимают, не совершил
подлости. Он поступил мелко. Даже пакости в его поступке нет, обычная
слабость человеческая, и все. Не выдержал, раньше времени болтнул языком.
А что делать мне? Пойти к Панюшкину и выразить сочувствие?,. Глупо. Он
наверняка уже обо всем знает, но поздравлять не торопится. Темнит? Нет,
Панюшкин темнить не будет. Но и не отступится до последнего.
Тюляфтин-слабак. Это ясно. Чернухо-за Панюшкина. Опульский не в счет.
Ливнев тоже. Мезенов?
спасать свою честь, достоинство, лицо или как там это называется у людей с
благородными кровями. Панюшкин как-то сказал, что иногда без красивых слов
не обойтись. Его мысль можно продолжить-иногда не обойтись без красивого
поступка.
кабинета. Заглянув к Панюшкину, облегченно перевел дух - у того сидел
Мезенов. Значит, не получится разговора. Значит, передышка.
прикрыл дверь и па некоторое время замер, не выпуская ручки, - не
пригласили, не сочли. Как понимать? Ведь если вопрос решен, самый раз
сказать об этом?
застегнув полушубка, и уже в полумраке тамбура, обметая с валенок снег,
подумал, что Тюляфтин поставил его в дурацкое положение вовсе не по
простоте душевной. Воровски пробрался в кабинет, побыл несколько минут и
постарался побыстрее умотать.
а потом должны пригласить его, Званцева. И лишь после этого можно говорить
о принятом решении.
пообедать с Анной вдвоем. Выглянув из тамбура, он увидел, что их столик
уже накрыт и Анна поджидает его, Званцев волновался, и то, что он не смог
отнестись к разговору с Тюляфтиньш легко и беззаботно, лишний раз убедило
его-положение складывалось неприятное.
такой сегодня, а? Не то сто рублей нашел, не то потерял!
пальцах, опять положил на стол. - Значит, так... Полчаса тому назад член
высокой Комиссии товарищ Тюляфтин...
снять. А на его место назначить меня, твоего законного супруга.
раздаточное окошко, в котором мелькнула физиономия Кныша.
уязвленным.
при чем. Ну, в том смысле, что... Не о тебе я говорила. Ни один нормальный
человек не пойдет на место Панюшкина. Вот и все.
вышел Кныш. Медленно подойдя к столику, он остановился.
Мережковский Дмитрий
Семенова Мария
Березин Федор
Мацумото Сэйте
Андреев Николай
Круз Андрей