испугался. - За тебя говорит заклятие... Но с каких пор его трусливый
голос стал так похож на твой собственный?
когда тяжелая книга в руках Тории разбила ему лицо.
дрогнул. - Поддержки одних только студентов... мало... Хотя... - она о
чем-то задумалась и продолжала не сразу: - Хотя я найду... поддержку... но
неужели не у тебя?!
и сказал прямо в безжалостные сухие глаза:
ни при чем, никто не заклинал меня бояться... за тебя!.. А я... - и снова
он запнулся, хотя так надо было сказать о том, как страшна и нелепа сама
мысль потерять ее, потерять сейчас, когда они остались вдвоем посреди
враждебного мира, и как больно сознавать, что он не в состоянии защитить
самое дорогое, самое любимое, что у него есть. Все это необходимо было
облечь в слова - но его жалкие усилия оказались тщетны.
прямую спину, он в страхе понял, что между ними проползла трещина, что
этот разговор может не забыться никогда, что надо спасать Торию и спасать
себя - он понял это и по-прежнему молчал, потому что она права, потому что
он трус, не мужчина и потому не ровня ей...
громкие, торопливые; Эгерт услышал сбивчивый голос господина ректора и
удивленно поднял голову. Тория медленно обернулась; в дверь постучали -
сначала дробно, испуганно, а потом резко и требовательно, даже грубо -
Солль был уверен, что за все время своего существования дверь деканового
кабинета не знала подобного обращения.
голос ректора, взволнованный и сбивчивый:
с оружием, господа!
уходила все дальше в пятки - он стиснул зубы, молясь про себя: небо,
помоги мне хоть сейчас держать себя достойно!
встала на пороге - проклиная себя, Солль не удержался и отступил в темный
угол. Невидимый снаружи, он разглядел из-за спины Тории красно-белые
мундиры, бледную лысину ректора, толпу взволнованных студентов и
скуластое, спокойное лицо офицера с зажатой в руке стилизованной плетью -
знаком того, что в настоящий момент он выполняет волю властей.
Никому не позволено ломиться в эту дверь, и никто не войдет сюда без моего
согласия... Что угодно господам?
Почему всегда самое страшное, самое невероятное, уместное разве что в
ночных кошмарах, почему в его жизни это всегда случается на самом деле?!
уже невозможным:
подобного вопроса:
слов он потряс своей стилизованной плетью, - и уполномочены принудить
госпожу, если она откажется следовать за нами добровольно.
защиты... Но он с самого начала знал, что она не обернется, потому что
защиты от Солля ждать не приходится, а встретившись взглядом с его
страдающими, виноватыми, измученными глазами не ощутишь ни поддержки, ни
надежды. Он знал это и все равно беззвучно просил ее обернуться, и она уже
хотела было сделать это - но замерла на половине движения.
мотается на тонкой шее его голова. - Господа... Это... немыслимо. Никогда
еще в этих стенах никого не арестовывали... Это храм... Это прибежище
духа... Господа, вы творите святотатство, я пойду к бургомистру...
раздумывая. - Я полагаю, что недоразумение вскоре разрешится и...
а я не желаю, чтобы в этих и без того оскверненных стенах произошло еще и
насилие. Я иду, - она шагнула вперед, быстро закрывая за собой двери
кабинета, будто желая этим последним движением защитить Солля от
посторонних взглядов.
как отдаляются по коридору грохот сапог, перешептывания смятенных
студентов и причитания ректора.
сооружением на площади. Эгерт привык десятой дорогой обходить железные
двери с чеканной надписью "Бойся закона!", а круглая черная тумба с
небольшой виселицей, где болталась в петле тряпичная кукла, казалась ему
страшной и отвратительной одновременно.
вата. Башмаки по щиколотку увязали в холодной каше, и по фонарному столбу,
служившему Соллю чем-то вроде пристанища, струйками сочилась вода. Дрожа
всем телом, переминаясь с ноги на ногу, он до боли в глазах вглядывался в
плотно закрытые двери, теша себя изначально глупой надеждой: вот железный
капкан разожмется и выпустит Торию.
рассеялась - понурые, подавленные, они разбрелись, не глядя друг на друга.
В здание суда входили и выходили разные люди - либо чиновники, важные или
озабоченные, либо стражники с копьями, либо просители со втянутыми в плечи
головами. Дыша на озябшие пальцы, Эгерт гадал, предъявили Тории обвинение
или еще нет, и в чем ее обвинили, и кто теперь поможет, если даже визит
ректора к бургомистру окончился ничем.
теплящимся светом фонаря да зловещими отблесками в окнах угрюмого здания.
Рассвет наступил поздно, и белесым утром Эгерт увидел входящих в железные
двери служителей Лаш.
закрылись за ними, и Эгерт скорчился у своего столба, изнывая от страха,
тоски и безысходности.
воспоминаний выплыли слова Фагирры: "Городской судья все так же
прислушивается к советам магистра..." Да, но все-таки орден Лаш - это еще
не суд! Может быть, судье можно объяснить... Раскрыть глаза... Возможно,
Черный Мор отнял близких и у него, Мор ведь не разбирает ни чинов, ни
должностей...
что он узнает офицера, арестовавшего Торию. Безжалостно разметывая
сапогами снежную кашу, стражники поспешили прочь, и Эгерт выругал себя за
глупую мнительность - ему показалось, что они снова направляются к
университету.
теперь Тории не на кого рассчитывать, кроме...
страха. Подойти к железной двери, минуя казненную куклу, переступить этот
порог... Но ведь Тория уже переступила его.
предстоящем ему деле - он просто должен войти, а потом и выйти, вот только
надо увидеть судью, убедить его... Судья - это не Лаш... А Тория уже там,
возможно, он увидит ее...
ритуалы, скрестив пальцы одной руки и затиснув пуговицу в другой, он по
сложному извилистому маршруту двинулся к железной двери.
счастью или на горе, дверь открылась перед ним сама, выпуская какого-то
писца с бесцветным взглядом; Соллю ничего не оставалось делать, как
шагнуть вперед, в неизвестность.
дверей, голым столом посередине и скучающим стражником у входа; стражник и
не взглянул на вошедшего Солля, а вялый молодой канцелярист, рассеянно
водивший по столешнице кончиком ржавого перочинного ножа, покосился
вопросительно, однако без особенного интереса:
Задребезжала прикованная к засову цепь.
вполне заурядный, немного успокоил Солля - первый, кто встретил его в
столь страшном учреждении, выглядел ничуть не более зловеще, нежели