задышался, замолк. Остывая и отводя глаза, выговорил: - Ныне не столь и
боюсь! Грамота есть у меня. Акинфич привез. Дорогая грамота. Должна
пересилить все тверские посулы, ежели с умом ее явить Узбеку!
родителю боролась с отчаянием, горе делало его несправедливым. Хотел - и
не смог, не удержал в себе:
возможем приять, ежели придет такое, и язвы, и крест, и муку крестную?
Есть ли святыни для нас? В чем нас уже не согнуть, не повадить... Помимо
добра и власти?! Вера? Во что? В Господа? В вечное терпение господне?
Хватит ли терпения того хотя на нашу с тобою жизнь?
судити мя!
грядет! Я нынче выправил грамоту на духу, отец Ефрем с Федосием и поп
Давыд на послухах... Тебе Можайск, Коломну со всеми волостьми, Городенку,
Мезыню, Песочну на Пахре, Усть-Мерьскую, Брошевую, Гвоздну, Иваничи,
деревни Маковец, Левичин, Скульнев, Канев, Гжелю, Горетово, Горки с
Астафьевским, в Пахрянском уезде села, Константиновское, Орининское,
Островское, Копотенское, Микулинское, да Малаховское, и Напруднинское село
у города... Кажись, ничего не забыл. А что из золота, из портов, из судов
серебряных и стад конинных - то все на грамоте исчислено. И что Андрею,
Ивану, Ульянии - безо спору! Москву нераздельно имейте. Удержим великое
княжение - твои Переслав и Владимир...
головой.
моя, но Александрова голова погинет в Орде!
ярославского князя, Василия Давыдовича, и как тот отбился и утек. Рукой,
ребром ладони, чертит, где кто был, как надо было охватить, зайдя с тыла,
вражеский стан, кто не поспел из раззяв-воевод перенять княжескую лодью, и
как бы и что бы содеял он сам, кабы воля была еговая и он, Никита, стоял
во главе тех пятисот кметей, что посылывал Иван Данилыч всугон за
ярославским князем.
Катюха вся сияет. Ради приезда старшего до блеска надраила избу, испекла
кулебяку и пирог с вязигою, наготовила целую гору блинов и ушат киселя.
Никита сидит красуясь, развалясь на лавке, разбросав ноги в востроносых
сапогах. Не прошая родителя, подливает себе стоялого меду из корчаги.
дела. Слушает, прихмурясь, покачивая головой, словно бы про себя,
молодого, и выхвалу сыновнюю, и рассказ, да понимается оно теперича все
по-иному!
громко, почти неожиданно для самого себя. Не навык красно говорить и
сказал не то и не так, как хотелось. Хотел припомнить было
родителя-батюшку, да и язык заплелся.
хмелен: видать по тому, как лихо отмахивает пятерней.
были!
стрижены...
теперя и будешь поминать! Другие вон и оттоле с прибытком!
опрятно подает в руки отцу. (То только и успокоило.)
животов? Сватают! Даве приходили от Тимони Косого!
он у наших ворот ежеден ошивает!
видной!
повестить родителю!
раздумчиво. Катюха живо подсказывает:
вотолу лунскую! И жемчуг розовой, мой, и серьги серебряны, с синим камнем
которы!
возражает жена, и опять дело едва не доходит до ссоры...
куплять атласу на распашной сарафан и тафты на летник. С чем и отправляют
Мишука в торг к знакомому гостю-сурожанину, Сысою Ноздре.
покряхтев для приличия, Мишук запоясывается, седлает коня и едет в торг.
свежестью из Заречья. Сороки, галки и воробьи хлопочут в кучах сору.
Раскидывая ошметья жидкой грязи, рысят комонные. Бабы обходят лужи, жмутся
к плетням. Курятся дымом раздвинутые волоковые окошки черных хором.
Перекликают петуны во дворах... И так тревожно, и радостно, и чуточку
грустно от весны, от любви - что уже отошла, невестимо, к иным поколениям,
к новой поросли, к детям своим!
лавке на Подоле и с удовольствием вдыхает льющийся из Заречья в
распахнутые двери вольный весенний дух. Щурясь, он оглядывает Мишука,
спешивающегося у коновязей, и, признав, кивает тому, приподымая круглую
суконную шапку над головой:
низких дверях. С яркого солнца в лавке кажет излиха темно, и он не враз
находит великий чурак, на который и усаживается, оглядывая выставленное
напоказ, разложенное и развешанное великолепие. Здесь и кусок аксамита -
прямь дверей, на стене со львами и грифонами в золотых кругах, - и целый
постав веницейского бархату, и камка, и атлас, и зендянь, и парча -
фряжская, цареградская и персидская, - и лен, и шерсть, и многоразличные
сукна... А там, в задней - знает Мишук, - хорассанские ковры и
смугло-желтый шелк с парчовыми драконами из далекого Чина. В лавке этой
берут товар великие бояра, и даже сам князь почасту посылывает сюда.
Потому и Сысой Ноздря не встает сам встречу простому покупщику, хоть и не
небрежничает ни с кем: в торговом деле от гордости и убыток потерпеть
мочно!
спрашивает Ноздреватой. Мишук отмахивает рукою:
Любавой? Ноне атлас дешев! При Данилыче тихо стало на дорогах, везут и
везут! Да и от Кафы до Сарая нонече без раззору... Ты ко глазам, ко глазам
выбирай! Каки глаза-ти у девки - штоб ко глазам подходило! Атласу-то
гладкого, поди, нать, а уж тафты на летник бери попестряе! Да не спеши!
Выбирай толком. Меня добрым словом помянешь, быват, и еще зайдешь!
встает, гордясь товаром, начинает казать на выхвалу. Подмигивая, тянет в
заднюю:
любуясь переливчатым расписным великолепием неведомых трав, ярких птиц и
клубящихся, в небесно-голубой чешуе, сказочных змиев.
налюбовавшись вдосталь, Ноздря. Мишук о цене и не прошает. Да и Сысой не к
тому кажет: понимает, что такого товару не в силах одюжить Мишук.
Прозоров Александр
Лукин Евгений
Семенова Мария
Пехов Алексей
Прозоров Александр
Орлов Алекс