переодетый, похорошевший, явился в Мазовию. Оттуда через неделю отправился
в столицу Пруссии Мариенбург к магистру Тевтонского ордена Конраду
Цольнеру, где был радушно встречен, и вступил в переговоры о помощи с
теми, кто только что помогал утвердиться на престоле его врагу.
день, к вечеру. Елена столь искусно притворялась больною, что обман
раскрылся только на третий день, когда грубый стражник вздумал было
растолкать за плечо спящего Витовта.
изувеченной, отрубили голову.
В начале 1383 года рыцарское войско выступило в поход против Ягайлы и даже
захватило Троки. Но как только они ушли, город был снова взят Ягайлою.
Тогда Витовт, дабы понудить рыцарей к более решительным действиям,
крестился по католическому обряду (с именем Вигонда) и уступил Ордену
Жмудь.
жестокая война, причем литвины сочувствовали Витовту и массами переходили
к нему.
вассала.
и Ягайло, неистово любил власть. И потому, когда Ягайло, истомленный
борьбою, предложил мир, Витовт по совету Ульяны, вновь вмешавшейся в
братнюю котору, согласился. Двоюродные братья стали вместе действовать
против рыцарей и, закончив войну, в начале 1384 года уже заключили
окончательный мир, по которому Витовт получил Берестье (Брест), Дрогичин,
Гродно, Белосток, Сураж и земли по Бугу. По настоянию Ульяны, более
дальновидной и менее жадной, чем Ягайло, ему был также уступлен Луцк, и
Витовт принял опять православие, с именем Александра.
Троки, наследство отца, и готов был из-за того вновь вступить в союз с
немцами, невзирая на то, что перед своим обратным побегом из Ордена в
Литву сжег три рыцарских замка. Витовт требовал от брата Трок, но в Троках
сидел Скиргайло. Грозила новая усобица... В таком вот виде были дела,
когда подошла знаменитая женитьба Ягайлы на Ядвиге, вместе с Кревской
унией и всем, что воспоследовало за нею.
в бой на русичей вместе с Мамаем? Кажется, мы уже убедительно доказали,
что не мог и совсем не хотел того, а еще точнее - не мог захотеть ни при
каких условиях. Он только тогда вмешался бы в дело, ежели б Мамай разбил
Дмитрия наголову и гнал москвичей и оставало бы только набирать полон и
зорить русские волости... Только тогда! Пото и остановил Ягайло за сорок
верст от поля боя! Но этого-то как раз (разгрома Дмитрия) и не произошло
на берегах Непрядвы и Дона восьмого сентября тысяча триста восьмидесятого
года по Рождестве Христовом.
груженного заводного коня. Вышел пес, большой, в черной гладкой шерсти,
поглядел умно, сторожко наостривая уши, словно спрашивая: кто ты есть?
Неторопливо обнюхал объемистые переметные сумы, что Иван, натужась, сволок
с седла и положил на крыльцо, тихо заворчал и оскалил желтые клыки,
упреждая. Мотя уже бежала, раскрасневшаяся, с голыми руками - работала в
огороде, - показывая издали, что ладони грязные, в земле. Взял сноху за
плечи, расцеловал в заалевшие щеки. Пес, поняв, что свои, вильнул хвостом,
зевнул во всю широкую и тоже черную пасть.
не отстает от нашего двора. А сторож добрый!
холмистый озор, прячущиеся невдали друг от друга крыши крестьянских хором.
(<Расстроились! Гляди-ко, было всего два двора тут, а теперь никак уже
пять!>) Кивнул издали соседке, что теперь, стоя на крыльце и взяв долонь
лодочкой, любовала гостя, и еще раз подивился облегшей окоем тишине,
какой-то особенной, ненарушимой, которую ни тихое урчание пса, ни
голосистая трель петуха, ни птичий щебет не нарушали никак и ничем. Словно
вс°, что творилось невдали и недавно - обозы, пыль, гомон ратей, приступы
и плен городов, - словно вс° это было где-то совсем на другой земле, по ту
сторону времени, а здесь так и стояла равная вечности тишина, и темный
большой крест под сосною, где схоронили дядю Услюма, только прибавлял
покоя и мира этой завороженной земле...
в мягкой пороше, под сиренево-серым небом, летом ли, когда все дерева в
цвету и дремотно гудят пчелы над ульями двоюродного брата...
расседлали и напоили коней. Снявши уздечки и привязав каждого за недоуздок
к кольцу, Иван засыпал в ясли овса и прошел в избу.
Упреждая, протараторила:
ворочаетце!
хозяйски улегся на полу, на яркий плат света из низкого волокового окна.
Постукивая твердым хвостом, независимо поглядывал на Ивана. Мотя выбежала
в сельник, и тут из-за печки вышел, качаясь на ножках, Лутонин старший и
остановился, страшась и не узнавая дядю. Потом робко улыбнулся, одной
щекой. Иван поднял крохотное тельце, хотел привлечь к себе, но малыш вдруг
скуксился и заревел благим матом. Пес встал, глухо рыча. Иван держал
ребенка, не ведая, что делать, и не смея уже пошевелиться. На счастье,
Мотя скоро вернулась, шваркнула на стол тарель с медом, подхватила малыша.
испугался, испугался, да? Игошенька? Ну, поглянь, поглянь на дядю! - Малыш
замолк, прильнул к материну плечу, опасливо выглядывая оттуда. - У нас и
еще есь! - похвастала Мотя. - Второго парняка сотворили, братика тебе, да,
Игошенька? - Не утерпела, завела Ивана в запечье, показала спящего в зыбке
малыша.
привлеченная роскошным, в капторгах черненого серебра, поясом Ивана. Тут и
старший, переставши реветь, с еще мокрыми глазами подошел к нему и,
подумав, решительно взобрался на колени.
приезжал! - Мальчик склонил голову, веря и не веря.
Брат еще заматерел с последнего быванья. Двадцать пять - не мальчик уже,
мужик!
вдовах уже и с дитем... Ратное дело такое... Ныне на стену лез, литвин
стрелил - мало не в глаз! Едва успел отклонить башку, не то бы и сюды не
доехал! Постой! Подарок привез!
шелковый плат веницейский, похвастал:
крутанул головой:
померкла враз, отворотила от обновы лицо.
обмысливая до конца отказ брата. - Мало Литва тута грабила?!
нать ничего! Отца убили, дак! Пущай... Кому другому свези!
спасибо тебе, а грабленого все одно не возьму. Так и будем, што ли, весь
век: то они нас, то мы их... Пора кому-то и перестать. Не нать мне ихнего!
Ничего не надобно! Брата вот увели! Его бы вернуть! Баешь, у изографа был?
Може, и не убит! Може, и придет когда! Я и хоромину держу порожню... для
брата... - прибавил он тише. Примолк, встряхнул головою, домолвил: - Век
ему не забуду, как меня спас, закидал соломой тогда... И ты не сумуй,
Иван! Твоей вины здеся нету. Без вас с тетей Натальей и я бы сейчас не жил
на свети! А только... Я тута долго о себе размышлял! Пока работаешь, да
один, многое приходит в ум. Дак понял... Надобно в мире жить... Вота как
мы с Мотей! Трудом! Ольгерд, баешь, Русь зорил. Дак помер твой Ольгерд!
Ныне кто тамо? Кейстут? Ягайло? Теперя с ними учнем ратитьце? А я не хочу!
Кровь на этом платке, понимаешь, Иван! Не ихняя! А твоя и моя кровь!
а они! Кто-то, може, и погинуть должон в таковом дели! Вон мнихи - тоже
оружия в руки не имут!