Монахи, испив и поев, расходились по кельям для безмолвной, вплоть до
вечерни и навечерия, уединенной молитвы. Стефану же и тут неможно было
даже присесть, но он был доволен и этим. Праздничное, волшебное,
полубредовое состояние не кончалось в нем. Он едва слышал негромкую молвь
трапезующих, их неложные хвалы голосу новогородского дьякона Кирилла и
толки о том, кто из великих бояринов где стоял во время богослужения.
Испив глоток вина и откусив хлеба, он, даже не притронувшись к прочему,
пошел готовить потребное к водосвятию.
вырублена огромная иордань в виде креста, края которого москвитянки
окрасили в алый цвет ягодным соком.
свету. И скоро уже золото-серебряная, алая и голубая процессия с пением
стихир и тропаря <Во иордани крещающуся> двинулась долгою змеею вниз,
вдоль стены Кремника, к реке, остолпленной уже тысячами народа. И ясно
звучали в морозном воздухе высокие, ладные голоса. Толпа, не глядючи на
мороз снимая шапки, валилась на колени, и сам митрополит Феогност с
Каликою попеременно троекратно погружали кресты в воду, и Стефан,
пребывавший все в том же своем восторженном состоянии, читал ектению,
почти на срыве, почти на едином вздохе, видя лишь размытые пятна сотен и
сотен лиц перед собою, растворяясь и сам, почти до конца, в трепетном
молитвословии.
скот, а тут начнут, скидывая шубы, прыгать в ледяную воду, невзирая на
вечер и трескучий мороз, и в сумерках ранней зимней ночи толпа гомоном и
веселыми криками учнет приветствовать храбрецов, а высокие промороженные
звезды - с любопытством глядеть на удалую потеху православных, содеявших
обрядовое купанье в иордани не в теплых южных водах, а у себя, во льду и
снегах сурового севера. А Стефан, не вспоминавший о младшем брате во все
эти суматошные дни, станет на молитву, с поздним раскаяньем припомнив
Варфоломея-Сергия, одиноко встречающего сейчас праздник Крещения у себя в
лесу.
новогородский архиепископ тронулся в обратный путь. Отныне крещатые ризы
станут надолго гордостью и отличием новогородских иерархов, и владыка
Моисей, пересидевши-таки Калику и вновь заняв владычную кафедру, тотчас
пошлет в Цареград, дабы получить и себе крещатые ризы, а еще позже будет
сложена повесть о белом клобуке и крещатых ризах, якобы освятивших
духовное первенство церкви новогородской.
митрополитом Феогностом, что церковного отделения новогородской епископии
от владимирской митрополии, отделения, которого так жаждали и Литва, и
Свея, и Орден, не произошло ни тогда, ни впредь. И Русь не была расколота
надвое, несмотря на все усилия инакомыслящих и на Руси, и за рубежами
страны.
имени, забывая порой, что еще недавно звался Варфоломеем, - с натугою
отворил пристывшую дверь кельи и стал на пороге, ослепленный и оглушенный
метелью. Шумно качались ели, снежные вихри били ему в лицо, белым морозным
дымом заволокло всю округу, так что ни зги было не видать уже в двух
шагах. От тропинки, прочищенной утром, не осталось и следа. Ветер выл на
разные голоса, то грозно и высоко, то визгливо и печально, тяжким гулом
отвечал ему лес, и казалось в вое и свисте метели слышатся иные голоса: то
бесовские хоры не одоленной им еще нечисти кружат свои вьюжные хороводы,
то хохочет леший, хлопая в ладоши, и звери, забившись в чащобу от
непогоды, начинают выть, почуяв лесного хозяина. Чьи-то глаза мелькают в
кромешной тьме, какие-то тени проносятся в струях метели...
снегу, и теперь въяве узрел длинную серую тень с парой горящих глаз,
плеснувшую через дорогу. Волки! Бледнея, он протянул руку к поленнице,
прихватив так кстати забытый там с вечера топор, и так, с крестом в одной
руке и с топором в другой, двинулся в снежную тьму в сторону церкви.
волки отпрянули на миг, но, стоило ему шагнуть дальше, вновь кинулись на
человека. Он взмахнул топором, отбив обухом серого негодяя. Волк, клацнув
зубами и взвыв, откатил во тьму, а на его место тотчас выскочил второй,
впившись ему в толстый рукав грубого суконного вотола. Сергий вновь поднял
топор и хватил волка между глаз обухом. Лезвием рубить было бы вернее, но
он невольно пожалел серого разбойника, и рука не поднялась попросту убить
зверя.
церковной стены и оперся о нее спиной. Волки с воем отхлынули посторонь, и
Сергий сумел невредимо долезть до крыльца. Пятясь, он отворил дверь, в
которую вместе с ним тотчас ворвались вой ветра и бешенство метели, и,
захлопнув ее, весь оснеженный, долго стоял, полузакрыв глаза, опоминаясь.
Потом прошептал: <Господи, воля твоя!> - сбил снег с вотола и лаптей,
постоял еще, мысленно собираясь, сосредоточиваясь к молитве, прошел в
темный холод церковного нутра, ударив кресалом, возжег трут, от него
свечу, последнюю, береженую ради нынешнего двунадесятого праздника
Крещения Господня, вставил в светцы приготовленные лучины, возжег и их и
прошел в алтарь.
пробиваясь откуда-то с потолка, сеялась и сеялась в неровном свете лучин,
незримо осыпая пол церкви. Выло и гремело снаружи, царапая когтями дверь,
словно бесы, объединившись с волками, рвались к нему, дабы помешать
молитвенному бдению. Ни Митрофан, ни иерей, посланный от него, не могли бы
дойти к Сергию в такую метель и совершить проскомидию. Посему Сергий
удовлетворился черствым кусочком антидора, припасенным с прошлого
посещения обители священником, и, став пред алтарем (с коего сперва
смахнул снег, после чего разложил, развернув, антиминс и поставил на него
деревянную дарохранительницу), начал читать по памяти часы. Ему очень
хотелось самому совершить, хотя бы и для себя одного, всю литургию Василия
Великого, на что. он, однако, не будучи рукоположен в священники, не имел
права. Пришлось удовлетвориться чтением тринадцати паремий и пением
тропаря. Странно звучал его одинокий голос в вое и свисте метели,
казалось, заполнившей все пространство над церковью и вокруг нее.
сый и вся исполняяй, сокровище благих и жизни подателю, прииди и вселися в
ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, блаже, души наша!
ледяной крупою били в бревенчатую стену церкви, и серебряный тонкий снег
оседал и оседал на антиминс престола и аналой...
возглашал Сергий, а слитный тяжкий гул леса и бешеный ветер, несущийся в
безмерных ледяных просторах над оснеженною землей, отвечали ему:
сотрясая невеликий храм, в котором одинокий голос упорно повторял заветы
истины и любви.
недреманной рукою Сергия. (Свеча загасла, потушенная его пальцами. Авось
да завтра, ежели утихнет метель, явится к нему на лыжах священник из
Хотькова и совершит литургию по полному чину, с дарами на престоле и
причащением хлебом и вином, плотью и кровью Христовыми.)
все живое и мыслящее умерло уже, и только в малой точке земной, в тесной,
сотрясаемой ветром церковке, в неровном светлом круге двух горящих лучин,
молится, стоя на коленях, единый святой муж и один не дает умереть земле,
поддаться и отдаться на милость стужи, мрака и ветра.
лучины, и кладет поклоны, прикасаясь лбом к оснеженному ледяному полу, и
читает <мирную> ектенью, прося мира всем христианам - мира, а не войны, -
и ветер злится и ропщет, стараясь перекричать упрямство монаха, поющего
теперь праздничные антифоны в честь Святой Троицы. Но он не слышит гнева
метели, не чует холода намороженного храма. Весь в трепетном круге света,
он поет и читает псалмы, славит Господа с глубокой верою и восторгом пред
величием Божества, дозволившего ему славить себя здесь, в этом лесу и в
этой беснующейся стихии, среди гласов которой тонет, не пропадая, и все
виясь и виясь, и его слабый голос, и его дар великому создателю всего
сущего.
молитвы? Узрит ли он, как они, Фаворский свет в келье своей? Сергий не
думает сейчас об этом. Он вообще не думает такое и о таком. Сейчас он
славит Господа и будет славить его по всяк час - в келье и в лесу, на
молитве и за работой, с водоносами или топором в руках, - его и пресвятую
Богородицу, извечную заступницу сирых. И вой ветра, и волки, и снег, и
стужа отступят от него, утомясь, обезоруженные упорством монаха.
Сергий тушит огарки лучин, опуская их в снег, потуже затягивает пояс.
Теперь надобно дойти до дому, совершить скудную трапезу, истопить печь и,
вновь перейдя из хижины в холодную келью, творить молитвы, вслушиваясь
безотчетно в затихающий метельный вой.
ложе, он еще помянет за здравие всех близких, и особо брата Стефана с
чадами, и за упокой - родителей своих и Машу, супругу Стефана. С утра
опять надо чистить снег, чинить огорожу, принести воды и топтать дорогу в
лесу: авось да до него доберется, хотя к вечеру завтрашнего дня, иерей из
Корнев Павел
Ильин Андрей
Конюшевский Владислав
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман