стекает все мерзкое и гнойное, извергнутое людьми. Зачем он пришел сюда?..
Здесь, в развалинах, их капище, а в рабаде он встретил вчера ту, что была с
ним в заоблачном сне. Уткнувшись ей в грудь, плакал он когда-то, и пахло от
нее по-земному.
ночью загораются звезды. Насилие в основе всего. Зло за добро тут плата, а
от хлеба ненависть. Правда -- в другом мире...
сгустившейся тьме ..
подавляет прочие звуки мира. Он и сейчас слышится, этот гул, словно миллионы
копыт бьют в черствую корку земли, разбивая ее, сотрясая до основания.
Только свет, исходящий от хатун, осязаем.
женщины. Но все видевшие говорят про некий свет, излучаемый тюркской женой
султана. На базарах шепчут батиниты, что от дьявола такое свечение в доме
Сельджуков.
багдадских законников-факихов и ближе к туранским шаманам-баксы. Тахт ее в
Мерве на одной высоте с тахтом Величайшего Султана, что положено не ей, а
только старшей жене.
возглас на своем месте среди них. Каждого слышно в отдельности, а все сообща
являют необходимую гармонию. Хаджиб Дома, проверяющий всякий раз их умение,
имеет тончайший слух.
ли одеты. Он быстро подбирает ноги в грубошерстных чулках -- джурабах,
которые не сменил, идя от гябров. Не для султанского приема эти чулки. Зато
халат на нем, как установлено: ярко-синий, с вышитыми серебром луной и
звездами.
карнай пытается кто-то выдуть мелодию. Сверкание клыча над миром осталось
ему от отца Алп-Арслана. Но нет более хрупкого металла, чем сталь. Знак
султана рассыпается на крупные бесформенные осколки...
на золотой короне Кеев покачиваются в такт свидетельству. Могучи тело и
руки, но некая печаль тления в зеленых глазах Малик-шаха. Будто
-- великий воспитатель, и с семи лет султан на его попечении.
одежды, оставляя правые руки на перевязях.
далеко вперед вытягивает шею. Султан слушает и смотрит в узкую прорезь окна
под потолком. Там видно небо.
жены эмиров здесь по древнему правилу. Глухо закрыты лица персиянок, у
остальных же, по туркменскому обычаю, высится золотой борик на голове, и
только рот с подбородком ограждены "платком молчания". В единый ряд
сливаются они: широкая золотая полоса сверху, красная -- снизу, и полоска
неживой китайской пудры между ними. Ровная исфаганская линия бровей
прочерчена через весь ряд. И только глаза искрятся будто специально для
Магриби, чтобы сравнил их с ширазскими звездами.
простилают особый ковер к тахту Кивает от золотой решетки строгая хаджиба
Айша-ха-нум Прислужники сдвигают "занавес скромности", чтобы оградить хатун
от мужских взглядов. Но лишь чуть подвинув его, они подвязывают шнуры. В
Исфагаие занавес закрывался до половины ..
Миллионами искр рассыпаются звезды на айване. С вытянутой шеей так и
остается новый вазир. Эмиры забывают о локтях, и руки их сами собой
прижимаются к телу. В вечном изумлении открыт рот у султана. А грозный гул
из неведомых глубин то нарастает, то укатывается в бесконечность.
другим. Все уже не такое, как было до ее прихода: тело, руки, дыхание.
Невольно опускает он глаза, не в силах смотреть на нее, стыдясь божьего
совершенства. Именно в такую минуту закрыл Пророк им лица.
сверху на эмиров. От четких маленьких ушей до подбородка открыто лицо у нее,
а вместо бори-ка -- узкий обруч. Нечто необычное ощущается вокруг.
потускнело, и одна она сияет сейчас в мире. Первый сказавший о луне и
женщине был воистину поэт.
плотских порывов, и как абсолютное творение бога -- маленькая Тюрчанка на
троне. Потому, быть может, и опускаются глаза, что нельзя подсматривать в
доме у Творца...
смотрит в сторону налимов, и немеют те перед неведомым светом. Но из прочих
выделяет его хатун. Лишь черточка бровей надламывается у нее, и чувствует
он, как в постыдной радости пламенеет лицо. С подозрением глядит на него
Абу-л-Ганаим, вазир...
розовыми шарами уложено оно, и свой вкус у каждого. Знаменитый мастер-иудей
привезен для этого из Исфагана. От предков, кормивших мороженым еще царей
Эраншахра, его секреты. Особые гу-ламы несут вино в кувшинах.
четыре сотни баранов для сегодняшнего угощения. Все хайльбаши и сарханги
войска позваны к хатун, и в саду над Мургабом расстелили для них дастархан.
Каждодневно теперь будет так. Великий пост скоро, и следует окрепнуть к его
началу. Предстоит дальняя дорога войску к дому халифа в Багдад, и, как
всегда, об этом уже знают на базаре.
глаза под веки, тонко поет стихотворец свою касыду. Да, ширазские звезды
блекнут при виде луны. Но даже луна устыдилась появиться нынче в Хорасане,
так как затмила ее некая другая луна. Рядом с солнцем утвердилась она, ибо
от него изливаются на землю животворные лучи, наполняя счастьем сердца...
поэту. С другой стороны султан подталкивает к нему ногой мешочек с серебром.
Подметившие это движение надимы сразу цокают языками, дивясь силе
поэтического слова. О щедрости султана говорят они между собой на разные
голоса, и снова возникает гармония.
сила их искусства, и уже не на свой индийский ласковый манер, а совсем
по-тюркски приседают они в танце, выбрасывая ноги в стороны. Только тюрки
пляшут так из народов земли, и куда еще понесут этот лихой обычай цыгане...
поворачивает голову и видит, как изменилось лицо у хатун. Из глаз ее этот
испепеляющий свет, и неотрывно смотрит она на пустые золотые ворота.
ноздри маленького носа. Угол неприятия начертан в сломанной линии бровей, и
божье право в этом. Она ждет, выпятив губу.
между ними. Опускает свою чашу султан, перестают качаться рога у эмиров,
умолкают надимы. Поцеловав руку и приложив ее к ковру, агай проходит на свою
пустующую подушку. Звякает в последний раз запоздавший бубен. А в
наступившей тишине громко, совсем по-кошачьи, фыркает хатун...
Получившие в кормление ту или иную область -- иктадары пусть знают, что по
отношению к народу им не приказано ничего, кроме как собирать добрым образом
законную подать, что им перепоручена;
жены и дети, пусть будут безопасны их вещи. Кто сделает иначе, пусть
укоротят руки... следует каждые два-три года сменять их, чтобы не могли
укрепиться, создать себе прочность и доставить беспокойство... 2
народе. Должны знать они, что в каждый
Лукьяненко Сергей
Андреев Николай
Лондон Джек
Роллинс Джеймс
Володихин Дмитрий
Андреев Николай