Чтение 64–й страницы книги ~Батый~

род.

Княгиня Агафья и две ее снохи, ближние боярыни и старейшие попы и мо-
нахи укрылись в каменной Соборной церкви. Там их ждал епископ, владыка
Митрофан, высокий, худой, с черной бородой и воспаленными черными глаза-
ми. Рядом с ним на амвоне перед иконостасом, в погребальных черных ри-
зах, стояло все духовенство. Они пели хором молитвы. Епископ низким
сильным голосом призывал всех спокойно, мужественно, с верой встретить
неизбежную мученическую кончину.

- Вместо сопротивления врагу покоряйтесь воле божьей и думайте о спа-
сении душ наших. Я постригу вас великим постригом, и вы, облекшись в
схиму, обретете лик ангельский, убиенные безбожными татарами, и возлети-
те прямо ко господу нашему вседержителю в обители райские... Воззри на
нас, господи, и простри невидимую руку твою! Прими в мире души рабов
твоих!

Бывшие в храме поочередно подходили к владыке Митрофану. Он отрезал у
каждого прядь волос, в знак пострига, и чертил священным маслом крест на
лбу. Посвящаемые в схиму надевали себе на голову черные куколи и брали
друг друга крепко за руки. Все стояли тесными рядами и пели священные
псалмы. А снаружи доносились грубые голоса разъяренных татар и дикие
пронзительные вопли убиваемых женщин.

Уже слышались тяжелые удары бревен в церковные двери, треск ломаемых
досок, как вдруг княгиня Агафья хватилась, что приемной дочери Прокуды
нигде не видно. Прокуду стали звать, нянюшки подымались наверх, на хоры
и колокольню, но нигде Прокуды не нашли.

- Погибнет девка без пострига, без покаяния! - стонала княгиня
Агафья. - Не попадет она со мной в обители райские! Бедная я, бедная!
Всех родных сразу потеряю!

Глава тринадцатая. ЖИВОЙ КОСТЕР

С высокого берега Клязьмы Бату-хан внимательно следил за штурмом го-
рода Владимира. Багровые отблески пожара переливались на золотой сбруе
его коня. Красными искрами вспыхивала золотая насечка стального шлема.

К главным воротам, волна за волной, подъезжали все новые и новые та-
тарские всадники. Они оставляли коней внизу, лезли вверх по примету и
осадным лестницам.

Наверху, на каменной стене, шел отчаянный бой. Владимирцы упорно от-
бивались. Татары схватывались с ними, старались спрыгнуть со стены
внутрь города. Русские ратники спешили на место погибших, но бойцов ста-
новилось все меньше, а новые толпы татар непрерывным потоком с буйными
криками влезали на стены.

Слева от Бату-хана на низком саврасом коне, как неподвижный истукан,
сидел широкоплечий, приземистый Субудай-багатур. Он молча смотрел в сто-
рону города, откуда слышались грохот и протяжный вой. Справа от Бату-ха-
на на толстоногом иноходце съежился худой и сутулый темник Бурундай.

- Смотри, джихангир! - Бурундай повернул к Бату-хану желтое безволо-
сое лицо. - Воины хана Гуюка подожгли город с двух концов!

Лицо Субудая перекосилось:

- Воины Гуюк-хана всегда опаздывают! Это не они, а сами урусуты по-
дожгли свой город...

- Что же медлят - непобедимые? - крикнул Бурундай.

- Не слушай Бурундая! - огрызнулся Субудай-багатур. - Осажденные
храбры и упрямы только по утрам. Надо выждать: в полдень сюда приплетут-
ся дрожащие старики в парчовых шубах и поднесут тебе на золотом блюде
ключи от города... Да!.. Так всегда бывало и в Китае, и в Тангуте, и в
Бухаре, и в Самарканде! Так будет и сегодня здесь!

Но Бату-хан не хотел ждать. Он визжал и бесновался. Его вороной жере-
бец перебирал ногами, прыгал на месте и порывался броситься вперед,

- Темник Бурундай! Скачи к воротам, проверь, не улегся ли там спать
китайский мастер Ли Тун-По?

Бурундай хлестнул плетью. Чалый иноходец стрелой унесся вперед.

У ворот длинный тяжелый таран с железным набалдашником с грохотом
выскакивал из бревенчатого сруба на полозьях и ударял в ворота. Полуго-
лые пленные раскачивали таран под равномерный счет:

- Вдарь сильней! Вдарь еще!

Монголы стегали плетьми пленных, понуждая их бить сильней. Некоторые
пленные отказались помогать врагам. Монголы их тут же зарубили,

Сверху, из бойниц и из окон церковки на Золотых воротах, в монголов
швыряли кирпичи, горящие головни и метали стрелы. Под ударами тарана ду-
бовые створки ворот трещали и, наконец, развалились. Татары с ликующим
воем бросились вперед, сбивая натиском коней встречных защитников,

Узкая улица была загорожена бревнами, телегами, санями, наваленными
заборами. Владимирцы встречали татар ударами топоров и тяжелых дубин.
Защитники сидели на крышах домов, стреляли из тугих луков, швыряли свер-
ху тяжелые камни... Улицы все более загромождались трупами, но ничто не
могло удержать ворвавшихся разъяренных кочевников. Они прыгали с коней,
сдирали одежды с мертвецов, грабили дома и лавки, снова вскакивали в
седла и пробивались дальше. Их маленькие крепкие кони, спотыкаясь, ка-
рабкались на преграды, перебирались через бревна, падали вместе с всад-
никами. Нукеры упорно расчищали путь для следовавшего за ними Бату-хана
и его свиты.

Джихангир ехал медленно. Вороной конь поводил ушами, храпел, прыгал
через еще двигавшихся раненых. Стоны, дикие вопли и торжествующие крики
неслись со всех сторон.

Бату-хан остановился перед каменным собором на главной площади, где
толпились - непобедимые. При его приближении воины прекращали грабеж и
падали лицом в снег.

Бату-хан, не глядя на них, сохранял надменное величие. Изредка хищная
улыбка кривила его неподвижное лицо. Он сказал Субудай-багатуру:

- После Булгара и Рязани я беру уже третью столицу!

Субудай прохрипел:

- Да! К концу великого похода монголов на твоем ожерелье будет девя-
носто девять столиц!..

- Где же обещанные тобой старики с ключами? - насмешливо спросил тон-
ким голосом подъехавший Бурундай.

- Если они сейчас не придут, тем хуже для них! - отвернулся Субудай.

- Тем хуже для них! - повторил Бату-хан. - Я не стану слушать просьбы
о милости... Весь город будет вырезан! Сегодня оскорбленная тень хана
Кюлькана напьется вдоволь урусутской крови.

Высокий величественный собор, сложенный из белых камней, казался нео-
долимой твердыней. Около его входных дверей суетились татары, стараясь
разбить топорами темные дубовые створцы, украшенные тонкой резьбой. Из
собора доносилось плавное протяжное пение многих голосов.

- Что там поют? Где толмач? - спросил джихангир.

- Я здесь! - откликнулся князь Глеб. - Люди, укрывшиеся в соборе, са-
ми поют себе панихиду, чтобы легче было умирать.

Нукеры притащили длинное бревно. Раскачивая его на руках, они стали
равномерно ударять в соборные двери и вскоре разломали их.

Пение послышалось сильнее. В темном отверстии под входной аркой пока-
зались искаженные ужасом женские лица. В черных куколях с нашитыми на
лбу белыми крестами и в черных одеждах, держа зажженные восковые свечи,
женщины протяжно пели: - Со святыми упокой!..

На возвышении посреди собора, в черной ризе, с золотой митрой на го-
лове, стоял епископ Митрофан. Двумя руками он высоко подымал золотой
крест, благословляя им на четыре стороны, и кричал звучным голосом:

- Кайтесь, братья и сестры! Настал день судный! Страха не имейте!..
Души убиенных в селениях праведных упокоятся!.. Кайтеся!..

Бедные трепещущие женщины, держась цепью ряд за рядом, в страшной
тесноте, широко раскрывая рты, кричали:

- Спаси нас, господи!.. Каемся!..

Другие продолжали заунывно петь: - Со святыми упокой!..

Бату-хан влетел по ступеням на каменную паперть, заглянул внутрь со-
бора и бросил толпившимся нукерам:

- Уррагх! Смелые соколы! Перед вами белоснежные цапли и жирные утки.
Хватайте их, добыча ваша!

Монголы радостно закричали:

- Уррагх! Кху-кху, монголы!

Двери были слишком узки для толпы теснившихся монголов, желавших про-
никнуть в собор. Монахи в длинных черных подрясниках встречали их ярост-
ными ударами топоров, избивая напиравших воинов. Куча изрубленных тел
росла в дверях, закрывая доступ к добыче.

- Огня! - шепнул джихангиру Субудай-багатур.

- Разведите костер! - крикнул Бату-хан.

Нукеры выломили соседние заборы и сложили на паперти огромный костер.
Высокое пламя закрыло темный вход. Огненные языки врывались внутрь собо-
ра, лизали прочные каменные стены. Из верхних окон собора повалили клубы
черного дыма. Сквозь дым и огонь из собора доносилось все то же протяж-
ное заунывное пение, прерываемое отчаянными криками женщин.

Все выше взвивалось пламя, все тише становилось пени, Монголы ждали,
пораженные упорством и непримиримостью владимирских женщин.

Последние крики затихли. Донесся одинокий жалобный плач и оборвался.
Слышался только треск горевших досок.

Монголы разметали костер и бросились внутрь собора. Они вытаскивали
полубесчувственных женщин, волокли их на площадь, вырывали из их рук де-
тей и швыряли в пылающие кругом дома. Они срывали с женщин одежды, наб-
расывались на них; насытившись, отрезали им груди, вспарывали животы и
спешили к своим коням. Нагрузив их узлами с добычей, монголы отъезжали в
поисках новой поживы.

Бату-хан сохранял надменное спокойствие, ожидая на площади своей доли
- священной добычи.