собирались было лечь на обратный курс, когда обнаружили палатку! "Вот она!"
-- разом закричали мы на своем языке, бельгийцы на своем. Присмотрев
площадку, а там была зона трещин, приземлились и бросились к палатке.
Шли они к нам со слезами на глазах. Отчаялись, наверное, потеряли веру, что
их найдут. Изголодались. У них осталось лишь граммов сто урюка, столько же
изюма и тюбик какао с молоком -- сохраняли на крайний случай. Обнялись мы,
расцеловались, счастливые донельзя. В самом деле, на волосок от смерти люди
были. Помогли мы им перенести скарб, посадили в самолет, напоили сладким
чаем -- бельгийский врач запретил кормить, после голодовки опасно -- и
сообщили в Мирный, что дело сделано. Впрочем, мы еще раньше передали в эфир:
"Обнаружили палатку, садимся". Ребята потом рассказывали, что весь Мирный
ходуном ходил: "Нашли!" Вся Антарктида, оказывается, этим жила! А когда дали
радиограмму: "Взлетели на борту все четверо живы", посыпались поздравления.
Радировали Москва, Мирный, бельгийцы, американцы, французы -- весь мир! В
Мирном едва успевали принимать радиограммы и передавать их нам.
королевы, она телеграфировала Ворошилову, а он переадресовал нам.
рассказывали, как они пытались спасти своих товарищей. Сначала вышли искать
их на вездеходе, тот провалился в трещину, но обошлось без жертв: люди
выскочили. Затем отправились на поиски с упряжкой собак -- снова угодили в
трещину. Тогда, отчаявшись, и дали в эфир радиограмму: "Всем, всем, всем..."
наелись отменнейших бифштексов, которые нам поджаривал повар станции, он
же... барон, имеющий в Бельгии свой замок. Пилот самолета -- принц, член
королевской фамилии; повар -- барон; с какими только парадоксами не
сталкиваешься в Антарктиде! Взволновала нас судьба одного из этой четверки,
геодезиста Лоодса, которому русские спасали жизнь дважды! Впервые это
случилось в минувшую воину. Бывший офицер бельгийской армии Лоодс был взят в
плен и заключен немцами в концлагерь, который они заминировали и собирались
взорвать. Наше стремительное наступление сорвало этот план. И вот русским
довелось спасти этому человеку жизнь вторично. Я подарил ему носки
деревенской вязки, неношеные, что мать связала мне на дорогу, и теплый
свитер. Расстались мы с бельгийцами большими друзьями.
два дня -- в бельгийское посольство, где в присутствии членов
дипломатического корпуса нам торжественно вручили бельгийские ордена. А
приглашение в посольство я получил на имя "Мосье д'Афонин", что и дало
богатую пищу острякам коллегам, которые подшучивали, что отныне я могу
считать себя бельгийским дворянином и разъезжать в карете с гербом...
МОРСКОЙ ВОЛЧОНОК
удивительную историю, связанную с его дочкой. Но тогда мне не удалось
"выжать" из Тимофеича эту историю, слишком он был занят работой и очень
уставал. На "Оби" же Тимофеич отоспался, отдохнул и как-то за своей любимой
чашкой чаю припомнил один из самых волнующих периодов его жизни...
боевыми орденами, судьба забросила его на Дальний Восток, в порт Находку.
Вернее, в порту он был прописан, но почти все время проводил в море, работая
старшим механиком сначала на грузовом теплоходе "Иван Санников", а
впоследствии на сухогрузе "Севастополь". В 1949 году на Тимофеича обрушилась
большая беда: после тяжелой болезни умерла жена, оставив мужу дочурку
Светлану, крохотное существо, не достигшее еще трех лет. Остался моряк один
с ребенком на руках.
не могу жить без дочки, решайте. Может, примете в экипаж?
добрый человек. Он сказал: "Берем, ребята?" И все, как один, сказали:
"Берем!"
такую кроватку, что ни в одном магазине не купишь: красивую, удобную,
надежно огражденную -- Охотское море очень бурное. Светлана быстро научилась
на нее забираться и отлично, как настоящий моряк, переносила качку. Ну и я
привыкал к новой жизни, не простое дело хоть в какой-то степени заменить
крохе маму: одевал, купал, играл с ней. Вскоре Светлана не только уже
одевалась сама, а даже прибирала каюту. Не столько, конечно, порядок
наводила, сколько по углам мусор разметала, но очень гордилась своей
работой.
кок пек для нее всякие пирожки и печенья, радистка Люба Ульянцева подарила
ей старый приемник, который Светлана вертела как хотела.
Ивановичу. Между ними она делила свое свободное от сна время. Во время вахты
Марка Ивановича она спускалась в машинное отделение слушать сказки, которых
тот знал множество. К сожалению, излагал их Марк Иванович на таком языке,
что, когда Светлана, вся перемазанная, возвращалась в каюту и пересказывала
услышанное, у меня иной раз волосы вставали дыбом. Постепенно, однако, все
привыкли при Светлане быть сдержаннее на язык, тем более что она своей
детской непосредственностью могла загнать в тупик кого угодно. Раз кто-то
возьми и брякни: "Скотина и трепло твой Петька!" И Светлана тут же бежит
выяснять: "Дядя Петя, а почему ты скотина и трепло?" -- "Кто сказал?!" --
"Дядя Коля". И начинаются неприятные объяснения.
жизни. За столом у нее было свое место, рядом с капитаном. На судне все
знали об этом, и "забронированный" за Светланой стул никто не занимал.
Однажды она согнала со своего стула начальника политотдела пароходства.
Вежливо, но безапелляционно она заявила: "Дядя, уходи, это мое место!" Тот
был страшно удивлен и даже шокирован, но под общий смех уступил место
"даме". Во время приемов она вела себя сдержанно, следя лишь за тем, чтобы
окурки не бросали мимо пепельницы. Светлана была очень строга, не один
недостаточно культурный "дядя" багровел, когда его уличали в разных грехах
-- причем во всеуслышание. Но все послушно выполняли ее указания, а уходя,
почтительно прощались: "До свиданья, Светлана Ивановна!"
трубку, а Светлана хотела приучить его к папиросам: "У папы есть, я
принесу". Иван Гаврилович сопротивлялся, тогда она стащила у него трубку и
спрятала. Еле нашли.
приготовьтесь, скоро будете смеяться!" или: "Ой, сейчас его убьют, будет
очень страшно!"
на берег в гости, скучала по судну, тормошила меня. "Пошли домой!" Любила
только бывать у Наташи, дочки моего друга Николая Наумовича Громова,
линейного механика пароходства. Дочку свою, как и я, он растил без жены, с
той только разницей, что на берегу.
недели оставить Светлану у него. Первый день она провела спокойно, а потом
начала плакать: "Хочу в море!" Не спала ночами, потеряла аппетит и так
тосковала, что Громов дни считал до моего возвращения. Застал я Светлану
исхудавшей и очень возбужденной. Не дав мне и слова сказать, тут же оделась,
побежала на судно, проверила, все ли в порядке, здоров ли "дядя Ваня" и
проспала в своей каюте чуть ли не сутки. Больше я ее ни разу нигде не
оставлял, хотя мать в каждом письме писала: "Будь серьезнее, что ты мне
морячку растишь, отдай внучку!"
долго будет со мной. Проплавали мы вместе всего три года. А получилось вот
что. Шли мы из Петропавловска домой, в проливе Лаперуза попали в сильный
шторм и решили переждать его в японском порту на Хоккайдо. Когда местные
власти нанесли визит нашему капитану, в каюте их, конечно, "принимала"
Светлана. Об этом узнали корреспонденты, и на следующий день к нам на борт
явилась женская делегация, которая преподнесла "хозяйке судна" кимоно, цветы
и разные игрушки.
которой довольно мило рассказывалось о Светлане, но с неожиданным выводом --
в СССР, мол, не хватает детских учреждений, и поэтому моряки вынуждены
плавать с детьми. И мне сказали:
в Мариуполь, где она жила вместе с братом, работающим на Азовстали. Проводы
Светлане устроили, как уходящему в отставку адмиралу: подарили полную
матросскую форму, разных сувениров, конфет -- еле увезли... Приехали в
Мариуполь, а Светлана только успела оглядеться -- бегом к морю. Сразу стала
пользоваться у сверстников огромным авторитетом! Она смотрела на проходящие
суда и рассказывала, где мостик, бак, полубак, каюты. Сверстники только рты
раскрывали. И про китов, что в Охотском море видела -- показывая руками,
какие они, киты, огромные.
детство...
мысу Острому мы пришвартовались без всяких хлопот: припай, как и в
Молодежной, унесло в море за несколько дней до нашего прихода. И Владимир
Александрович Самушкин, начальник Новолазаревской, был откровенно счастлив:
разгружаться можно прямо на барьер! Это большая удача, далеко не в каждую
экспедицию здешняя природа бывает так добра к полярникам.
припая и вспоминал рассказы Гербовича, Семочкина, Титовского, Самушкина и
других ветеранов новолазаревцев; видел наяву, как проваливаются в трещины
Орлов Алекс
Володихин Дмитрий
Грабб Джеф
Суворов Виктор
Сертаков Виталий
Акунин Борис