мимо - и Норман сделал Мартину знак не подходить.
розил он, - Она не желает с вами разговаривать, и ваша настойчивость ос-
корбительна.
попадет в газеты, - угрюмо ответил Мартин. - А теперь прочь с дороги, и
если хотите, зовите полицейского. Я намерен поговорить с Руфью.
посмотрела на Мартина.
дернулся, но быстрый взгляд Мартина обуздал его.
меня опозорили, я стыжусь встречаться со знакомыми. Я знаю, все обо мне
сплетничают. Больше мне нечего вам сказать. Из-за вас я несчастлива, и я
не хочу больше вас видеть.
Я понимаю одно: значит, ты никогда меня не любила.
вы сами не понимаете, что говорите. Я не фабричная работница.
Норман и повел Руфь прочь.
пустой карман в поисках табака и бумаги для курева.
лась позади, лишь когда поднялся по ступенькам и очутился у себя. Оказа-
лось, он сидит на краю кровати и озирается, словно лунатик, которого
разбудили. Увидел на столе рукопись "Запоздавшего", придвинул стул, по-
тянулся за пером. В нем слишком сильно было стремление к законченности.
А тут перед ним нечто незавершенное. Он все медлил с этим, пока не за-
вершил другое дело. Теперь с ним покончено и можно всецело отдаться вот
этой работе, пока не доведешь ее до конца. Что будет потом, Мартин не
знал. Знал только, что в жизни его наступил перелом. Какой-то период по-
дошел к концу, и он устранял недоделки, как свойственно рабочему челове-
ку. Будущее сейчас ему не любопытно. Он и без того очень скоро узнает,
что там ему припасено. Так ли, эдак, не имеет значения. Казалось, ничто
сейчас не имеет значения.
никого не видел, почти не ел. Утром шестого дня почтальон принес ему то-
ненький конверт от редактора "Парфенона". С одного взгляда он понял, что
"Эфемерида" принята. "Мы послали поэму на отзыв мистеру Картрайту Брюсу,
- писал редактор, - и он так высоко оценил ее, что мы не можем выпустить
ее из рук. Чтобы Вы убедились, как приятно нам опубликовать поэму, хочу
Вам сообщить, что мы поставили ее в августовский номер, июльский номер
уже сверстан. Не откажите в любезности передать мистеру Бриссендену, как
мы польщены и признательны ему. Просьба сразу же выслать нам его фотог-
рафию и сообщить биографические сведения. Если предлагаемый нами гонорар
недостаточен, пожалуйста, немедля телеграфируйте, какая сумма для Вас
приемлема".
не счел нужным телеграфировать. И надо еще получить согласие Бриссенде-
на. Итак, он был прав. Нашелся редактор журнала, который знает толк в
поэзии. И оплата превосходная, даже для поэмы века. А что до Картрайта
Брюса, Мартин знал, это единственный критик, вызывающий у Бриссендена
хоть малую толику уважения.
и невесело думал, что не ощущает ликованья, какое должен бы вызвать ус-
пех друга и его, Мартина, знаменательная победа. Единственно стоящий
критик в Соединенных Штатах высоко оценил поэму, и, значит; прав был
Мартин, утверждая, что настоящая вещь в, конце концов пробьется в жур-
нал. Но пружина восторга ослабла, и он поймал себя на том, что ему сей-
час куда важней просто увидеть Бриссендена, чем принести ему добрую
весть. Письмо из "Парфенона" напомнило, что все пять дней, посвященные
"Запоздавшему", он ничего не знал о Бриссендене и даже не вспомнил о
нем.. Только теперь он понял, до чего оцепенела душа, и устыдился, что
забыл о друге. Но и стыд не слишком обжег. Все ощущения притупились,
кроме тех, что связаны с творчеством, с работой над "Запоздавшим". Ко
всему остальному он в эти дни был слеп и глух. Да он и сейчас еще слеп и
глух. Весь этот мир, через который с шумом мчался трамвай" казался дале-
ким и призрачным, и если бы каменная громада мелькнувшей неподалеку ко-
локольни внезапно рассыпалась в прах и рухнула на него, вряд ли он уди-
вился бы и, уж конечно бы, не испугался.
но спустился. Номер оказался пуст. Вещей тоже не было.
он портье, и тот посмотрел на него с любопытством.
бийство. Прострелил себе голову.
далека чей-то чужой голос.
конников, а уж те обо всем позаботились.
ветуя печатать поэму. В кармане у него было лишь пять центов на обратный
проезд, и он послал телеграмму с оплатой при доставке.
чи, а он сидел за столом и писал. Он никуда не выходил, если не считать
ростовщика, и ел, если чувствовал голод и было из чего приготовить, а
если готовить было не из чего, обходился без еды. Мысленно он давно уже
выстроил повесть, главу за главой, но потом придумалось иное начало, го-
раздо сильнее, и Мартин его написал, хотя на это потребовалось еще двад-
цать тысяч слов. Не так уж необходимо было тут стремиться к совер-
шенству, но этого требовала его натура художника. Он работал по-прежнему
в оцепенении, странно отрешенный от всего вокруг, и в привычной писа-
тельской упряжке ощущал себя призраком прошлого. Вспомнилось, кто-то
когда-то сказал, будто призрак-это дух умершего, которому не хватило ума
понять, что он умер; и Мартин на минуту задумался - может быть, он и
вправду мертв и только не сознает этого?
пришел за машинкой и сидел на кровати, пока Мартин, сидя на стуле, допе-
чатывал последние страницы последней главы. "КОНЕЦ" отстучал он заглав-
ными буквами, и для него это был поистине конец. Он даже с облегчением
смотрел, как выносят из комнаты пишущую машинку, потом лег на постель.
Он совсем обессилел от голода. Уже тридцать шесть часов у него маковой
росинки во рту не было, но он об этом не думал. Закрыв глаза, лежал он
на спине без мыслей, медленно погружаясь то ли в оцепенение, то ли в
беспамятство, в котором тонуло сознание. В полубреду он вслух бормотал
строки неизвестного поэта, которые любил читать ему Бриссенден. Это од-
нообразное бормотанье пугало Марию, которая в тревоге прислушивалась за
дверью. Беспокоили ее не слова, не слишком ей понятные, беспокоило, что
он непрестанно что-то бормочет.
супу, зачерпнула со дна кастрюли побольше мелко нарубленного мяса и ово-
щей. Мартин приподнялся на кровати, сел и принялся есть, уверяя Марию,
что разговаривал не во сне и что нет у него никакой лихорадки.
щим взглядом обводил комнату, и вот на глаза ему попалась надорванная
обертка журнала, полученного с утренней почтой и еще не раскрытого, и в
помраченном сознании блеснул свет. "Парфенон", - подумал Мартин, - ав-
густовский "Парфенон", в нем должна быть "Эфемерида". Если бы Бриссенден
дожил! "
те, под броской заставкой, на полях рисунки в стиле Бердсли. С одной
стороны заставки - фотография Бриссендена, с другой - британского посла
сэра Джона Вэлью. Из редакторского вступления следовало, что однажды сэр
Вэлью сказал, будто в Америке нет поэтов, а "Парфенон" публикацией "Эфе-
мериды" отвечает: Вот вам, сэр Вэлью, получайте! Картрайт Брюс был подан
Лондон Джек
Самойлова Елена
Посняков Андрей
Афанасьев Роман
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия