что я здесь был. Она пришла домой, увидела его, закричала, Визенхоф отрезал
галстук и попробовал делать искусственное дыхание, пока не прибыла "скорая
помощь". Скажете им это?
будет в порядке.
свои отчаянно-неуклюжие попытки. На мгновение Равику показалось, что оба они
выполняют вольные упражнения. Хозяйка остановилась в дверях.
Фельдшер или врач должен будет немедленно известить полицию. Она явится не
позже чем через полчаса. У кого нет документов, тому советую немедленно
собрать вещи, по крайней мере, те, что лежат на виду, снести их в
"катакомбу" и оставаться там. Не исключено, что полиция осмотрит номера или
будет разыскивать свидетелей.
сама поговорит с Рут Гольдберг и Визенхофом. Равик подобрал сумку и ножницы,
лежавшие на полу рядом с разрезанным галстуком. На нем была видна фирменная
этикетка: "С. Фердер. Берлин". Такой галстук стоил, по крайней мере, десять
марок. Гольдберг купил его еще в добрые старые времена. Равик помнил эту
фирму - сам в свое время покупал галстуки у Фердера. Он уложил свои вещи в
два чемодана и отнес их к Морозову. Из предосторожности. Полиция едва ли
станет заглядывать в другие номера. Но на всякие случай это не мешало
сделать - память о Фернане из полицейского участка была еще слишком свежа.
человек. Все это были беспаспортные беженцы, "нелегальная бригада", как их
называли. Официантка Кларисса и кельнер Жан помогали прятать чемоданы в
сообщавшийся с "катакомбой" чулан. Тревога застала их в самый разгар
приготовлений к ужину - на накрытых столах стояли корзинки с хлебом, из
кухни доносился запах жареной рыбы.
беженцев. - Полиция не так легка на подъем.
поспешно вносили свой скарб в подвал. Среди них был и испанец Альварес.
Хозяйка предупредила всех жильцов, что ожидается прибытие полиции. Альварес,
непонятно почему, с каким-то виноватым видом улыбнулся Равику.
филологии и философии Эрнст Зайденбаум.
"катакомбе"?
протокола. Собственно говоря, кому какое дело до старого мертвого
еврея-беженца из Германии?
очень интересуют. Зайденбаум поправил пенсне.
Какой-то сержант полиции спустился в "катакомбу". Это было два года назад.
Тогда я надел один из белых кителей
шмыгнула кошка. Впереди шли другие беженцы. На улице они разбрелись в разные
стороны. Альварес слегка прихрамывал. Может быть, вторичная операция помогла
бы ему, рассеянно подумал Равик.
ночью придет Жоан. Он не понимал, откуда у него взялась эта уверенность, но
он не сомневался, что она придет.
Было тепло. В переулках, несмотря на ранний час, уже светились красные
вывески небольших гостиниц, где парочкам сдаются комнаты на ночь. Сквозь
портьеры пробивались узкие полоски света. Следом за стайкой проституток
прошла группа матросов. Молодые и шумливые, разгоряченные вином и летом, они
скрылись в одной из таких гостиниц. Где-то играли на губной гармошке. Вдруг
в сознании Равика, словно ракета, мелькнула мысль, она взмыла ввысь,
задержалась там на мгновение и рассыпалась огненными брызгами, выхватив из
мрака волшебное видение: Жоан ждет его в отеле, она скажет ему, что бросила
все и вернулась; омут затянет его, поглотит. ..
и ловлю руками воздух, словно этот воздух - прядь ее волос? Слишком поздно.
Ничего нельзя вернуть. Ничто не возвращается. Так же, как не возвращается
прожитое мгновение.
Заглянув в зал, он увидел за столиком нескольких человек и среди них
Зайденбаума... Белого кителя на нем не было. Видимо, опасность миновала.
Равик вошел в отель.
увидел твои чемоданы и решил, что тебя опять выслали в Швейцарию.
Бесспорное самоубийство. Он еще наверху. Скоро вынесут.
вертелся в номере у Гольдбергов с портфелем и какими-то бумагами. Да еще
пенсне нацепил. Выдал за себя за адвоката и представителя страховой
компании. Дерзил полицейским. Забрал у них паспорт старого Гольдберга.
Заявил, что он ему нужен: полиция-де имеет право конфисковать только
удостоверение личности. Все сошло гладко. У него есть какие-нибудь
документы?
цены нет. Действителен еще целый год. Кто-нибудь сможет им воспользоваться.
Не обязательно в Париже, для этого нужно нахальство Зайденбаума. Фотографию
легко заменить. А если новоявленный Арон Гольдберг окажется недостаточно
стар, то и дату рождения можно поставить другую. Это делают специалисты и
совсем недорого берут. Переселение душ на современный манер - один паспорт
на несколько жизней.
беспаспортных и гонимых. С фаталистическим спокойствием он взирает на
собственное будущее и ни за что не примет чужое имя, не желая изменять
своему идеалу. А что, если бы ты стал Гольдбергом?
по лестнице. На площадке этажа, где жили Гольдберги, его обогнал старый
еврей в черном сюртуке, с бородой и пейсами, с лицом библейского пророка.
Старик - мрачный и бледный - неслышно ступал в туфлях на резиновых подошвах,
и казалось, что он невесомо парит в сумраке коридора. Он отворил дверь
комнаты Гольдбергов. На мгновение коридор осветился слабым красноватым
отблеском свечей, и до Равика донеслись какие-то странные, монотонные
стенания. Плакальщицы, - подумал он. - Неужели они еще существуют в наше
время? Или это причитает Рут Гольдберг?..
умер один человек. Ждали полицию. Теперь все в порядке.
Я решила... Равик! - Ее голос дрожал.
сомневался, узнал ли он ее вообще. Не входя в комнату, Морозов отдал бутылки
и простился.
тот же голос, какой он услышал на лестнице. Плач по усопшему. Голос
нарастал, стихал и снова звучал в полную силу. Очевидно, окна Гольдбергов
были открыты - стояла теплая ночь; похолодевшее тело старого Арона лежало в
комнате, обставленной мебелью из красного дерева, и уже начало медленно
разлагаться.
Позволь мне остаться у тебя.
слишком прямолинейно.