гладкая кожа. Больше ничего! Но и тогда еще оно остается. Оно начинает снова
нарастать. Если бы все остановилось, не было бы боли. Почему они хотят
отпилить меня прочь от всего? Почему она желает забрать меня обратно? Я же
ничего не выдам!
равно не могу отвести глаз.
тебя купили! Если я скажу, они меня убьют.
могли бы с успехом это сделать. Если я буду знать, то они и меня должны
убить. Ведь тогда знал бы еще один человек.
едва дыша. У меня такое чувство, словно мы очутились перед дверью, за
которой может быть свобода - то, что Вернике называет свободой. Возврат из
садов безумия на нормальные улицы, в нормальные дома, к нормальным
отношениям. Не знаю, насколько такая жизнь будет лучше, но, когда передо
мной это измученное создание, я не могу. размышлять.
я. - А если не оставят, я призову на помощь. Полицию. Газеты.
как не бывало. Рот кажется маленьким и сжатым, подбородок выдается вперед.
Сейчас она чем-то напоминает тощую и злую старую деву-пуританку.
как мокрые шиферные крыши в свете угасающего дня. В них словно собраны все
серые оттенки сумерек. Она смотрит на меня надменно и насмешливо.
срывы сознания происходят молниеносно.
непонятного возмущения.
улучшило. Я не гожусь в санитары. Вы видите, мне следовало бережно ее
уговаривать, а я на нее накричал и выбежал из комнаты.
книгами бутылку и наливает два стаканчика. - Коньяк, - поясняет он. - Я бы
хотел знать одно: как она почуяла, что мать опять здесь?
глаза, как полевой бинокль. - Вернике рассматривает на свет свой стаканчик с
коньяком. - Но иногда такие больные чуют подобные вещи. А может быть, она
просто догадалась и я сам навел ее на эту мысль.
взглядом толстые тома его библиотеки.
Тогда она чувствовала себя счастливой. А теперь ее состояние ужасно.
что она вообразила, имело место в действительности.
Здесь у каждого в голове свой собственный застенок.
коньяку. - Но здесь у многих в голове застенок. Хотите убедиться? Наденьте
белый халат. Скоро время вечернего обхода.
посмотреть другое отделение?
скрючившись и оцепенев, или, не зная отдыха, мечутся вдоль стен, перелезают
через койки или с побелевшими от ужаса глазами кричат и задыхаются в
смирительных рубашках. Беззвучные грозы хаоса обрушиваются на них, и червь,
коготь, чешуя, студенистое, безногое, извивающееся прабытие, ползающее,
доинтеллектуальное существо, жизнь падали тянется к их кишечнику, паху,
позвоночнику, чтобы стащить их снова вниз, в тусклый распад начала, к
чешуйчатым телам и безглазому заглатыванию, - и они, вопя, словно охваченные
паникой обезьяны, взбираются на последние облетевшие ветви своего мозга и
гогочут, скованные охватывающими их все выше змеиными кольцами, в последнем
нестерпимом ужасе перед гибелью - не сознания, но в ужасе, еще более
нестерпимом, перед гибелью клеток, перед криком криков, страхом страхов,
перед смертью, не индивидуума, а клеток, артерий, крови, подсознательных
центров, которые безмолвно управляют печенью, железами, кровообращением, в
то время как под черепом пылает огонь.
в пропасти подсознания и прославляйте жизнь.
другого, а потом самого себя?
вы еще слишком молоды и неопытны. Когда вы будете постарше, вы заметите, что
проблемы этой не существует.
имеет отношение не к метафизической проблеме сострадания - это всего
лишь часть общего идиотизма, присущего человеческой породе. Великое
сострадание начинается с другого момента и к другому приводит, оно - по ту
сторону и таких нытиков, как вы, и таких торговцев утешениями, как
Бодендик...
право пробуждать в головах ваших больных переживания ада, чистилища или
медленной равнодушной смерти?
приятнее честный убийца, чем такой вот адвокат, как вы! Что вы понимаете в
вопросах права? Еще меньше, чем в вопросе о сострадании, вы, сентиментальный
схоласт!
окно. Искусственный свет лампы все ярче золотит коричневые и пестрые корешки
книг. Нигде не кажется этот свет настолько драгоценным и символичным, как
здесь, наверху, где ночь - это вдобавок и полярная ночь сознаний.
Но примириться с этим я не могу, и если вы считаете это признаком
человеческой ограниченности, я готов всю жизнь оставаться таким, какой я
сейчас.
раскланиваясь передо мной, потом снова вешает и снова садится.
сказать. А теперь выкатывайтесь отсюда! Пора начинать вечерний обход.
вы превзошли целый консилиум врачей. Большое спасибо.
его коньяк! И к черту его богоподобные сентенции.
голодовок.
я не хочу этого слышать. Достаточно я об этом читал. Вы сейчас пойдете к
Женевьеве Терговен? Прежде всего?
Шилова Юлия
Лукин Евгений
Ковальчук Вера
Трубников Александр
Белов Вольф
Ибсен Генрик