Чтение 65–й страницы книги ~Ур, сын Шама~

- "Живи как хочешь", - повторил тот. - Наверно, это невозможно. Так
же, как невозможно уйти от людей...

Ур словно бы с самим собой разговаривал.

- ...Все связывает людей друг с другом, - продолжал он, -
производство, общие цели... Даже личные цели недостижимы без помощи
других... Прочные взаимные связи и в то же время - разъединенность,
случайность... странная неупорядоченность приема и передачи информации...

Валерий невольно затаил дыхание, чтобы не вспугнуть, не прервать
монолог. Он приготовился услышать нечто очень важное. Но Ур умолк. Он
сидел, опустив голову и будто прислушиваясь к доносившимся со двора
мальчишеским голосам.

- Однажды ты уже говорил что-то в этом роде, - сказал Валерий. - А
что, в тех местах, откуда ты прилетел, поступление информации организовано
иначе?

- Иначе, - эхом откликнулся Ур. - Конечно, иначе... если рассеянная
информация сконцентрирована и мозг настраивается на направленный прием...
А для чего еще существует разум?..

- Ну, ну, дальше, Ур. Что это значит - настроить мозг?

Ур поднял на него взгляд, далекий, отчужденный.

- Здесь жарко. Пойдем отсюда. - И, уже спускаясь по лестнице, он
добавил негромко: - Все равно ты не поймешь...

Шам священнодействовал. Он потребовал, чтобы мальчишки на время
приготовления шашлыка прекратили футбол - не ровен час, угодит еще неловко
пущенный мяч в мангал, раскидает угли, погубит все дело. Шам помахал над
раскаленными углями фанеркой, побрызгал водой, чтобы прибить язычки
пламени, потом принял у Валерия шампуры с нанизанными кусками мяса и
положил их кончиками на два ряда камней. Валерий понимал толк в шашлыке и
сам умел его жарить, но тут пришлось ему удовлетвориться ролью ассистента:
принести, подать. Он попробовал было поворочать шампуры над углями, но Шам
властно отстранил его, сказав что-то на непонятном своем языке.

С пылу, с жару шашлык был подан на стол и посредством куска хлеба
снят с горячих шампуров на широкое блюдо.

- За ваше выздоровление, дядя Шам, - сказал Валерий
по-азербайджански, поднимая бокал.

- Ай молодец! - ответил Шам. - Хорошо сказал!

Он сидел в своей клетчатой рубахе навыпуск, легко и быстро прожевывал
кусок за куском. Валерий подумал, что с вилкой в руке Шам выглядел бы куда
менее естественно.

- А все-таки, дядя Шам, кто всадил в вас стрелу? - спросил он.

- Плохие люди! - сердито потряс руками Шам. - Дети змеи, чтоб им рот
забило глиной! Они увели овец!

Он принялся возбужденно выкрикивать что-то на своем языке. Каа тоже
кричала о плохих людях и, насколько понял Валерий, о каких-то богах,
которые не дали Шаму погибнуть. Ур, который ел вяло, сказал им что-то,
непонятное для Валерия, и они успокоились. Но не сразу. Как вулкан,
остывающий после извержения, они еще некоторое время тихонько клокотали.

Потом Шам и Валерий принесли новую порцию шашлыка.

- Ваше здоровье, тетя Каа, - поднял бокал Валерий.

- Хорошо сказал, молодец! - просияла Каа.

И, вытерев жирные губы тыльной стороной ладони, она быстро и не
всегда понятно заговорила о том, что тетя Соня очень хороший человек и
она, Каа, прекрасно понимает ее заботы: это очень плохо, когда мужчина не
имеет жены и дома, таких мужчин никто не станет уважать, потому что
мужчина, не имеющий жены...

Тут Валерий догадался включить телевизор, и тетушка Каа замолчала на
полуслове и впилась в экран, где шла передача "А ну-ка, парни!".

Уже все были сыты, только Шам с достоинством доедал шашлык. Тетя Соня
с помощью Валерия и Ура стала убирать со стола и накрывать чай.

Стемнело. Полная луна долго выжидала за четырехэтажным кубом
универмага. Дождавшись своего времени, она выкатилась хорошо начищенным
медным диском, взошла над световым призывом "Покупайте телевизоры по
сниженным ценам" и полила поток таинственного света в окна дома ј 16 на
улице Тружеников Моря.

Шам кинул обглоданную косточку на тарелку, вытер руки полой рубахи и
подался к двери. В следующий миг он очутился на площадке дворовой лестницы
и, воздев руки, испустил восклицание, явно обращенное к луне.

Как раз в это время нижняя соседка, Ляля Барсукова, поднялась сюда,
на второй этаж, чтобы посоветоваться с Фарбером относительно рецепта,
выписанного врачом ее мужу, страдающему желудком. Фарбер на пенсии был уже
давно, но весь двор по старинке ходил к нему за консультациями. Он был
хорошим фармацевтом. Он даже - в далекие годы молодости - дал миру новую
мазь от потливости ног. Но настоящей его страстью были древние
цивилизации.

Через раскрытое окно Ляля протянула Фарберу рецепт:

- Почему он такой дорогой, Ной Соломонович? Нам такое еще не
выписывали. Посмотрите, пожалуйста.

Фарбер поднес листок к носу, подслеповато всмотрелся.

- Три шестьдесят две, - забубнил он слабым голосом. - А почему?..
М-м-м... А потому, что выписана вот эта штука, - ткнул он коричневым от
старости ногтем в латинское название. - Это штука не вредная... не вредная
штука... но дорогая. Можно было и без нее... Тогда... - Он пожевал губами.
- Тогда обойдется в девяносто семь копеек.

- Зачем же он так делает? - возмутилась Барсукова. - Такой важный, мы
с Петькой с трудом к нему пробились, а сам лишнее выписывает.

- Потому и выписывает, что важный...

- Что? Простите, не расслышала.

- Я говорю, сами вы, клиенты, виноваты. Норовите попасть... м-м-м...
к светилу, светило выпишет рецепт, вы идете в аптеку, а там говорят -
платите шестнадцать копеек... И что же? И вы очень недовольны. Такое
светило - и шестнадцать копеек... Не верят у нас дешевым лекарствам...

- Да, но не три шестьдесят же! Вы сделайте, Ной Соломонович, чтобы
осталось девяносто семь...

- Подождите, Ляля, минуточку...

Фарбер прислушался к бормотанию Шама. Тот стоял у перил и, слегка
подпрыгивая, тянулся к луне и повторял все громче, громче одну и ту же
фразу.

Но вот он сотворил свою молитву - или заклинание? - и отвернулся от
луны, пошел к двери. И тут Фарбер несмело, мекая и экая, произнес фразу на
каком-то языке, полном открытых гласных звуков. Шам посмотрел на него
удивленно и ответил. Старый фармацевт понял и сказал еще что-то. Они
заговорили!

Валерий, изгнанный на площадку за курение, не поверил своим ушам,
когда застал их - Шама и Фарбера - беседующими на языке, которого не
понимал никто, кроме пришельцев.

- Ной Соломонович, - заныла Ляля Барсукова, - так сделайте, чтобы
девяносто семь копеек...

- Обожди, - прервал ее Валерий. - На каком языке вы с ним
разговаривали, Ной Соломонович?

Тот смущенно улыбнулся, от чего его косенькие глаза совсем сбежались
к переносице, и забубнил:

- Я еще днем к нему прислушивался, когда он кричал мальчишкам. И мне
не верилось, что я понимаю некоторые слова. А когда он прыгал... м-м...
прыгал перед луной и произносил заклинание, я понял точно. Он обращался к
луне со словами...

- Не хотите - не надо, - рассердилась Барсукова и стала спускаться по
лестнице. - Трудно ему девяносто семь сделать...

- Да отвяжись ты! - метнул в нее взгляд Валерий. - Ну, ну, с какими
словами, Ной Соломонович?

- Он говорил: "Как я не могу дотянуться до тебя, так пусть мои враги
не дотянутся до меня, до моей женщины, до моего стада". И тогда я составил
фразу и рискнул... м-м... рискнул пожелать ему, чтобы все это исполнилось.

Шам сказал ему что-то.

Фарбер с улыбочкой помотал головой и сказал Валерию:

- Он спрашивает, не знаю ли я какого-то человека по имени Издубар. А
откуда я могу его знать, посудите сами, если я всю жизнь прожил здесь, а
он - в Двуречье...

- В Двуречье? - изумленно воскликнул Валерий. - Да на каком языке вы
разговаривали?

- Разговаривали! - Фарбер выглядел польщенным. - Я немножко знаю
классический диалект, но одно дело немножко знать, а другое - м-м-м...
разговаривать... Он, насколько я понимаю, говорит на старом диалекте,
который существовал до двадцать третьего века до нашей...

- Ной Соломонович! Да не томите, скажите наконец, на каком языке вы с
ним говорили?!

- Я же говорю тебе, - развел тот сухонькими ручками, - на шумерском.

Часть третья

БРАВЫЕ ВЕСТЫ

Гїлїаївїаї пїеїрївїаїя

ЛЮДИ И БОГИ

Боги потопа устрашились,

Поднялись, удалились на небо Ану...