read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



И сразу же:

Сволочата!

Дети и раньше пробовали такие штучки. Этих маленьких пройдох Чарли видел насквозь. Один раз они спичками спустили ему шины. Кто это сделал, он не засек, но отлично догадывался. Он сходил к ихнему мокрозадому директору, будь он проклят, и назвал Майка Филбрука с Оди Джеймсом.

Чарли знал, что это они — чего там еще видеть?

«Роудс, вы уверены, что это их работа?»

«Я же сказал, нет?»

Тут уж этот фигов неженка ничего поделать не мог, пришлось ему отстранить пацанов от занятий. Потом, неделю спустя, вызывает эта сволочь Чарли к себе в кабинет:

«Роудс, сегодня мы отстранили от занятий Энди Гарви.»
«Да-а? Чего ж он удумал?»
«Боб Томас поймал его, когда он спускал шины его автобуса.»
И награждает Чарли долгим холодным оценивающим взглядом.
Ну и что с того, коли это был Гарви, а не Филбрук с Джеймсом? Все они болтаются вместе, все они с придурью, всем им надо яйца оторвать.
Сейчас с улицы, доводя до бешенства, несся голос его клаксона — сажают аккумулятор, пузом, что ль, навалились!
— УОНК, УОНК, УООННННННННННННННК…

— Ах, сукины дети, — прошептал Чарли, выскользнул из постели и, не зажигая света, натянул штаны — свет спугнул бы маленьких мерзавцев, а Чарли этого не хотел.

В другой раз кто-то подложил на водительское сиденье коровью лепешку

— будьте покойны, Чарли прекрасно знал, чьих рук это дело. В их глазах он читал запросто, как в книге — такая постоянная настороженность была знакома Чарли еще с войны, с пересыльного пункта пополнения. Коровьей лепешкой Чарли занялся по-своему. Три дня подряд он выкидывал сучонка из автобуса в четырех милях от дома. Под конец пацан с ревом заявился к нему.

«Я ниче не делал, мистер Роудс. Чего вы меня гоняете?»

«Говоришь, подложить мне на сиденье коровью лепеху — это „ниче“?»

«Да это не я, честное-пречестное, не я!»

Да, надо отдать им должное — они способны с ясными, улыбающимися мордочками вешать лапшу на уши собственной мамке (уж, наверное, не без этого). Чарли высаживал пацана еще пару вечеров, а потом тот сознался как на духу. Чарли выкинул его из автобуса еще раз — так сказать, на посошок,

— после чего Дэйв Фельсен из автопарка посоветовал поостыть на время.

— УООННННННННННННК!

Чарли схватил рубаху, а потом цапнул стоявшую в углу старую теннисную ракетку. Накажи его Бог, если сегодня ночью он не нахлещет кой-кому задницу! Выбравшись черным ходом, он обошел дом и во власти жесткой, холодной уверенности в своей правоте взял курс туда, где ставил большой желтый автобус. Он проникал в тыл врага, точь-в-точь как на войне. Остановившись за кустом олеандра, Чарли посмотрел на автобус. Да, он увидел всех, всю шайку — силуэты, которые были еще темнее зачерненных ночным мраком окон. От застарелой бешеной ярости, жгучей, как лед, ненависти Чарли так сдавил теннисную ракетку, что та в конце концов камертоном задрожала в руке. Они высадили… шесть, семь, восемь… восемь окон в его автобусе!

Проскользнув за машиной, Чарли прокрался вдоль длинного желтого бока к складной пассажирской двери. Та оказалась открыта. Он напрягся и вдруг взлетел вверх по ступенькам.

— Ладушки! Стоять, где стоите! Эй, пацан, оставь в покое проклятый клаксон, а не то я…

Пацан, который восседал на водительском месте, приклеившись к гудку обеими руками, обернулся, улыбаясь, как псих. Желудок Чарли болезненно ухнул вниз. Оказалось, что это Ричи Боддин, белый — белый как простыня! — только на месте глаз чернели угольки да рубинами краснели губы…

А зубы…

Чарли Роудс оглядел проход.

Кто это, Майк Филбрук? Оди Джеймс? Боже Всемогущий, там на заднем сиденье сидели мальчишки Гриффена, Хэл и Джек, с сеном в волосах! Но они не ездят в моем автобусе! Мэри Кейт Григсон рядышком с Брентом Тенни: она

— в ночной рубашке, он — в джинсах и фланелевой рубахе, надетой задом наперед и навыворот, словно парнишка позабыл, как одеваются.

И Дэнни Глик. Но… о Господи… он же умер, уже много недель, как умер!

— Вы, — выговорил Чарли онемевшими губами, — вы, ребятки…

Теннисная ракетка выскользнула у него из руки. Раздалось шипение, потом — глухой щелчок: это Ричи Боддин, продолжая дико улыбаться, дернул хромированный рычаг, закрывающий складную дверь. Все они стали выбираться со своих мест — все до единого.

— Нет, — сказал Чарли, пробуя улыбнуться. — Вы, это, ребята… не поняли… Это ж я, Чарли Роудс… Вы… вы… — он бессмысленно усмехнулся, потряс головой, протянул руки, показывая: это всего лишь руки ни в чем неповинного старины Чарли Роудса, и пятился, пятился, пока не прижался спиной к широкому темному ветровому стеклу.

— Не надо, — прошептал он.

Ухмыляющиеся дети не остановились.

— Прошу вас, не надо.

Они набросились на Чарли.

Энн Нортон умерла в лифте, во время короткого переезда с первого этажа больницы на второй. Она содрогнулась, и из уголка рта вытекла тонкая струйка крови.

— О'кей, — сказал один из санитаров. — Теперь можешь выключить сирену.

Еве Миллер снился сон.

Странный сон, но кошмаром его нельзя было назвать. Под бледно-голубым непрощающим небом, которое прямо над головой выцветало до жаркой беспощадной белизны, бушевал пожар пятьдесят первого года. На дне этой перевернутой чаши сверкал надраенный медяк солнца. Повсюду витал едкий запах дыма. Вся деловая жизнь замерла, люди высыпали на улицы и стояли, глядя на юго-запад, в сторону Болот, и на северо-запад, в сторону леса. Дым висел в воздухе все утро, но теперь, в час дня, за пастбищем Гриффена стали видны пляшущие в зелени яркие струйки огня. Неутихающий ветер, который уже позволил пламени перепрыгнуть одну баррикаду, теперь принес в город белый пепел, сыпавшийся и сыпавшийся с неба, как летний снег.

Ральф был жив, он ушел, чтобы попытаться спасти лесопилку. Однако все перепуталось: с Евой был Эд Крейг, а ведь его она встретила только осенью пятьдесят четвертого.

Ева глядела на пожар из окна спальни наверху, стоя, в чем мать родила. Сзади ее коснулись руки, шершавые смуглые руки на гладкой белизне бедер, и она поняла, что это Эд, хотя в стекле не было и намека на отражение.

«Э д, — попыталась сказать Ева. Не сейчас. — Слишком рано. Даже несмотря на девять без малого лет — нет.»

Но руки оказались настойчивыми. Они пробежали по животу Евы, один палец поиграл с чашечкой пупка, потом обе ладони скользнули выше, чтобы с бесстыдной осведомленностью поймать груди.

Ева попробовала втолковать ему, что они торчат в окне и любой уличный зевака, оглянувшись, может их увидеть, но слова не шли с языка, а потом губы Эда коснулись ее руки, плеча и с решительной похотливой настойчивостью — шеи. Ева ощутила зубы, Эд кусал ее, кусал, высасывая, вытягивая кровь, и Ева опять попробовала возмутиться: «Нечего устраивать конский флирт, Ральф увидит…»

Но протестовать было невозможно, да она уже и не хотела протестовать. Ей стало наплевать, что кто-нибудь обернется и увидит их, нагих и бесстыдных. Пока зубы и губы Эда занимались шеей Евы, ее взгляд сонно проплыл к огню. Черный-пречерный, черный, как ночная тьма, дым застилал раскаленный ружейный металл неба, превращая день в ночь, но пламя продолжало двигаться в этом мраке, пульсируя алыми нитями и соцветиями… буйное цветение в полночных джунглях.

А потом в самом деле пришла ночь и город исчез, но буйство огня не прекратилось. Пламя принимало в черноте причудливые очертания, как в калейдоскопе, пока не начало казаться, что оно выписывает кровью лицо — лицо с ястребиным носом, глубоко посаженными жгучими глазами, полными чувственными губами, которые прятались в густых усах и с шевелюрой, откинутой назад со лба, как у музыканта.

— Уэльский посудный шкафчик, — донесся издалека чей-то голос, и Ева поняла, что голос принадлежит е м у. — Тот, на чердаке… я думаю, он отлично подойдет. А потом разберемся с лестницей… умнее будет подготовиться.

Голос растаял. Растаяло и пламя.

Осталась только тьма, а в ней — Ева, которая не то смотрела сон, не то только начинала смотреть. Она смутно подумала, что сон будет долгим и приятным, но в глубине — горьким и темным, как воды Леты.

Другой голос — голос Эда:

— Давай, лапушка. Вставай. Надо делать, как он говорит.

— Эд? Эд?

Над ее лицом склонилось лицо Эда, не нарисованное огнем, а очень бледное и странно пустое. И все же Ева опять любила его… сильнее, чем когда-либо. И в томлении ждала поцелуя.

— Пошли, Ева.

— Эд, это сон?

— Нет… не сон.

На мгновение Ева испугалась, а потом страх исчез без следа. Вместо него пришло понимание. А с ним — голод. Она взглянула в зеркало и увидела, что там отражается только пустая притихшая спальня. Дверь на чердак была заперта, а ключ лежал в нижнем ящике комода, но это не имело значения. Теперь в ключах не было нужды.

Они как тени проскользнули между дверью и косяком.

В три часа ночи кровь течет медленно, неспешно, а дремота тяжела. В этот час душа либо спит в благословенном неведении, либо в полном отчаянии взирает на самое себя. Середины нет. В три часа ночи жизнь, старая шлюха, лишается своей пестрой раскраски и оказывается, что носа у нее нет, а глаз стеклянный. Веселье становится пустым и хрупким, как в окруженном Красной Смертью замке По. Ужас разрушает скука. Любовь — сон.

Паркинс Джиллеспи, шаркая, идет от рабочего стола к кофейнику. Констебль напоминает очень тощую крупную обезьяну, которую снедает изнурительная болезнь. За спиной остался разложенный пасьянс «солитер», похожий на часы. Чуть раньше из ночной тьмы до Паркинса донеслись пронзительные крики, странные рваные гудки автомобиля, а один раз — топот бегущих ног. Но он ни разу не вышел разобраться, что бы это значило. В изборожденном складками лице с ввалившимися глазами поселился призрак того, что, по мнению констебля, творилось в Уделе. С шеи Паркинса свисали: крест, образок Святого Христофора и знак мира. Зачем он нацепил все это, Паркинс точно не знал, но так было спокойнее. Паркинс думал, что, если сумеет пережить нынешнюю ночь, то завтра уедет за тридевять земель, а значок шерифа оставит на полке рядом со связкой ключей.

Мэйбл Уэртс сидела в кухне у стола перед чашкой остывшего кофе, впервые за много лет задернув занавески и зачехлив окуляры бинокля. Впервые за шестьдесят лет Мэйбл не хотела ничего видеть и слышать. Ночь была полна смертных шепотов, которые Мэйбл не желала слушать.

Билл Нортон с неподвижным, одеревеневшим лицом держал путь в Камберлендскую больницу, откуда ему позвонили (Энн тогда была еще жива). Мерно щелкали дворники, стирая с ветрового стекла разошедшийся не на шутку дождь. Билл старался ни о чем не думать.

В Уделе были и другие нетронутые, кто спал или бодрствовал. Уцелели в основном люди одинокие, у кого в городе не было ни родственников, ни близких друзей. Многие даже не подозревали, что что-то происходит.

Однако те, кто не спал, зажигали в домах полный свет. Случись кому-нибудь проезжать через город (а в сторону Портленда и к югу действительно проехало несколько машин), он был бы поражен тем, что деревенька, так похожая на все прочие попадающиеся на пути, в самый мрачный утренний час непонятно почему вовсю жжет свет в домах. Прохожий, может статься, замедлил бы шаг, чтобы посмотреть на пожар или аварию, но, не увидев ни того, ни другого, заторопился бы прочь, выбросив это из головы.

Вот ведь странная штука! В Иерусалимовом Уделе никто из бодрствующих не знал правды. Горстка, может быть, и подозревала что-то, но эти подозрения были несформировавшимися и неопределенными, как трехмесячный зародыш. Тем не менее они без колебаний отправлялись к ящикам столов, сундукам на чердаке или в спальни к шкатулкам с украшениями, чтобы найти те символы веры, какие могли там оказаться. Делалось это бездумно — так человек, который долго вел машину в одиночестве, начинает петь и поет, не зная об этом. Медленно, словно их тела сделались стеклянными и хрупкими, они ходили из комнаты в комнату, повсюду зажигая свет и не выглядывая в окна.

Самое главное. Не выглядывая в окна.

Неважно, что за звуки раздавались в ночи, какие жуткие возможности они в себе таили, неважно, как страшила неизвестность. Смотреть Горгоне в лицо было еще хуже.

Шум проник в сон подобно тому, как в толстую дубовую доску вгоняют гвоздь: исключительно медленно, слой за слоем. Сперва Реджи Сойер подумал, что спит и во сне видит плотников. Блуждавшее в лежащем между сном и бодрствованием призрачном царстве сознание не преминуло откликнуться воспоминанием, в котором они с отцом, как бы снятые «рапидом», приколачивали доски к боковым стенам дачи, той, что в шестидесятом выстроили на Брайант-Понд.

Эта картина растаяла, превратившись в путаную мысль, что он вовсе не спит и действительно слышит стук молотка. Потом Реджи не мог сориентироваться, а потом проснулся. Удары обрушивались на парадную дверь

— кто-то с размеренностью метронома долбил в дерево кулаком.

Реджи быстро посмотрел на лежащую на боку Бонни, S-образный холмик под одеялом. Потом на часы: 4:15. Он встал, выскользнул из спальни и прикрыл за собой дверь. Включив в коридоре свет, Реджи направился было открывать, но остановился. Мысленно распушившись, как петух, Сойер с немым задиристым любопытством разглядывал свою входную дверь. Никто не стучится в дом в 4:15. Если кто из родни дал дуба, звонят по телефону, а не являются барабанить в дверь.

В шестьдесят восьмом Реджи семь месяцев провел во Вьетнаме (тот год оказался очень тяжелым для попавших в Нам американских парней), так что пороху он нюхнул. В те дни на переход от сна к яви уходило не больше времени, чем на то, чтобы хрустнуть пальцами или щелкнуть выключателем: только что ты был камень камнем, и вот уже бодрствуешь в темноте. Почти сразу, как их переправили по морю домой, эта привычка Реджи отмерла, чем он втайне гордился. Бог свидетель, он — не автомат. Нажмете кнопку «А» — Джонни проснется, нажмете кнопку «Б» — Джонни прикончит несколько косоглазых.

Но сейчас сонная одурь, набившая голову ватой, слетела с Реджи безо всякого предупреждения, как кожа со змеи, он озяб и заморгал.

Снаружи кто-то был. Скорей всего, мальчишка Брайант, пьяный в стельку и при пушке. Готовый победить или умереть за прекрасную деву.



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 [ 65 ] 66 67 68 69 70 71 72 73 74
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.