глупостью, но в то время такое действие имело свою извращенную логику.
стал попеременно рыть землю то одним, то другим копытом. Я велела не
придерживать его для меня, да, по-моему, они и в любом случае едва ли
смогли бы его удержать. Он обругал меня по-своему и встал на задние ноги в
самой невозможной позе, и пока он балансировал так, на пределе своей
взбешенности, я побежала к нему и в последний момент увильнула в сторону,
прежде чем он смог шарахнуть меня копытом, а когда он встал обратно на все
четыре, я ухватилась за его гриву, уперлась ногой в ледяной бок и
забралась ему на спину. Он подпрыгнул, подняв в воздух все четыре ноги,
отчего у меня при сотрясении, казалось, сместились все суставы
позвоночника. Я вцепилась ему в шею и гриву, но мои руки не дотягивались
до его огромной шеи, чтобы поприжать дыхательное горло - старый, но верный
прием объездчиков. Лагерь, скалы и небо разбились на мелкие осколки и
начали виться вокруг наших голов. Скачка была жуткой, и мне не раз
думалось, что я погубила все свои планы, и буду сброшена и, вероятно,
съедена, так как эти дикие табуны из Эшкорека пользовались славой
пожирателей людей. Пусть даже так, но не могу отрицать, что панический
ужас в данном случае доставлял мне своеобразное удовольствие - это было
осязаемой реальностью посреди напастей и бед, казавшихся нереальными.
просто внезапное прекращение всякого движения. Не знаю, сколько длилось
это страшное испытание, но, думаю, довольно долго. Вокруг загона собрались
толпы воинов, смотревших во все глаза, кричавших приветствия. Казарл носил
маску и оставался непроницаем, однако поднял руку, отдавая честь.
то неистовство может начаться заново, но через некоторое время рискнула
слезть. Подойдя к могучей голове, я пристально посмотрела в его тлеющий
глаз. Конь наклонился и ткнулся мне в плечо. Подняв руку, я погладила
бледную шею, слегка испещренную, как стало видно вблизи, полуневидимой
прекрасной сетью голубоватых веснушек, будто она была высечена из мрамора.
одним-двумя конюхами; как надлежало, его представили им - но со всеми
прочими он по-прежнему оставался демоном. Наверное, это самое разумное -
сдерживать коня только одной рукой. По крайней мере, я не уничтожила ни
его самого, ни его душу бешеного коня.
было нетрудно. Я сообщила Казарлу, что приведу армии Белой Пустыни к их
властелину, и тот поклонился, сразу же капитулировав. Что же касается
следовавших за мною воинов, то, думаю, что такое положение удручало
немногих. В конце концов, я же была богиней, да притом богиней-воином,
владыкой на день. Но заключавшийся в этом скрытый смысл значил очень даже
многое. Я больше не боялась встречи с Вазкором.
петляя по старой проселочной дороге, созданной в далеком прошлом,
наверное, путешественниками, и прибыли на огромное ровное плато с
разбросанными на нем палатками и загонами для лошадей. Это было огромное
открытое место, а за ним в скалах зияло много узких проходов, которые
летом должны были вести прямо в долину, но теперь были завалены снегом. В
одном месте у бреши в скале виднелось внизу пустое пространство,
завешенное сейчас белой вечерней мглой.
плато.
боевые силы, как ты приказал.
коня, поднял голову.
потому, что на нас смотрело множество глаз.
остальную огромную колонну на попечение ее капитанов. Фигуры на лошадях
повернулись и удалились. Стало очень шумно, когда воины принялись
разбивать палатки и расквартировываться.
вон там, видишь?
головой. Я повернулась, дабы успокоить его, и обнаружила позади себя
Мазлека и еще десятерых из моей стражи, застывших и неподвижных,
повернувшихся лицом к Вазкору - прекрасная мизансцена, исключительно
эффектная и очень действенная.
успокоила его.
достигнутым, может быть, слегка переусердствовав. Я сидела у себя в шатре
в красном пылании множества жаровен и светильников, подрагивая, словно
животное во сне, и грезила наяву о достигнутой цели и независимости.
поклонился и посмотрел на меня.
богини у Львиной Пасти.
он разгневан. Надеюсь и молюсь, что твое здоровье не подверглось
опасности.
а потом сообразила, поднялась на ноги и почувствовала, как ярость и
гнетущее напряжение закипают во мне, электризуя и ужасая - аура, которую
он мог ощутить и, возможно, даже увидел. Я отвела от него взгляд, и
хрустальный предмет на одном из приставных столов раскололся. Я сжала
кулаки и попыталась унять ярость.
А теперь - вон!
бушующее море, заключенное в кувшин. Проведя руками по животу, я сказала
всему, что могло быть у меня в утробе:
отрезвила меня, и вскоре я сделалась очень спокойной и холодной.
Шевельнулась одна мысль.
очень сильна. Если я не уверую в тебя, ты не сможешь быть.
спиной.
в скалах, расчищая но мере сил снег. На четвертый день великие армии юга
упаковали свое снаряжение и последовали за ними. Я уже видела мельком то,
к чему мы шли через ущелье, которое выходило в долину. Длинная впадина
белизны, вдали замерзшее озеро, заплаты вечно-зеленых деревьев с покрытыми
листвой вершинами и голыми ветвями, стоящих словно черные птицы на одной
ножке. А вдали - безошибочный силуэт города, накрененные стены, защитное
возвышение платформы, естественное или иное, окруженное лесами.
обсуждали путь через горы и поход к тем стенам. Город назывался Ораш -
первая рыба улова. Я тоже просидела все это собрание. Никто не отрицал
моего права занимать тут место. Вазкор вообще со мной не разговаривал, и я
тоже не разговаривала с ним, только слушала. Похоже, тут почти напрочь
отсутствовал какой-то план, только агрессивная настойчивость, решимость и
жадность.
было назвать легким. С вершин обрушивались снега, сорванные с мест эхом от
тысяч марширующих ног, копыт, катящихся колес фургонов. Переход этот занял
три дня, и в первый из них погибло десять человек. Ночью лагерные костры
бросали кровавые кляксы на ледяные стены, высившиеся над станом. На третий
день голова армии появилась на скальных карнизах внизу, а следом
потащились и остальные. Последние крутые мили до низа долины мы преодолели
по остаткам старой дороги. По долине проходило много дорог. Они, казалось,
появлялись из ниоткуда и снова исчезали в земле после мили другой пути,
словно следы огромных первозданных слизней.
тоже безмолвствовала, но по-другому. Там свистел сухой ветер, а иной раз