Чтение 65–й страницы книги ~Четыре пути к прощению~

пребывания здесь, когда он прогуливался в одиночестве, на него напала банда
молодчиков из Всемирной партии и избила до полусмерти. Горожанам нравилась
его смелость и непринужденность, с которой он общался со всеми и всюду. Они
считали его своим. Мы в движении Освобождения воспринимали его как "нашего
посла", но он все-таки оставался чужаком. Комиссар, который, может, и
ненавидел его популярность, все-таки извлекал из нее какую-то пользу.

-- Вы хотите организовать издательство, -- сказал мистер Йехедархед,
поглаживая Хозяина, который пытался вцепиться коготками ему в руку.

-- Доктор Йерон считает, что, пока мы не добьемся поправок в
Конституции, от него не будет толку.

-- На Йеове существует одно учреждение, издания которого не
контролируются правительством напрямую, -- сказал мистер Йехедархед,
поглаживая брюшко Хозяина.

-- Осторожнее, он кусается, -- предупредила я. -- А где оно находится?

-- В университете. Да, вы правы, -- сказал мистер Йехедархед, глядя на
окровавленный большой палец. Я извинилась за поведение Хозяина. Гость
спросил, уверена ли я, что он мальчик. Я ответила, что мне так сказали, но
как-то не приходило в голову удостовериться. -- У меня сложилось
впечатление, что ваш Хозяин -- типичная дама, -- сказал мистер Йехедархед
таким тоном, что я не могла удержаться от смеха.

Высасывая кровь из ранки, он засмеялся вместе со мной, после чего
продолжил:

-- Университет никогда не представлял собой значимой величины. То был
замысел корпорации --пусть "имущество" считает, что получает образование. В
последние годы войны он был закрыт. После Освобождения снова открылся и с
тех пор так себе потихоньку и существует, не привлекая к себе особого
внимания. Преподавательский состав в массе своей -- пожилые люди. Они
вернулись в аудитории после войны. Национальное правительство выделяет
субсидии, потому что это хорошо звучит -- "Университет Йеове", но на деле не
обращает на него никакого внимания, ибо он не имеет престижа. Да и потому,
что большинство членов правительства просто невежественны. -- В его словах
не было презрения; он всего лишь констатировал факт. -- И при университете
есть издательство.

-- Знаю, -- сказала я и, вытащив свою старую книгу, показала ее гостю.

Несколько минут он листал ее, и на лице его появилось странное
выражение нежности. Я не могла оторвать от него глаз. Мною владело чувство,
сходное с тем, что возникает, когда смотришь на женщину с ребенком.

-- Обилие пропаганды, надежд и ошибок, -- наконец сказал он, и в голосе
его слышалась та же нежность. -- Что ж, я считаю, что замысел вполне
реальный. А вы? Нужен всего лишь редактор. И несколько авторов.

-- А инспектора? -- напомнила я, повторив слова доктора Йерон.

-- Экумене проще всего распространять свое влияние посредством
академических свобод, -- сказал он, -- потому что мы приглашаем людей в
Экуменические школы на Хайне и Be. И очень хотели бы пригласить выпускников
университета Йеове. Но если их образование страдает серьезными недостатками
из-за отсутствия соответствующих книг и, соответственно, информации(

-- Мистер Йехедархед, -- неожиданно вырвалось у меня, -- вы намерены
противостоять политике правительства?

Он не засмеялся. И, прежде чем ответить, погрузился в долгое молчание.

-- Не знаю, -- наконец сказал он. -- Пока посол поддерживает меня. Нам
обоим могут вынести выговор. Или уволить. И я бы хотел( -- Он не сводил с
меня своих странных глаз. Наконец он посмотрел на книгу, которую продолжал
держать в руках. -- Я бы хотел стать гражданином Йеове. Но я могу быть
полезен Йеове и движению Освобождения, лишь сохраняя свое положение в
Экумене. И пока меня не остановят, буду так или иначе использовать его.

Когда он ушел, я стала обдумывать сделанное мне предложение. Мне
предстояло устроиться в университет преподавателем истории и на добровольных
началах взять на себя заботы об издательстве. Для женщины с моим прошлым, с
моим небольшим кругом знаний это предложение показалось столь нелепым и
несообразным, что поначалу я подумала: должно быть, я неправильно поняла
слова мистера Йехедархеда. Когда он убедил меня, что это не так, я решила,
что он, должно быть, совершенно не представляет, кем я была и чем мне
приходилось заниматься. Когда я коротко ввела его в курс дела, он явно
смутился от того, что вынудил меня затронуть такие темы, да, наверно, и ему
самому было не по себе, хотя большую часть времени мы смеялись и я отнюдь не
испытывала смущения, разве что чуть-чуть, будто мной овладевало легкое
сумасшествие.

И все же я решила обдумать его слова. Он требовал от меня слишком
многого, и я поймала себя на том, что это осознание дается мне нелегко. Меня
пугали необходимость того огромного шага, который предстояло сделать, то
будущее, которого я не могла себе представить. Но главным образом я думала о
нем, о Йехедархеде Хавживе. Я вспомнила, как он сидел в моем старом кресле
и, нагнувшись, поглаживал Хозяина. Как высасывал кровь из пальца. Смеялся.
Смотрел на меня глазами почти без белков. Я видела перед собой
красновато-коричневое лицо и руки цвета обожженной глины. В голове у меня
продолжал звучать тихий голос.

Я взяла на руки котенка, который уже заметно подрос, и стала изучать
его промежность. Но не обнаружила никаких отличительных признаков мужского
пола. Маленькое тельце, словно покрытое черным лоснящимся шелком, извивалось
у меня в руках. Я вспомнила, как мистер Йедархед сказал, что Хозяин --
типичная дама, и мне снова захотелось смеяться, а затем на глазах выступили
слезы. Я погладила кошечку и опустила ее на пол, где та устроилась рядом со
мной и принялась вылизывать шкурку.

-- Бедная ты моя девочка, -- сказала я, сама не понимая, кого же я имею
в виду. Котенка, леди Тазеу или самое себя.

Хавжива велел сразу обдумать его предложение и не терять времени. Но,
когда через пару дней он пришел к моему дому и ждал моего возвращения у
дверей, все мысли разом вылетели у меня из головы.

-- Не хотите ли прогуляться по дамбе? -- спросил он.

Я огляделась.

-- Они здесь, -- сказал он, имея в виду своих невозмутимых
телохранительниц. -- Где бы я ни был, они держатся в трех-пяти метрах от
меня. Прогулка со мной скучна, но безопасна. Гарантией тому -- моя ценность.

Пройдя лабиринтом улиц, мы вышли к дамбе и поднялись на нее. Стояли
легкие вечерние сумерки, все вокруг было залито теплым золотисто-розовым
светом, от реки тянуло запахами воды, тины и тростниковых зарослей. Две
вооруженные женщины держались метрах в четырех за нашими спинами.

-- Если вы решили идти в университет, -- после долгого молчания сказал
мистер Йехедархед, -- я останусь тут надолго.

-- Я еще не( -- я запнулась.

-- Если вы в нем останетесь, я постоянно буду тут, -- сказал он. -- То
есть если вас это устроит.

Я ничего не ответила. Не поворачивая головы, он искоса посмотрел на
меня.

-- Мне нравится, что я вижу, куда вы смотрите, -- неожиданно для самой
себя сказала я.

-- А мне нравится, что я не вижу, куда смотрите вы, -- сказал он, в
упор глядя на меня.

Мы двинулись дальше. С тростникового островка снялся герон и, хлопая
широкими крыльями, плавно полетел над водой. Мы шли вниз по течению, которое
устремлялось на юг. Небо за западе было залито сиянием: солнце опускалось за
дымную пелену города.

-- Ракам, я хотел бы знать, откуда вы появились, как жили на Уэреле, --
очень тихо сказал мистер Йехедархед.

Я набрала в грудь воздуха.

-- Ничего не осталось, -- ответила я. -- Все в прошлом.

-- Мы и есть наше прошлое. Хотя речь не об этом. Я хотел бы узнать вас.
Прошу прощения. Мне бы очень хотелось узнать вас.

Я помолчала и наконец сказала:

-- Мне бы тоже хотелось рассказать вам обо всем. Но прошлое мое грязно
и уродливо. А здесь сейчас так красиво. И я бы не хотела терять эту красоту.

-- Что бы вы ни рассказали, я смогу понять это правильно, -- промолвил
он, и его тихий голос проник до самого моего сердца.

Я начала с поселения Шомеке и торопливо пересказала всю свою историю.
Время от времени он задавал вопросы. Но большей частью молча слушал. Порой
он брал меня за руку, но я почти не замечала его прикосновений. Но когда я
невольно вздрогнула, он тут же отпустил меня, решив, что таково мое желание.
У него были прохладные руки, и даже после того как его пальцы соскользнули с
моего предплечья, я еще долго чувствовала их.

-- Мистер Йехедархед, -- послышался голос у нас за спиной. Его подала
одна из телохранительниц. Солнце почти закатилось, и небо пламенело
кроваво-золотистыми отсветами. -- Не повернуть ли назад?

-- Да, -- сказал мистер Йехедархед. -- Благодарю.

Когда мы двинулись в обратный путь, я взяла его за руку. И
почувствовала, как у него перехватило дыхание.

После Шомеке я не испытывала влечения ни к мужчинам, ни к женщинам -- и
это чистая правда. Я любила людей и с любовью прикасалась к ним, но с
желанием -- никогда. Мои ворота была наглухо закрыты.

Теперь они распахнулись. Мною овладела такая слабость, что от одного
прикосновения его руки у меня подкашивались ноги.

-- Как хорошо, -- сказала я, -- что наша прогулка так безопасна.

Я с трудом понимала, что несу. Мне минуло тридцать лет, а я вела себя
как девчонка. Но я никогда не была ею.

Он ничего не ответил. Мы в молчании шли вдоль реки к городу, залитому
торжественным светом заходящего солнца.

-- Поедем ко мне домой, Ракам? -- сказал он.

Я не ответила.

-- Там их не будет, -- очень тихо, склонившись к моему уху так, что я
почувствовала его дыхание, шепнул мистер Йехедархед.

-- Не смешите меня! -- сказала я и заплакала. И не успокаивалась все