колдовства? Наслаждайся своими маниакальными идеями, пока можешь, человек;
они просто насмехаются над тобой, ожидая времени, когда Они освободят тебя
от твоей мании! Да, и от всего прочего тоже!
ибо он был лишь смертным, что вообразил себя богом. В то время, как я... -
Он снова взглянул на меня. - Сначала, уверяю вас, у меня не было таких
мыслей. Я стремился лишь украсить существование, ставшее для меня
обременительным, найти... удовлетворение, выходящее за рамки условностей.
- Он издал негромкий смешок, как человек, вспоминающий наивные детские
мечты. - С благосостоянием, составленным мне моими существами, я
приобретал все больше и больше и изобретал изощренные развлечения.
Некоторых я умертвил смертью быстрой и болезненной. Других оставил в живых
- идти по узкой тропе, понемногу ослабляя их связи с жизнью, наблюдая, как
они цепляются все крепче за шаткие, обманчивые обрывки, оставшиеся от нее.
Из той смерти при жизни, что я им устраивал, я научился извлекать новую
жизнь, освежавшую меня, и это было много; однако и это приелось. Один раз
в жизни я держал племя рабов на своей ладони и, как хозяин и БОКОР, держал
в руках не только их жалкие тела, но их мысли, мечты, сердца - а потом
сила, которую я извлекал из их мук, стала слабеть. Но даже тогда я уже
стал зависеть от нее, чтобы поддерживать само мое существование. Даже
тогда кровь была вином, что я пил, муки - воздухом, которым я дышал. Мне
необходимо было найти какой-то новый источник. Но тогда у меня еще не
хватало смелости и предвидения, чтобы искать Абсолюта. Итак, хотя мои силы
были еще тогда ограничены, я обратился - как и положено человеку, не так
ли? - к людям моего собственного...
глупцы! Их жестокость была почти такой же, как моя, однако они творили
зверства просто так, без всякой цели. Остров кипел под ними, и однако они
беззаботно кружились в вихре своих маскарадов, завтраков и пустых
празднеств. На них я наслал чуму, оспу, бесчисленные раздоры и заполнил их
кладбища. А потом я пробуждал некоторых из их числа - тех, кто оскорблял
меня больше всех, и самых красивых женщин. И им я устроил множество раутов
моего собственного изобретения. - Он покачал головой с ностальгической
снисходительностью. - Говорят, память о некоторых из них все еще хранится
в стенах моего старого дома - возможно, вы видели их? Так оно и есть. Это,
разумеется, приносило удовлетворение. Однако мне казалось, что необходим
некий артистический мазок, чтобы шутка приобрела завершенность. И я
завладел рабами и сделал эту власть гораздо более сильным хлыстом, чем их
хозяева. Культ крови и мести - с ритуалами столь чудовищными, что у их
участников не оставалось после них ни сдерживающих центров, ни страха, ибо
они уже проделали все самое худшее. Я стал как бы богом среди них, почти,
одним из Невидимых; и я толкал их к дикости и безжалостному мятежу.
Тройная ирония!
разумеется, следил за тем, чтобы последствия были достаточно кровавыми,
чтобы они годами не знали покоя. И в том еще большая ирония, что они своим
поклонением помогли моим спотыкающимся ногам встать на тропу власти.
Однако при его последних словах резко поднялась чья-то голова, и голос
хрипло произнес:
освободителя? Ритуалы Петро, живой дух мести рабов - культ гнева, кровавых
жертвоприношений - это все ТВОЕ?
была Молл, она нашла в себе силы заговорить. Измученная, окровавленная,
бледная, но живая и в полном сознании. Мое сердце буквально подпрыгнуло
при виде ее. Человек, которого она назвала Доном Педро, казалось,
испытывал по этому поводу совершенно иные чувства. Его темные глаза
метнули в нее взгляд, похожий на язык змеи, и он поклонился, в этот раз
напряженно, почти осторожно.
кто проливает перед нею кровь, не замечая, что кровь - ее собственная.
Разве не так всегда бывало с освободителями?
отводить от него взгляда. Он отвернулся от нее так резко, что его накидка
взметнулась, и снова встал лицом ко мне:
Невидимых, все их могущество отдано мне в руки. - Он сжал руки медленно,
сурово. - Я прожил много веков, прежде чем, наконец, сделал великий шаг. Я
привел к расцвету мою внутреннюю цель, вошел в свою настоящую силу. И все
же рядом с Невидимыми я был все равно что никто. Когда тебя боятся, когда
тебе повинуются - это много; однако те, кто повиновались, были всего лишь
бедными людьми с несчастного острова, их легко было приручить, легко было
погонять. И хотя они считали меня богом, я был всего лишь посредником,
способным тонкими путями призывать к власти Невидимых, однако мало чем
владел сам. Власть Невидимых! Она всего лишь напоминала мне еще сильнее о
моей собственной пустоте. Потребность власти бурлила во мне, в прах
развеивала мои самые утонченные радости. Агония целой расы казалась мне
слишком малоценным даром, чтобы утешить меня, служить компенсацией того,
чего я не имел! И я постоянно экспериментировал, вызывал, расспрашивал,
торговался - до тех пор, пока, наконец, не понял, что для того, чтобы
достигнуть большего величия, мне сначала надо потерять все, что имел. И я
сделал последний шаг, самый великий. Я сбросил свои оковы. Я оставил
Внутренний Мир и пустился вплавь по течению Времени, в постоянном поиске
некоего более тесного, глубокого, более полного союза со Смертью. Я искал
- и нашел! Среди самих Невидимых я нашел одного, вечно жаждавшего
господства над остальными и над более широким миром - и, наконец, над
всеми мирами, которые только возможны. И все же даже Он не мог этого
достичь, во всяком случае, один. Его сила была бесконечно больше моей,
однако мой живой ум - вот чем он был обделен. До тех пор, пока не пришел
ко мне и не соединился со мной, влился в мое пустое сердце. Я нашел - и
впервые в моей долгой жизни я почувствовал вкус свершения! Я был наполнен
с высоты до самых глубин, я был завершен, более чем завершен!
чем Его товарищи, и властелином над ними. Способным сгибать их по моей
воле, мучить не просто смертных, но и высшие силы, и вытягивать из них
силу, чтобы она переходила ко мне. Налить кровью глаза Эрзулии, зажечь
огонь в ее бедрах! Довести Агве до штормового безумия, заставить Дамбалла
трясти Землю в пределах его мира! Все должны повиноваться мне, когда бьют
мои барабаны, когда поют мне ритуальные песни - когда через мой камень
перехлестывает кровь жизни!
спиной к костру, казалось, что в его глазах блеснул ответный отблеск.
впервые испытал истинную радость. И это, сеньор Эстебан, все это я
предлагаю вам - и вы СМЕЕТЕ колебаться?
делать?
не в своих обычных естественных формах, нет, чтобы играть в звериные
празднества с дураками. Они придут, как я им велю, во власти и ужасе,
которые мы напустим на этот ничего не подозревающий Внутренний Мир, вы и
я! Они пройдут сквозь него, сквозь все бесконечные вселенные, сквозь все
время и времена, что спиралью вьются от него! Они станут нашим винным
прессом, в котором мы станем давить сердца и людей, и высших сил
одинаково, давить их в их горькой судьбе. Начиная с агонии одного ребенка
и кончая мирами, что будут умирать в медленном пламени!
жест:
цените этого - да и как можете вы это оценить? Однако я ожидал большего -
честолюбивых стремлений, назовем это так. Разума, не столь увязшего в
трясине заботы о преходящих судьбах других. И все же, уверяю вас, все
станет вам ясно, скоро, скоро. Когда вы, в свою очередь, станете
завершенным. Когда ЛОА займет свое место внутри вас, когда вы уже не
будете более оболочкой, которую от себя оставили - тогда вы поймете.
Протяните руку, сеньор Эстебан, примите с радостью чашу, что вам
предлагают! Это великая честь, но она такова, что вы не откажетесь от нее,
если вы по-настоящему мудры. - Его голос понизился до тихого воркующего
шепота. - И, откровенно говоря, я не мог бы позволить вам отказаться.
паутину вокруг меня, сеть значений, что крылись за его словами,
заряженными некоторой властью, чтобы убедить меня, заманить в западню,
чтобы я с готовностью подчинился. А теперь все это развеялось по ветру,
как рваная паутина. Он не стал бы теперь пытаться взять меня хитростью, а
значит, как я догадался, он рассчитывал на силу. Какого рода силу, я
угадать не мог; но я жутко перепугался. От одной мысли о том, что я
потеряю себя, я трясся, и все мои раны болели. По-глупому, ибо я знал, что
это бесполезно, я напряг все силы и забился в своих путах, но железное
ожерелье на шее лишь застучало. Когда-то оно сдерживало самых сильных
рабов; а что он сделал с ними? Я старался сдержать жалобный стон и был
страшно пристыжен, когда мне это не удалось.
Теперь по моим конечностям стал разливаться холод, они онемели, и по ним
разлилось свинцовое ощущение вялости, которое даже было не очень
неприятным, как и этот мягкий, неумолимый голос:
Посняков Андрей
Афанасьев Роман
Прозоров Александр
Белов Вольф
Соломатина Татьяна
Сертаков Виталий