Фанни, явно для нее непосильные, возможно, что она никогда не испытывала
таких мук, какие переживала сейчас Батшеба.
раскаивается и охвачен благоговением; Склонившись над телом Фанни, он нежно
поцеловал ее, как целуют спящего ребенка, опасаясь его разбудить.
чувства, обуревавшие ее с тех пор, как она познала чувство любви, слились в
едином порыве. Произошел резкий, крутой перелом; несколько минут назад она с
болью размышляла о своей поруганной чести, о том, что другая стала матерью
раньше нее и восторжествовала над ней. Но все было забыто, едва в ней
проснулось простое, но все еще сильное чувство любви жены к мужу. Она больше
не скорбела о своей разбитой жизни, ее ужасала мысль, что разорван их брак,
казалось бы, такой неудачный. Она обвила руками шею Троя, и у нее вырвались
сумасшедшие слова:
люблю тебя крепче, чем любила она... Поцелуй же меня, Фрэнк!.. Поцелуй меня!
Ты должен и меня поцеловать, Фрэнк!
настолько неестественное и необычайное для такой независимой женщины, как
Батшеба, что Трой, освободившись от ее рук, в недоумении воззрился на нее.
Внезапно ему открылось, что все женщины в глубине души одинаковы, даже такие
различные по характеру и внешности, как Фанни и та, что стояла рядом с ним;
ему как-то не верилось, что это его гордая жена Батшеба. Казалось, дух Фанни
вселился в нее. Но то было лишь мимолетное впечатление. Когда улеглось
удивленье, он сурово взглянул на Батшебу.
в такой ужасный момент, когда от человека нельзя требовать благоразумия и
обдуманности! Это было вполне естественно и даже простительно. Невероятным
усилием воли она обуздала кипевшие в ней чувства.
странно тихим и словно чужим голосом.
дороже вас, всегда была и будет дороже. Если б мне не подсунул вас сам
дьявол, если б не ваша красота и проклятое кокетство, я женился бы на ней. Я
ни о чем другом и не думал, пока не повстречался с вами. Ах, почему я этого
не сделал! Но теперь уж поздно. Я обречен терзаться из-за этого всю жизнь! -
Тут он повернулся к Фанни. - Не сердись на меня, дорогая! - сказал он. -
Перед богом ты воистину моя жена!
разрывалось от скорби и гнева. В этих старых стенах, видевших немало
поколений, никогда еще не раздавался такой мучительный стон. Прозвучал
приговор судьбы: "tetelestai" {Свершилось (греч.).}.
Батшеба, и ужасно было видеть в таком отчаянии эту обычно сдержанную
женщину.
Священник может совершить обряд, но это еще не значит, что состоялся брак.
Душою я не твой.
бежать от него хоть на край света, пусть даже умереть, только не слышать
этих ужасных слов! Она повернулась к дверям и выбежала из комнаты.
ГЛАВА XLIV
она идет. Она впервые отчетливо осознала, где находится, когда очутилась
перед калиткой, за которой виднелись какие-то густые заросли, а над ними -
высокие дубы и березы. Присмотревшись, она припомнила, что когда-то была
здесь днем; эта с виду непроходимая чаща оказалась зарослями папоротников,
уже сильно пожухших. Не зная, куда себя деть, вся трепеща от возбуждения,
Батшеба почему-то решила спрятаться в зарослях; она вошла в калитку и вскоре
увидела наклонившееся к земле дерево; его густые ветви могли защитить от
сырого тумана, и она опустилась возле него на груду листьев и стеблей.
Машинально она нагребла две-три охапки, зарылась в листья, чтобы укрыться от
ветра, и сомкнула веки.
когда она очнулась, то почувствовала себя освеженной, и мысли ее
прояснились. Но вот ее внимание привлекли какие-то странные звуки и движение
в ветвях над головой.
голос своего работника. Его пение заглушал тяжелый беспорядочный топот
копыт. Выглянув из зарослей, Батшеба рассмотрела в тусклом свете
нарождающегося дня пару своих коней. Они остановились на водопой у пруда по
ту сторону дороги. Послышался всплеск, лошади вошли в пруд, разбрызгивая
воду, и принялись пить; по временам они вскидывали голову кверху, потом
снова пили, и вода сбегала у них с губ серебряными ниточками. Снова всплеск
- и они вышли из пруда, повернули назад и затрусили к ферме.
прохладным утром Батшебе показались дикими ее поступки и решения, принятые
сгоряча минувшей ночью. Она обнаружила у себя на коленях и в волосах
множество красных и желтых листьев, упавших на нее с дерева, во время
дремоты. Батшеба отряхнула платье, сбрасывая их, и множество сухих листьев,
валявшихся вокруг, взлетело на воздух и закружилось в поднятом ею ветерке,
"как духи, вызванные чародеем".
привлекло взгляд Батшебы. У самых ее ног начинался склон, где густо
разрослись живописные папоротники, раскинувшие во все стороны желтые
перистые крылья, а внизу, в ложбине, виднелось небольшое болотце,
испещренное россыпью поганок. Болотце застилал утренний туман, вредоносная,
но великолепная серебряная пелена, пронизанная светом, но не совсем
прозрачная, - стоявшая по ту сторону болота изгородь смутно вырисовывалась
сквозь светозарную дымку. По краям пади густо разросся тростник; кое-где в
лучах восходящего солнца блестели стебли касатика, словно лезвия кос. Болото
имело зловещий вид. Казалось, из недр земли, от подземных вод над влажной
губительной порослью поднимались ядовитые миазмы. Поганки всевозможных видов
расплодились на болотце, вырастали из прелой листвы, покрывали пни. Взгляд
Батшебы рассеянно скользил то по слизистой грибнице, то по клейким шапочкам
поганок. Одни были усеяны крупными пятнами, словно обрызганы артериальной
кровью, другие - шафранно-желтого оттенка, третьи на тонких ножках, длинных,
как макароны. Попадались и кожистые шапочки сочных коричневых тонов. Падь
казалась рассадником всякой заразы, хотя и находилась по соседству с
местами, дышавшими уютом и здоровьем. Батшеба поднялась, содрогаясь при
мысли, что провела ночь на краю этой угрюмой топи.
крайности напряжены, она притаилась в зарослях. Вскоре появился пешеход. То
был мальчишка-школьник; через плечо у него был перекинут мешочек с
завтраком, а в руке книжка. Он остановился у калитки и, глядя себе под ноги,
бормотал так громко, что она могла разобрать слова:
нам, даруй нам, даруй нам..." Это я уже знаю... "Милость твою, милость твою,
милость твою, милость твою..." И это знаю...
тупиц, книжка была не что иное, как псалтырь, и таким способом он
задалбливал псалмы. При самых острых пароксизмах душевной боли некий
поверхностный слой сознания остается незатронутым, и подмечаются всякие
мелочи; Батшебу слегка позабавил маленький зубрила, но вот и он удалился.
все усиливающиеся голод и жажда. Вдруг на холме с противоположной стороны
болота появилась полускрытая туманом фигура и стала приближаться к Батшебе.
Это была женщина; она шла, оглядываясь по сторонам, словно что-то
высматривая. Обогнув слева болото, она подошла поближе, и Батшеба
рассмотрела ее профиль, вырисовывавшийся на залитом солнцем небе, -
волнистая линия сбегала ото лба к подбородку, без единого угла, то были
знакомые, мягкие черты Лидди Смолбери.
убедившись, что не совсем покинута, и вскочила на ноги.
зарождались у нее на устах, звуков же не" было слышно. Она потеряла голос,
надышавшись за мочь тяжелым, сырым воздухом.
Батшебу.
повысить голос, чтобы Лидди ее расслышала. Девушка, ничего не подозревая,
ступила на болото.
картина: как Лидди пробиралась к ней но болоту в утренних лучах. Радужные