очень близко. Всевышний - свидетель. И никакого нарушения устава. Твой
приказ не обсуждают. Но просто знай, что я думаю о тебе, комбат. На ус
намотай, когда-нибудь пригодится!..
дернул за ремень Уха-нова. - Хватит перед немцем!.. Посмотри-ка на него. Что
с фрицем - с ума сходит?
лицом. А немец, как заведенный, замедленно и тупо покачивался на одном
месте, перебирая меховыми сапогами, неистово бил себя кулаками по толстым
предплечьям, а его вслушивающиеся глаза, ловя звуки чужой речи, становились
дикими, остекленелыми, перебегали с Уханова на Кузнецова, решив, очевидно,
что речь между ними шла о нем, о его судьбе, и, как в сердечном приступе,
широко разевая рот, дышал все убыстренной, но неожиданно шатнулся вбок,
подкошенно повалился в снег, выхрипывая какие-то нечленораздельные слова, из
которых можно было понять только: "Рус, швайн, их штербе, эс ист кальт"(1).
холода. Что он, Кузнецов, сказал - швайн?
---------------------------------------(1) "Русский, свинья, я умираю,
холодно".
Штейт ауф! Шевелись! Штейт ауф, ну! Двигайся!
хрипел из торчмя поднятого меха воротника, и тут Уханов, вроде бы удивленно
примеряясь, двинулся к нему, взял его за шиворот и с такой озлобленностью
дернул вверх, что затрещал воротник, а когда затряс его, приговаривая: "Я
тебе покажу "швайн"! - немец закричал мутным, предсмертным голосом. И, как
тисками обхватив его, Уханов рукавицей зажал ему рот, а немец по-дурному
замычал, извиваясь в его руках.
папу-маму забудешь!
Мальчики, родненькие!.. - в растерянности, едва не плача, говорила Зоя,
поворачиваясь то к одному, то другому. - Почему вы такие злые? Я вас не
узнаю, мальчики... - Она повернулась к Дроздовскому, умоляюще схватила его
за рукав шинели: - Володя, хоть ты запрети!
отступил на шаг, презрительным оскалом забелели его зубы. - Ненавижу, когда
вмешиваются фронтовые... Вон Кузнецова лучше успокой! Он добренький, и ты
добренькая!.. Оба Иисусы Христовы! Только пусть все твои мальчики знают,
особенно Кузнецов, ни с кем из них спать не будешь! Не надейся, сестра
милосердия! После боя уйдешь из батареи в медсанбат! Ни дня в батарее не
останешься! Немедленно уйдешь!
отступил еще на шаг и, с злой непреклонностью качнув плечами, так поспешно
зашагал вверх по скату, что из-под ног его покатились комья земли.
пистолет из кобуры, срывающимся голосом прокричал команду:
темноте.
вскочили разом, бочком обходя Кузнецова и Уханова, ткнулись неуклюже к
немцу, вытянув руки, как если бы с двух сторон зайца ловили.
разведчика - и наверх, за Дроздовским! Немца поведет Уханов! Взять раненого
разведчика! - И для убедительности подтолкнул обоих связистов к разведчику -
Вот его не донесете - ответите головой! Зоя!
ним безопаснее будет идти назад к орудию, но наткнулся на ее взгляд - и
замолчал. Она не замечала его, не слышала, хотя смотрела на него, теребя
варежку на пальцах, а глаза были сухи, нестерпимо огромны, брови изумленно
выгнуты, точно она прислушивалась к незнакомой боли в себе, еще не зная, где
появилась эта боль.
не говорил Зое ничего, не торопил ее, ожидая.
Надо идти. Вместе с Ухановым пойдешь! Слышишь?
его в воротнике полушубка, заговорила со связистами излишне бодро, присев к
разведчику: - Пожалуйста, несите осторожно, левая нога ранена. Не сжимайте
ее. Пожалуйста, мальчики...
поудобней.
кузнечик, - попросила Зоя, как-то незащищенно и слабо улыбнувшись ему из-за
плеча, и он многое отдал бы, чтобы не видеть этой ее насильственной улыбки.
сказал Уханов, с угрозой притискивая к себе немца. - Покеда, лейтенант.
до тех пор, пока не исчезли они за силуэтами двух бронетранспортеров.
воронки. Всю шинель извозил. Замело небось его поземкой, ежели убило. Где
искать?
когда выполз, потерял ориентировку, двинул в обратном направлении. Хотя
трудно и это представить. По ракетам мог понять, где наши.
дрыхнут. Тьфу, напасть! Засыпаю я прямо на ходу, товарищ лейтенант.
Наплывает на меня что-то. Сам в холоде, а на веках ровно гири.
Сутки не спамши. Часа два прикорнул за ночь.
степи воздух; густая тишина сломленной к утру декабрьской ночи наплывала, на
обоих застылой неподвижностью непреоборимого сонного часа. И, постепенно
охватываемый обманчивостью растворяющего безмолвия, предрассветного покоя,
сладкой тяжестью окутывающего мозг, Кузнецов почувствовал, что сознание
против воли перестает сопротивляться этой успокаивающей
рас---------------------------------------(1) Говоришь, свинья? слабленности
в измерзшемся теле - и испугался темного мгновенного забытья.
и пяти шагов - после всей бессонной ночи отпустившее вдруг нервное
напряжение отстранило опасность, окунуло его в теплый туман секундной дремы.
- Пошли! - повторил Кузнецов упрямее и громче и, чтобы как-нибудь вернуть
недавнее ощущение реальности, подвигал в перчатках тронутыми обмороженными
пальцами, поколотил ими о приклад автомата. - Пошли, пошли! - в третий раз
сказал он, звуком своего голоса убеждая самого себя и Рубина в том, что идти
им так или иначе придется, что они должны идти к этому краю балки.
земли, наконец поднявшись на ноги, заглянул в лицо Кузнецову, криво
усмехаясь. - Не поимей обиду, лейтенант, на ветру ты шатаешься, а
двужильный... Вроде ты завинченный. Над душой насильничаешь? Или себе
доказать чего хочешь, лейтенант?..
нельзя ждать. Надо идти.
сопение Рубина за плечом и похрустывание снежного наста под его валенками и,
глядя в холодную пустынность затихшей ночи, подумал, что все, что он делает
сейчас, делает не он, а кто-то другой, и он сам и Рубин выполняют эти
приказы в необходимом обоим успокоении. И в длинных, волнообразных переливах
поземки по степи, в покачивающейся перед глазами тихой пустынности не
подсвечиваемого ракетами снега было тоже смутное успокоение, счастливое,
короткое безмолвие давно свершившегося и теперь ушедшего - и теплая, вязкая
пелена наплывала, обнимала его мягко. Но в эту кротость отдыха, в мягкую
скорлупу забытья проклевывалось солнце, металось беспокойно в стороне и
потом расплавлялось, горело золотистыми искорками, поблескивало сквозь липы
в голубых лужах после летнего дождя в каком-то далеком и милом переулке, -
что это был за переулок? - и чьи-то брови, похожие на выгнутые полоски, на
знакомом лице, и чей-то голос звучал в солнечном утре: "Кузнечик,
родненький!.. Ты знаешь, куда идем? Над душой насильничаешь?" - "Какой я
кузнечик? Что это за детское, игрушечное слово?.. Нет, куда мы идем? Куда мы
так долго идем? Куда?"
ушах...
ужасаясь дремотному беспамятству, и остановился.
дышал.
десяти правее. Там смотрите, а то...