АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
Не посмел, не мог иначе, любовью нашей клянусь.
Аничка поднялась на цыпочки, притянула голову, поцеловала меня в седую
прядь, вздохнула:
- Знаю теперь во всех подробностях, только подробности эти батюшка мне
перед кончиной своей рассказал. Тогда же и простил нас с тобою окончательно
и - благословил.
- Почему же он промахнулся? - спросил я. - Прости меня, Аничка, только я
и сейчас этого понять не могу. Он же в лоб мне целился, и взгляд у него
был...
Я опять про зубра в молдаванских кодрах вспомнил, но - промолчал. А
Аничка опять вздохнула:
- Он убить тебя хотел, Саша. И ехал убивать. И к барьеру пошел убивать. И
пистолет поднял - только не смог.
- Рука дрогнула?
- Нет, - Аничка решительно тряхнула головой. - У таких руки не дрожат. Я
много раз спрашивала его, а он одно отвечал: промахнулся, и все. И только на
смертном одре уж признался. "Знаешь, - сказал, - почему я промахнулся? Я на
его лице вдруг твое личико увидел, доченька. И будто пронзило меня: да я же
в тебя, в дочь собственную стреляю, в счастье твое, во внука собственного!..
И в последний миг, уже на курок нажав, успел ствол отвести. Чудом успел,
милостию Божией..."
- Истинно, что милостию Божией, - вздохнул я. - Нет, ни в чем не виню его
и обид никаких не держу: в полном праве своем он был, в полном праве. Да
если бы у меня такая дочь была и прощелыга какой посмел бы...
Закрыла она рот мой поцелуем. Таким, что оба мы вздрогнули, точно одной
молнией пронзенные. Стиснул ее ручищами своими, к себе прижал, а она шепнула
на ухо:
- Потом, потом, все - потом. У нас ведь вся жизнь впереди. И ждать мы
научились оба.
Какой-то последней трезвой мыслью понял, что права она, что навеки мы
теперь, что спешить-то нам некуда. И обвенчаемся после сороковин по
Полиночке, чтобы совесть чиста была.
- Я об обеде распоряжусь.
Аничка вышла, и что-то долго ее не было. Или казалось мне, что долго.
Устал я ждать, устал...
Потом вернулась, но - одна, без сыночка нашего, Ванечки. Мы сели с ней
друг против друга в гостиной, она полного отчета потребовала, и я ей все
рассказал и про Полиночку, и про "Андрея Шенье", и про надпись "На 14
декабря", и про казематы, и про войну. Ничего не скрыл, потому что не должно
было быть тайн между нами.
- Одного я не могу понять, Аничка, - сказал под конец. - Кто же
разрешение выхлопотал, чтобы я самостоятельно до Кавказа добирался, а не в
общем строю.
- Батюшка, - вздохнула Аничка. - Как дошел до нас слух, что ты арестован,
так мы сразу же в Санкт-Петербург выехали. Но поздно: Государь уже утвердил
приговор офицерского суда, и единственное, что батюшка выхлопотал, так то
разрешение для тебя. Но продолжал упорно хлопотать, почему мы сюда и не
переезжали. А ты, упрямый, не писал ни родителям своим, ни моей кузине.
- Не мог я никому писать, - сказал я. - Убежден был, что ты за этого
косноязычного Засядского замуж вышла, и весь смысл жизни моей пропал.
- Господи, какой там Засядский, - она досадливо отмахнулась. - Просил он
руки моей, назойливо просил и у меня, и у маменьки с батюшкой, но у всех
отказ получил и в Россию тут же уехал. Батюшка наказал ему за нашим домом
приглядеть, вот тогда он с досады и наплел тебе о грядущей свадьбе. А ты и
поверил, глупый.
- Не знал я ничего, Аничка, ну ничего решительно. Тут любому поверишь...
- Я горничную свою домой отпустила и велела ей твоей кормилице Серафиме
Кондратьевне сообщить, что сыночек у тебя родился. Неужели не передала?
- На смертном одре уж. Два слова всего: "Ванечка... внучек..." Невозможно
было ничего понять, в бреду уж.
- Внучек... - грустно повторила Аничка и вздохнула. - Все же ясно: она
тебя ведь сынком своим считала всю жизнь. Любая бы женщина поняла, но у вас,
мужчин, наоборотная какая-то логика...
Вошел мажордом. Поклонился, доложил, что кушать подано.
- Ванечку сюда, к нам пришли, - сказала моя графинюшка и встала. - Будем
праздновать, душа моя. По-семейному.
Тут появился сын. Белокурый, на меня похожий, как две капли крови. И как
я его сразу не узнал?..
- Подковы гнешь?
- Учусь, - серьезно ответил он. - Орехи в ладони колоть уже научился,
батюшка.
Батюшкой меня назвать пока нелегко ему было. Но он улыбнулся при этом
совсем как я. Аничка внимательно поглядела на нас и сказала сыну:
- Будь добр, сделай то, о чем мы с тобой, дружок, давно условились.
Помнишь?
- Уж все приготовлено, маменька! - с радостью сообщил он и тут же
выбежал.
- Пойдем к столу? - предложил я, подавая ей руку.
- Обожди, душа моя, - сказала Аничка. - Сейчас Иван Гаврилович нас с
тобою пригласит.
- Иван Гаврилович? Почему же вдруг - Гаврилович? У вас что же, игра
такая?
- Судьба, а не игра, - пояснила Аннет. - Я - грешница, сын -
безотцовщина, и при крещении мальчику дал отчество его крестный, Гавриил
Алексеевич Негожин, батюшкин приятель. Если хочешь, можем похлопотать о
восстановлении твоего отцовства.
- Нет, не хочу, - сказал я. - Иван Гаврилович ничем не хуже Ивана
Александровича. Сохраним это в нашем роду как память о нашей разлуке.
И вошел Ванечка. С тяжелым серебряным блюдом, на котором лежали эклеры...
...Серебро не ржавеет, даже пролежав два десятка лет в тине лебединого
пруда...
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 [ 65 ]
|
|