Госпитальном бульваре, и зовут меня Шанматье. Очень уж вы хитрые, если
знаете, где я родился. Я и сам-то этого не знаю. Ведь не у всякого есть свой
дом, чтоб там родиться. А оно было бы не плохо. Я думаю, мои отец с матерью
бродяжничали. По правде сказать, мне я самому это неизвестно. Когда я был
мальчиком, меня звали Малышом, а теперь кличут Стариной. Вот и все мои
имена, хотите - верьте, хотите - нет. Я жил в Оверни, жил в Фавероле. Ну так
что же из этого, черт побери! Разве нельзя жить в Оверни или Фавероле, не
побывав при этом на каторге? Говорят вам, я ничего не крал, я - дядюшка
Шанматье. Я работал у господина Балу, не бродяжничал, а проживал на
квартире. Надоели мне ваши глупости, и все! Что это вы все накинулись на
меня, точно с цепи сорвались?
запирательств подсудимого, которому очень хотелось бы прослыть дурачком, что
ему не удастся, - об этом мы предупреждаем его заранее, - мы обращаемся к
вам и к суду с покорнейшей просьбой вновь пригласить сюда арестантов Бреве,
Кошпайя и Шенильдье, а также полицейского надзирателя Жавера, чтобы в
последний раз снять с них - допрос касательно тождества личности подсудимого
с личностью каторжника Жана Вальжана.
председатель, - что полицейский надзиратель Жавер, призванный служебными
обязанностями в главный город соседнего округа, покинул судебное заседание и
даже наш город немедленно после дачи показаний. Мы разрешили ему это с
согласия самого господина товарища прокурора, а также защитника подсудимого.
прокурора. - Ввиду отсутствия сьера Жавера, я считаю долгом напомнить
господам присяжным слова, произнесенные им в этой самой зале несколько часов
назад. Жавер - человек, пользующийся всеобщим уважением. Суровой и
безукоризненной честностью он возвышает свою, пусть скромную, но весьма
важную службу. Вот вкратце его показание: "Я не нуждаюсь ни в отвлеченных
догадках, ни в вещественных уликах, чтобы опровергнуть запирательство
подсудимого. Я сразу узнал его. Этого человека зовут не Шанматье; это бывший
каторжник Жан Вальжан, опаснейший негодяй. По истечении срока наказания его
освободили крайне неохотно. Девятнадцать лет он отбывал каторжные работы при
усугубляющих его вину обстоятельствах. Пять или шесть раз совершал попытки к
бегству. Помимо кражи у Малыша Жерве и на леваде Пьеррона, я подозреваю его
еще в краже, совершенной у его преосвященства, покойного епископа Диньского.
В бытность мою помощником надзирателя на тулонских галерах мне случалось
видеть его очень часто. Повторяю, я сразу узнал его".
впечатление и на публику и на присяжных. Заканчивая свою речь, товарищ
прокурора настоятельно потребовал, чтобы, ввиду отсутствия Жавера, были
снова вызваны и допрошены по всей форме остальные три свидетеля - Бреве,
Шенильдье и Кошпай.
из свидетельской комнаты отворилась. Судебный пристав, сопровождаемый
жандармом, готовым в случае надобности оказать ему помощь, ввел арестанта
Бреве. Публика ждала с замиранием сердца; все как один затаили дыхание.
заключенных в центральных тюрьмах. Это был человек лет шестидесяти, с
физиономией не то дельца, не то плута. Такое сочетание не редкость. В
тюрьме, куда его привели новые провинности, он сделался чем-то вроде
тюремного сторожа. Начальство говорило о нем: "Он старается быть полезным".
Священники одобрительно отзывались о его набожности. Не следует забывать,
что все это происходило в эпоху Реставрации.
и вы не можете быть приведены к присяге.
законом, может оставаться, если того хочет божественное милосердие, чувство
справедливости и чести. К этому-то чувству и взываю я в этот решительный
час. Если оно еще не исчезло в вас, а я на это надеюсь, поразмыслите
хорошенько, прежде чем мне ответить. Подумайте об этом человеке, которого вы
можете погубить одним словом, и о правосудии, которому одно ваше слово может
помочь в раскрытии истины. Это торжественная минута, и для вас еще не поздно
взять обратно свои показания, если вы считаете, что ошиблись. - Подсудимый,
встаньте! -Бреве! Хорошенько вглядитесь в подсудимого, напрягите память и
скажите, повинуясь голосу совести, продолжаете ли вы настаивать на том, что
этот человек - ваш бывший товарищ по каторге Жан Вальжан.
человек - Жан Вальжан. Он прибыл в Тулон в тысяча семьсот девяносто шестом
году и освободился в тысяча восемьсот пятнадцатом году. Меня освободили
годом позже. Сейчас у него придурковатый вид, - может, он поглупел с годами,
а на каторге он был себе на уме. Я узнаю его, у меня сомнений нет.
стоять.
красная куртка и зеленый колпак. Он отбывал наказание в Тулоне, и его
вызвали оттуда ради этого дела. Это был человечек лет пятидесяти, вертлявый,
морщинистый, тщедушный, желтый, наглый, лихорадочно возбужденный; вся его
фигура производила впечатление слабости и болезненности, но взгляд выдавал
огромную внутреннюю силу. Товарищи по каторге прозвали его Шельмадье.
Бреве. При напоминании о том, что позорное наказание лишает его права
приносить присягу, Шенильдье вскинул голову и вызывающе посмотрел на
публику. Председатель попросил его сосредоточиться и спросил у него, так же
как спрашивал у Бреве, продолжает ли он узнавать в подсудимом Жана Вальжана.
одной цепи. Ты что от меня воротишь нос, старина?
прибывший, как и Шенильдье, с галер и тоже одетый в красное, был лурдский
крестьянин, настоящий пиренейский медведь. Когда-то он пас стадо в горах и
из пастуха незаметно превратился в разбойника. Кошпай был такой же дикий и
казался еще более тупоумным, чем сам подсудимый. Он принадлежал к числу тех
несчастных, которых природа создает вчерне, делая их дикими зверями, а
общество довершает ее работу, превращая их в каторжников.
председатель спросил у него, как и у первых двух свидетелей, продолжает ли
он без колебаний и сомнений настаивать на том, что в стоящем перед ним
человеке узнает Жана Вальжана.
такой это был силач.
чистосердечно, вызывало со стороны слушателей ропот, являвшийся дурным
предзнаменованием для подсудимого, - ропот, который все возрастал и
становился все более длительным, всякий раз, как новое свидетельство
добавлялось к предыдущему. Подсудимый выслушивал их с тем удивленным
выражением, которое, по мнению обвинителя, служило ему главным орудием
защиты. После первого показания жандармы, ближайшие его соседи, услышали,
как он пробормотал сквозь зубы: "Вот так так! Тоже нашелся!" После второго
он сказал громче и почти одобрительно: "Ловко!" После третьего он вскричал!
"Ну и брехун!"
ясно, что участь этого человека решена.
прения.
голос прокричал:
был скорбен и так страшен. Все взгляды устремились в ту сторону, откуда он
раздался. Какой-то человек, сидевший среди привилегированных посетителей,
позади судей, поднялся с места, распахнул низенькую дверцу в перегородке,
отделявшей судейскую трибуну от публики, и теперь стоял посреди залы.
Председатель, товарищ прокурора, г-н Баматабуа, еще два десятка человек
узнали его и воскликнули в один голос:
Глава одиннадцатая. УДИВЛЕНИЕ ШАНМАТЬЕ РАСТЕТ
Шляпу он держал в руке, в его одежде не было заметно ни малейшего
беспорядка, редингот его был тщательно застегнут. Он был очень бледен и чуть
дрожал. Волосы его, которые к моменту приезда в Аррас только начинали
седеть, были теперь совсем белые. Они побелели за тот час, что он находился
здесь.
первую минуту присутствовавшие не поняли, что происходит. В голосе
прозвучала мука, но человек, выступивший вперед, казался таким спокойным,
что сначала все были в недоумении. Все спрашивали себя, кто это крикнул.
Шилова Юлия
Орловский Гай Юлий
Круз Андрей
Флинт Эрик
Никитин Юрий
Флинт Эрик