Красноярск, "Офсет", 1997 г.
Примечания
Плацдарм
Накануне переправы
которого до высокого солнца сверкал всюду иней и до полудни белело под
деревьями, за огородами частоколов, в заустенье хат, передовые части двух
советских фронтов вышли к берегу Великой реки и, словно бы не веря себе,
утихли возле большой воды -- самой главной преграды на пути к чужим землям,
к другим таким же рекам-преградам. Но те реки текли уже за пределами русской
земли и до них было еще очень-очень далеко.
пути к Великой реке, они еще сбивали по флангам группировки и сосредоточения
фашистских войск, не успевших уйти за реку, дающим возможность отступившим
частям закрепиться там, построить очередной непреодолимый оборонительный
вал. В редких полуистребленных лесках и садах, боязливо отодвинувшихся от
оловянно засветившейся осенней воды, опадали листья, с дубов они сползали,
жестяно звеня, скоробленные, лежали вокруг деревьев, шебуршали под ногами.
Где-то урчали голуби и, гоняясь друг за другом, выметывались из кущи леса,
искрами вертелись в прозрачном воздухе, вернувшись в лес, весело и шумно
усаживались на ветви, ворохами спуская с них подмороженный, начинающий на
солнце волгнуть, истомленный лист. За издырявленной огнем, полуразрушенной
деревенькой-хуторком, разбежавшимся по берегу реки, в мятых, полуубранных
овсах вдруг зачуфыркал припоздалый тетерев; семеня ножками, ровняя
по-пехотному шаг, петух направился к воде, пятная заиндевелый, сверкающий
берег крестиками следов. Прячась за камешками, комочками, суетливо скатился
на берег табунок отяжелевших куропаток, что-то домашнее, свое, птичье
наговаривая. Пересыпая звуки, пощелкивая клювами, куропатки попили воды из
реки и здесь же, у кромки берега, сомлело задремали под солнцем, припав
пуховыми брюшками к обсыхающей мелкой траве.
котелки водички, пил из посудинки, кося глазом на уютно прикорнувших
куропаток, почти вдвое увеличившихся, потолстевших от того, что растопорщили
они короткие крылья и перо, пуская в подпушек, к телу бодрящую прохладу.
других книжек: "Не каждая птица долетит до середины..." Обь возле родных
Шурышкар куда как шире и полноводней, в разлив берегов глазом не достанешь.
пустынен и молчалив. Был он высок, оцарапан расщелинами, неровен, но тоже
сверкал инеем, уже обтаявшим и обнажившим трещины, провалы и лога, вдали
превращающиеся в ветвистые, пустынные овраги. Перерезая тонкие и глубокие
жилы оврагов, вершинами выходящие в поля, к селениям и садам, овраги с
шерсткой бурьянов, кустарников и отдельных, норовисто и прямо растущих
ветел, да по косогору разбежавшемуся приземистому соснячку, выделялся точно
линейкой отчеркнутый рыжий ров. К нему из жилых мест, меж растительной
дурнины и кустарника тянулись линии окопов, вилючие жилы тропок, свежо
пестрели по брустверам, накрытым опавшей листвой, огневые позиции,
пулеметные гнезда, щели, ячейки, сверкнула и на мгновение зажглась лешачьим
глазом буссоль, или стереотруба, взблеснула каска, котелок ли, может, и
минометная труба, по заросшей тропке цепочкой пробежали и скрылись в оврагах
люди. На пустеющих, недоубранных полях появились кони, у самого почти берега
отчетливо заговорило радио на чужом языке, затопилась кухня. Веселый дым --
топят кухню сухой сосновой ломью -- заполнял ветвистый распадок какой-то
речушки, дым шел не вверх, не в небо, он вместе с вилючей речкою стелился по
извилистой пойме и вытекал потоком из широко распахнутого, зевастого
распадка к реке, скапливаясь над большой водой, густел, превращаясь в
одинокую, неприкаянную тучку.
родной Оби, по низкобережным просторам, к осени, когда пойдет "в трубу
вода", -- так же вот обнажаются земные жилы и жилочки, наполненные водой, и
такой они образуют узор, такое дерево из множества загогулин, отводок,
проточек, русел и просто луж, что не дай тебе Бог по неопытности забраться в
глубь материка с лодкой: можешь так заплутаться, что и не выплывешь назад, к
тому, единственному стволу этого многоверстного дерева, которое, объединив и
срастив ветви все вместе, корнем, стволом ли глубоко проламывает берег Оби.
Вся разбредшаяся по земле вода единой массой, объединенной силой сливается с
родительницей, вволю погулявшей на просторах, и вот перед зимою,
успокоенная, мутная, -- все это водяное дерево, коих тысячи тысяч, -- вся
вилючая вода ручьями и ручейками, стекающими сорами,
подпячивает к Оби на пригретое мелководье, покрытое пыреем и осокой, да
кое-где высоким, на бамбук похожим тальником и цепким смородинником, вольно
все лето на просторах жировавшую рыбу. Кишит, толкается, кипит в осенних
сорах рыба, спеша до заморозков, до льда выйти в Обь, залечь на глубины.
Много беспечной молоди обсыхает и гибнет осенями, но еще больше успевает
скатиться на зимовальные, сонные места, залечь в глубинах.
птицы, сбивающейся в табуны. Грязь непролазная, гибельная грязь по берегам,
островам и опечкам. Без лодки, без трапа, без досок, без прутяных матов и
настилов на берег не сунешься. Птице же -- самое раздолье, по вязкой пульпе
бродят, роются, будто в черной икре, лебеди, гуси, утки, болотные курочки,
кулики и чайки, выбирают клювами из клейкой жижи корм, вороны и чайки
бандами налетают на луга, выедая в мелких лужах, в обсыхающих сорах рыбью
мелкоту. Корма так много, что отяжелевшие птицы порой не могут взлететь,
сытой усталостью объятые, тут же, в грязи, но чаще в траве, на кустах
дремлют, набираясь сил и тела перед отлетом в далекие страны.
лодках домой, попутно ведя промысел рыбы, запасаясь на зиму едой, не успевая
вытряхивать сети, солить рыбу. Час-два простоит сеть в горловине сор --
полтонны отборного муксуна, чира, нельмы заваливается в бочки, вкопанные в
берег. Пальба по птице не умолкает, по сидячей птице стрелки почти не бьют,
поднимают ее на крыло, садят в черную лохматую тучу -- дробь не пролетает
мимо, сыплется, шмякается в грязь ожирелая птица. В эти же короткие дни
осенней страды надо набить кедрового ореха, набрать ягод: смородины,
черемухи, по болотам -- клюквы и брусницы -- знай разворачивайся! Какая
возбужденная жизнь наступает, какое бессонное, азартное время добытчика
охватывает северное население. Один раз, вернувшись домой с реки, отец
проспал двое суток беспробудно. Отдохнув, нахлеставшись веником в бане,
широко и опойно гуляют обские мужики, да и бабы за компанию водку пьют,
песни поют, дерутся, мирятся.
Недаром засосало под ложечкой, как только вышел Лешка к воде и глянул на тот
берег. На враждебный. На Оби-то, на Оби, бывало, еще малого Лешку закутают в
плащ, в нос лодки, точно в гнездо, засунут и поплывут, поскрипывая
лопашнями. Благодарно притихнет в груди сердчишко -- он тоже участник в
осеннем празднике, в сенокосной, рыбацкой и охотничьей страде. От просторов
мутной воды, от шири реки, где-то сливающейся с небом и утекающей в него,
захватывает дух.
ярко. Лишь птички домовито переговариваются. Но вот косач, защелкав
крыльями, снялся с берега и, черным снарядом вонзившись в лес, взорвался там
ворохом пестрого листа.
неугомонная, дадут посидеть наедине, повспоминать!
Один бледнотелый славянин, на колхозной пище возросший, -- ребра, что у
одра, на шее желоб -- ладонь войдет, -- начал блинчики печь каменными
плиточками по воде.