Мелдона. Я говорил: за границей или здесь...
границу отослал его я. Ответственность беру на себя.
это делалось из самых лучших побуждений, дорогой мистер Уикфилд, из самых
лучших и благих побуждений! Но если бедный юноша не может там жить, значит
ничего не попишешь. А если он не может там жить, то скорей умрет, чем
расстроит планы доктора. Я знаю его и знаю, что он скорей умрет, чем
расстроит планы доктора, - повторил Старый Вояка, обмахиваясь веером с видом
пророческим, но спокойным.
стало и сам могу их расстроить, - весело сказал доктор. - Я могу придумать
другой план. Если мистер Джек Мелдон вернется домой из-за плохого здоровья,
мы не заставим его ехать обратно и попытаемся найти здесь что-нибудь
подходящее для него.
впрочем, - нужно ли об этом упоминать? - не добивалась и не ожидала, и могла
только сказать, что доктор остался верен себе; при этом она несколько раз
поцеловала кончик своего веера, коим и похлопала по руке доктора. Затем она
немного пожурила свою дочь Анни за то, что та не выражает своих чувств,
когда доктор, ради нее, изливает такие милости на товарища ее детских игр, и
сообщила нам некоторые сведения о других достойных своих родственниках,
которых так хотелось бы поставить на их достойные ноги...
И все это время мистер Уикфилд, рядом с дочерью которого она сидела, не
спускал с нее пристального взгляда. Мне кажется, он не замечал, что кто-то
за ним наблюдает, он был целиком поглощен ею и своими о ней размышлениями.
Вдруг он спросил, что именно писал мистер Мелдон о себе и кому он это писал.
головой доктора. - Бедный юноша пишет доктору... где это- - ах, вот! "Мне
очень жаль, но я должен сообщить вам, что мое здоровье сильно пошатнулось,
и, боюсь, мне придется на время вернуться домой; это единственная моя
надежда на выздоровление". Бедняжка, все так ясно! Единственная его надежда
на выздоровление! Но письмо к Анни еще яснее. Анни, покажи-ка еще раз то
письмо.
существо! А когда речь заходит о нуждах твоих родственников, то такой, как
ты, нет на целом свете. Мы так бы и не узнали о письме, не спроси о нем я!
Ты называешь это, моя милочка, доверием к доктору Стронгу? Право, ты меня
удивляешь. Нужно быть более разумной.
когда взял у нее письмо, чтобы передать его старой леди.
лорнеткой. - "Воспоминание о прошедших временах, дорогая моя Анни..." И так
далее... Нет, это не то. "Милейший старый директор". Кто это? Боже мой,
Анни, как неразборчиво пишет твой кузен Мелдон. Ах, какая я глупая! Конечно,
это "доктор". Ну, разумеется, милейший! - Тут она сделала паузу, чтобы снова
поцеловать свой веер и похлопать им доктора по руке, а тот смотрел на нас
кротко и безмятежно. - Вот, нашла! "Вы-то, Анни, не будете удивлены, когда
узнаете..." Конечно, нет! Ведь ей известно, что он никогда не был крепким;
как раз об этом я вам только что и говорила... Ну, вот: "...когда узнаете,
что, претерпев здесь, в этой далекой стране, слишком много, я решил уехать
отсюда любым способом: если возможно, то в отпуск по болезни, а если нет, то
подавши в отставку. То, что я здесь вытерпел и терплю сейчас, мне не по
силам". Ах, и мне не по силам было бы об этом думать, если бы не пришел так
поспешно на помощь лучший из людей! - закончила миссис Марклхем,
телеграфируя доктору обычным своим способом и складывая письмо.
него, словно ожидая пояснений к этому известию; но он молчал с суровым
видам, устремив взгляд в землю. И долго еще после того, как эта тема была
исчерпана и мы уже говорили совсем о другом, он пребывал в таком положении;
он изредка поднимал глаза только для того, чтобы взглянуть на доктора, или
на его жену, или на них обоих, и при этом продолжал размышлять и хмуриться.
миссис Стронг. Они спели дуэт, сыграли в четыре руки, и у нас, можно
сказать, получился маленький концерт. Но я обратил внимание на два
обстоятельства. Во-первых: хотя Анни скоро оправилась и держалась, как
всегда, между ней и мистером Уикфилдом словно пролегла пропасть, отделившая
их друг от друга; и во-вторых: мистеру Уикфилду, по-видимому, не нравилась
близость между нею и Агнес, и он наблюдал за ними с тревогой. И тут я
вспомнил об отъезде мистера Мелдона, и тот вечер впервые предстал передо
мной совсем в новом свете и, должен признаться, смутил меня. Невинная
красота Анни не казалась мне теперь такой невинной, как тогда; я не доверял
непринужденности ее манер и ее обаянию, а видя рядом с ней Агнес и думая о
том, как добра и правдива Агнес, я начинал убеждаться, что эта дружба
нежелательна.
потому вечер промелькнул очень быстро. Но эпизод, которым он закончился, я
хорошо запомнил. Наступил момент прощания, Агнес уже собралась обнять и
поцеловать миссис Стронг, как вдруг мистер Уикфилд как бы случайно очутился
между ними и быстро увлек за собой Агнес. И вот тут-то я увидел (словно день
отъезда мистера Мелдона не ушел в прошлое и я все еще стоял, как тогда, в
дверях), я увидел взгляд миссис Стронг, брошенный на мистера Уикфилда, - тот
же самый взгляд, что и в тот вечер.
почему я, думая о миссис Стронг, вспоминал о нем и не мог представить себе
ее лица прелестным и невинным, как прежде. Этот взгляд преследовал меня,
когда я пришел домой. Казалось, над домом доктора, который я покинул,
нависло темное облако. Я по-прежнему уважал его седины, но в то же время
испытывал жалость к нему, верившему людям, его предающим, и негодование
против тех, кто его оскорбляет. Тень великого несчастья и великого позора,
пока еще бесформенная, надвигалась на мирный приют, где я учился и играл
ребенком, и ложилась на него отвратительным пятном. Мне неприятно было
отныне думать о величественных старых алоэ, цветущих раз в сто лет, о
тщательно подстриженных лужайках, о каменных урнах, об "Аллее доктора" и о
звоне соборного колокола, осеняющим эту тихую обитель. Словно на моих глазах
разграбили святая святых моего детства, пустили по ветру честь его и покой.
Но утром надо было разлучаться со старым домом, в котором витал дух Агнес;
это поглотило меня целиком. Да, я мог бы сюда приехать снова, я мог бы вновь
- пожалуй, даже частенько, - спать в своей прежней комнате, но дни моего
пребывания здесь миновали и былое время отошло в прошлое. Когда я укладывал
свою одежду и книги, которые оставлял для отсылки в Дувр, на душе у меня
было тяжело, и мне хотелось скрыть это от Урии Хипа, а он так угодливо
старался мне помочь, что я обвинил себя в неблагодарности, подозревая, будто
он очень радуется моему отъезду.
держаться, как подобает мужчине, и занял место на козлах лондонской кареты.
Я так был растроган и склонен ко всепрощению, когда проезжал по улицам
города, что почти решил кивнуть на прощание старому моему врагу, мяснику, и
бросить ему пять шиллингов на выпивку. Но он казался таким грубым, этот
мясник, скребущий в своей лавке огромный чурбан для разделки туш, да к тому
же его внешность так мало выиграла от потери переднего зуба, который я ему
вышиб, что я почел за лучшее не делать попыток к примирению.
том, чтобы казаться кучеру как можно старше и говорить с ним весьма
внушительно. Последнее мне удалось, и хотя мне самому такой тон в
собственных устах был очень неприятен, но я сохранял его, ибо решил, что он
придает мне солидность.
в Лондон. А потом в Суффолк.
бы отправиться на китобойный промысел, о чем он знал так же хорошо, как и я.
Но я почувствовал себя польщенным.
вопрос еще мною не решен.
достопримечательностями моего родного графства и не выказать своего близкого
знакомства с ними, а потому кивнул головой с таким видом, будто хотел
сказать: "Можете не сомневаться!"
битюг, ежели он хорош, - прямо на вес золота. Вы когда-нибудь, сэр,
разводили суффолкских битюгов?
сказал Уильям.
хорошего, обладал сильно выступающим подбородком, носил белый цилиндр с
узкими плоскими полями и темные узкие драповые панталоны, которые
застегивались сбоку пуговицами от башмаков до самых бедер. Подбородок его
нависал над плечом кучера так близко от меня, что я ощущал на затылке
дыхание джентльмена; когда я повернулся, чтобы на него взглянуть, он с видом
знатока бросил на лошадей взгляд тем глазом, который у него не косил.
Никитин Юрий
Суворов Виктор
Андреев Николай
Шилова Юлия
Круз Андрей
Распопов Дмитрий