внушительно: "У нас нет царя, кроме кесаря, проконсул! Если ты отпустишь
его, ты не друг кесаря. Всякий, называющий себя царем, враг кесаря,
проконсул".
и полотенце.
решайте сами.
первосвященник.
Вот спаси теперь сам себя, сойди-ка с креста!
кровь! На нас и детях наших!"
драматически. Я ввел только ремарки да очень неясное место насчет того,
что есть истина, дополнил по апокрифическому Евангелию Петра. Итак, иудеи
Пилата не любили. Они писали и писали в Рим, плакали и плакали и наконец
все-таки доплакались. Пилата отозвали. Понятно, какое ожесточение до этого
развивалось с обеих сторон. Так вот первая причина колебаний Пилата. Он
просто не хотел никого казнить в угоду иудеям. Но было и второе
соображение. Уже государственное. Дело-то в том, что Христос - или такой
человек, как Христос, - очень устраивал Пилата. Удивлены? А ведь все
просто. Два момента из учений Христа он уяснил себе вполне. Во-первых,
этот бродячий проповедник не верит ни в революцию, ни в войну, ни в
переворот; нет, человек должен переделать себя изнутри, и тогда все
произойдет само собой. Значит, он против бунта. Это первое. Второе:
единственное, что Иисус хочет разрушить и действительно все время
разрушает, это авторитеты. Авторитет синедриона, саддукеев и фарисеев, а
значит, и, может быть, даже незаметно для самого себя, авторитет Моисея и
храма. А в монолитности и непререкаемости всего этого и заключается самая
страшная опасность для империи. Значит, Риму именно такой разрушитель и
был необходим. А это еще и умный разрушитель. Он отлично знал: когда
хочешь разрушить что-то стародавнее и сердцу милое, никогда не говори - я
пришел это разрушать, нет, скажи, что ты пришел поддержать эту святыню,
подновить ее, заменить подгнившие части, и, когда тебе поверят, тогда уж
твоя воля, пригоняй людей с ломами и не зевай. Круши, ломай! Вот
знаменитое начало Нагорной проповеди: "Не нарушать законы я пришел, а
исполнить", а вот конец: "Вы слышали, сказано древними: "ненавидь врага",
а я говорю: любите врагов, благословляйте проклинающих вас, благотворите
ненавидящих и гонящих вас". Здорово? А все вместе это называется "скорее
погибнет земля и небо, чем потеряется хоть одна йота из закона". Ну какая
же тут йота? Тут уже все полетело. Теперь представьте себе состояние мира
в то время и скажите, разве эти заповеди в устах галилеянина не устраивали
Пилата? Ведь это за него, оккупанта, предписывалось молиться и любить его.
И разве Пилат - человек государственный, знающий Восток и страну, которую
он замирял, - не понимал, что это и есть та самая сила, на которую ему
надлежит опереться? А что Христос именно сила - это он чувствовал. Смутно
чувствовал он и другое: всякая кротость - страшная сила. Вы не помните,
кто это сказал?
знал, как же с ним поступить, и проделывал с ним разные опыты. То оставлял
ему кротость и любовь, а бич и меч отбирал как лишнее, и получался тогда у
него Лев Николаевич - князь Мышкин - личность не только явно
нежизнеспособная, но и губительная для всех его любящих; потом возвращал
ему меч, а все остальное отбрасывал - и получился Великий инквизитор, то
есть Христос, казнящий Христа. Но Пилат в этом отношении был куда
реалистичнее и Достоевского, и его инквизитора: Христа он понимал таким,
каким он был, и такой Христос ему подходил.
не подозревал?
разобраться. Через сто лет Плиний Младший пытался было уяснить себе, что
это такое, но ничего, кроме "дикого суеверия, доведенного до абсурда", в
нем так и не увидел. Так он и написал императору Траяну. А Тацит выразился
и того чище: "Ненавистные за их мерзости люди, которых чернь назвала
"христианами". И дальше (дело идет о пожаре Рима): "Они были уличены не
столько в поджоге, сколько в ненависти к роду человеческому". Цитирую по
памяти и поэтому не совсем точно. Так вот как думали и писали о христианах
утонченнейшие, умнейшие, светлейшие умы человечества, и уже через много
лет после казни Иисуса. Но Пилат так не думал. Он знал: этот бродячий
проповедник Риму очень нужен. Его слушают, ему верят, за ним идут. Он
способен создать новую космополитическую религию, приемлемую для власти.
Ошибся он или нет - и до сих пор неясно. Мнения об этом разошлись резко.
Так вот - вторая причина, но была еще и третья: какого дьявола они его
пугают и шантажируют? Почему он должен исполнять роль синагогального
палача? У них отнято jus gladii, право меча, так вот они хотят снести
неугодную им голову его руками. Руками римского патриция! Да иди они к
Вельзевулу! А сколько они ему гадили! Работы по строительству водопровода
и то сорвали! Они ведь свиньи, им чистая вода ни к чему - они и в луже
вымоются, а он им хотел провести иорданскую воду! Не дали! Подумать,
изображенье Цезаря, боевые римские знамена - и то не позволили внести в
Иерусалим! Не позволили, и все! Даже щиты пришлось убрать из Иродова
дворца - на них, видите ли, портрет императора. И все им сходит с рук. И
он же оказался виноват: не сумел к ним подойти. Да кто они такие? Рабы!
Грязные восточные собаки! Лжецы и предатели! И вот он - сама персона
императора, первый человек страны - должен по их приказу и показу казнить
этого несчастного только потому, что он нужен ему, Пилату, и именно за это
ненавистен им. И ничего не поделаешь - придется! Ах, если бы он был хотя
бы Галлионом! Знаете, кто это? Родной брат Сенеки. Проконсул Ахайи. Его
резиденция была в Коринфе, и вот что там однажды случилось. Это место я
наизусть помню: "Напали иудеи единодушно на Павла и привели его перед
судилищем, говоря, что он учит чтить Бога не по закону". Слышите, совсем
как в истории с Христом. Но то был Галлион, и вот чем это окончилось.
"Когда же Павел хотел говорить, Галлион сказал: "Иудеи, если бы была обида
или злой умысел, то я бы слушал вас, но когда идет спор об учении, об
именах и законе вашем, то разбирайтесь сами, я не хочу быть судьей в
этом". И прогнал их от судилища. И все эллины, схватив начальника
синагоги, били его перед судилищем, и Галлион не препятствовал".
Великолепная сцена и великолепный патриций: "Разбирайтесь сами", но вот
так сказать Пилат не мог, не посмел просто. Палестина была не Греция,
Иерусалим не Коринф многоколонный, а он не Галлион, а попросту Понтий
Пилат, homo novus. И поэтому, когда он услышал это страшное: "Если ты
отпустишь его, ты не друг кесаря", он сдался, вымыл руки и казнил. Вот как
мы с вами! Дорогой мой друг, - отец Андрей схватил Корнилова за плечо. -
Вот вы говорите: они вас вызвали и забрали у вас мою рукопись. Потому,
мол, забрали, говорите вы, что не хотят они меня распинать. Значит, вы там
с теми же Пилатами говорили. С теми же несчастными Пилатами, от которых
ровно ничего не зависит. С убийцами и резниками во имя чужого Бога! С
бедным Иудой, которого и простить даже невозможно, потому что не за что!
Ибо не они все виноваты, а те ничтожества, что сидят за семью стенами и
шлют им шифровки: "Схвати, суди, казни!"
о ком это вы?
и совершенно круглыми дикими глазами, такими огромными, что в них хоть
провалиться.
дрогнет, двинется, прорвется тончайшая радужная пелена, на которой все это
изображено, и он проснется в своей постели. Стоит только захотеть.
понимаете, про кого! Про этих двух. Про румяного карлика и полоумного
Моисея. Про двух вурдалаков этих я говорю.
прорвется, и я проснусь".
Налейте-ка лучше мне еще.
тихонечко, тихонечко, по-ребячески заплакал. Это окончательно привело
Корнилова в себя. "Ничего, - подумал он, - дача пустая. Ночь. Никто ничего
не слышит. Ничего!"
Корнилова. Глаза у него опять были обычные, стариковские и только блестели
от слез.
историю рассказываю, никто ничего в ней не понимает. Ничего! И вот вы тоже
ничего не поняли. А ведь она проста. Очень проста. Но от нее умирают или
предают! - Еще с минуту он с непередаваемой горькой улыбкой смотрел на
Корнилова, а потом слегка вздохнул, подвинул графин и сказал: - Ну что ж!
Верно, выпьем еще по одной! На прощанье!
Суворов Виктор
Махров Алексей
Роллинс Джеймс
Володихин Дмитрий
Акунин Борис
Соломатина Татьяна