невозможным. Хотя именно такой вариант подсказал ему сам Ратманов и хотя
Ника, возможно, согласилась бы, предложи он ей. Согласилась бы, потому что
сейчас это было бы действительно выходом. Но вправе ли он...
бы - ну, как это называется - фиктивный брак? Пока они не присмотрятся друг
к другу (если еще не присмотрелись), не узнают друг друга по-настоящему...
Ведь ей много не надо, - он говорил, у него большая комната, очень большая,
можно было бы отделить занавесом какой-то уголок, поставить раскладушку...
растеряна, не знает, что делать?.. Это было бы нечестно, такие вещи так не
делаются, да и откуда он знает, какие у нее сейчас чувства - и есть ли они?
В конце концов, если бы она этого хотела... действительно хотела...
сидела отрешенно, с погасшим лицом, ей сейчас не до него, это совершенно
ясно, безумием было бы сейчас заводить разговоры о будущем, какое там
будущее.
отчаянным взглядом, губы ее дрожали, точно она хотела и не могла что-то
выговорить.
как говаривал старина Шекспир Если моя каравелла не грохнется где-нибудь над
Уралом...
Ты когда думаешь?..
хорошо? Попрощаемся здесь, Никион...
как обернулся, помахал рукой. Наугад, наверное, не видя ее. Она тоже
помахала, прижимаясь носом к холодному стеклу. Темная цепочка людей на снегу
растянулась, удаляясь по направлению к едва различимому вдали самолету,
потом отдельные фигуры тоже стали неразличимы, начали расплываться,
туманиться. Если бы только он догадался! Как он мог - в такую минуту! -
ничего не понять, не сообразить, не догадаться...
пошла к выходу.
праздников, тем же владивостокским поездом. Лететь самолетом не захотела -
спешить было некуда, ничего веселого не ждало ее дома.
дороги - хотелось узнать, как восприняли в школе ее побег и были ли
какие-нибудь разговоры. Оказалось, разговоров не было, Татьяна Викторовна
сказала в классе, что она поехала навестить заболевшую тетку, - поудивлялись
немного и успокоились. Больше всех удивлялась Ренка - офонареть надо,
говорила она, какому нормальному человеку придет в голову навещать
заболевших теток, впрочем Ратманова всегда была с приветом...
метро на станции "Университет".
скрывать это от тебя? Мы ведь достаточно близкие друзья. Я сама не сказала
тебе тогда, потому что мне было не до того...
семье. Расскажешь потом, когда пройдет.
чем...
сейчас, немедленно, здесь, на этом широком, многолюдном, слякотном от
мокрого снега Ломоносовском проспекте. Ей нужно было выговориться, и она
говорила, говорила. Андрей молча шел рядом, не задавая вопросов, время от
времени перекидывая из одной руки в другую ее чемодан.
долгий и сбивчивый. - Впрочем, извини, вопрос, наверное, глупый.
Андрей не сразу. - Ты ведь и сама знаешь, что можно об этом думать. А брат -
он хорошо тебя встретил?
Ленинград?
боялась, чтобы Андрей не задал сейчас следующего вопроса, и он его не задал,
точно обо всем догадался, все понял.
прошли под высокой аркой, двор показался Нике непривычно огромным. В
подъезде Андрей помедлил, потом вошел следом за ней, вызвал лифт, опустил на
пол чемодан.
будет очень тяжело - придумаем что-нибудь. Может быть... ну, ладно. Мы на
эту тему поговорим. Счастливо!
ситуацию. И ни о чем не расспрашивали, словно она вернулась от подруги,
живущей в соседнем доме. Не спросила ни о чем и Ника. Она была благодарна
родителям за эту игру, но игра есть игра - отношения в семье Ратмановых
приобрели теперь неестественный, искусственный характер, стали вымученными и
лживыми, словно в плохой пьесе. Встречаясь за столом, родители и Ника вели
какие-то пустые, натянутые разговоры - о погоде, о школьных или служебных
делах, о никому не интересных общих знакомых. А чаще молчали, занятые каждый
своими мыслями. Молчать было легче теперь, когда каждое сказанное вслух
слово окрашивалось ложью умолчания.
как можно меньше. Елена Львовна уходила куда-нибудь почти каждый вечер, Иван
Афанасьевич возвращался с работы поздно, и большую часть времени Ника
оставалась в квартире одна. Ей уходить было некуда, разве что в кино или в
театр; бывать в обществе одноклассников она поначалу избегала, боясь
расспросов, и ограничивалась неизбежным общением в школе, убегая сразу после
уроков. Ренка пыталась выведать у нее правду, ничего не выведала и страшно
обиделась, заявив, что раз так, раз она, Ника, не доверяет своей лучшей
подруге, то между ними все кончено. "Ты очень ошибаешься, если думаешь, что
я этого не переживу", - равнодушно ответила Ника.
может пережить все что угодно. Хватает же у нее сил продолжать эту игру с
родителями, ходить в школу, делать уроки, писать Игнатьеву и читать его
письма...
мучительной. Потому что в письмах тоже приходилось умалчивать о главном,
писать какие-то совсем не те слова. Она сообщала, что у нее все
благополучно, отношения с родителями - конечно, довольно натянутые - пришли
в норму, в общем все налаживается; а ей хотелось написать совсем другое: я
не могу больше, я не знаю, надолго ли меня хватит, забери меня отсюда,
возьми меня к себе, я больше не могу...
нет, что ему ничего не остается как терпеть. И она терпела, начиная
постепенно черпать какие-то силы в своем собственном терпении. Она только
боялась говорить с Игнатьевым по телефону, - позвонила однажды, а потом
написала, что звонить пока нельзя, не объясняя причин. Она боялась, что не
выдержит, снова услышав его голос, что потеряет так трудно доставшийся ей
самоконтроль, что у нее вырвется то, чего она не смогла сказать ему там, в
Свердловске, в аэропорту, когда он ничего не понял и ни о чем не догадался.
Писать было безопаснее - всегда можно перечитать написанное, подумать,
исправить...
обильный снег, дни стояли мглистые, безветренные, с легким морозцем. Такая
погода всегда действовала на Нику успокаивающе. Иногда, прямо после школы,
она садилась на сто сорок четвертый автобус и ехала до конца - почти до
самой кольцевой дороги, бродила там по тихим заснеженным перелескам. Потом
возвращалась домой и садилась за уроки. В этом году она не могла позволить
себе роскошь учиться кое-как: без сплошных пятерок в аттестате нечего было и
думать выдержать убийственный конкурс на истфак Ленинградского университета.
А это было теперь главной ее мечтой и единственно приемлемым для нее выходом
из тупика. Что она будет делать, если не попадет осенью в университет, Ника
совершенно не представляла.
ее отношения с Игнатьевым.
собственные чувства, не говоря уже о чувствах другого человека. Но это
прошло, - Игнатьев оказался прав, когда говорил, что это пройдет, как
болезнь; она снова верила ему, верила В прочность и силу своей любви. Однако
в ней уже не было прежней окрыленной радости, не было того света, что на всю
жизнь озарил для нее пребывание в Крыму, особенно последние две недели ее
короткого киммерийского лета...