осмеливаюсь обратиться с покорной просьбой: не думайте, ваше величество,
что я в блаженном упоении вижу только поверхность вещей, не пытаясь
проникнуть в их отнюдь не радостные глубины. Я взял на себя смелость
принести поздравление вашему величеству с завидным жребием - повелевать
такой славной страной, как Португалия. Но я не настолько слеп, чтобы не
видеть теней, которые хотят затмить эту радость, и знаю о тех каплях желчи
и горечи, которые злоба подливает в золотой напиток вашей жизни. Мне
известно, что и здесь, даже здесь - я бы предпочел сказать: неужто здесь?
- нет недостатка в элементах, которые называют себя радикальными, наверно
потому, что они, как полевые мыши, подтачивают корни общества:
отвратительные элементы, если этим сравнительно мягким выражением можно
передать чувства, которые они во мне вызывают, элементы, радующиеся любой
неудаче, любому затруднению - политическому или финансовому, -
испытываемому государством, и старающиеся на нем нажить капитал для своих
гнусных целей. Они именуют себя народолюбцами, хотя все их отношение к
народу состоит в том, что они разлагают его здоровые инстинкты, на его
беду отнимают у него естественную веру в необходимость многоступенного
общественного устройства. Чем они этого достигают? Тем, что пытаются
привить ему абсолютно противоестественную, а потому антинародную идею
равенства и при помощи плоской болтовни совращают его, уверяя, что
необходимо или по крайней мере желательно (о возможности этого они
умалчивают) снять различия рождения, крови, различия между бедными и
богатыми, между знатью и чернью, то есть различия, во имя вечного
существования которых природа объединяется с красотой. Одетый в лохмотья
нищий вносит своим существованием ту же лепту в пеструю картину мира, что
и вельможа, который кладет милостыню в его смиренно протянутую руку,
стараясь из брезгливости избежать соприкосновения с ней. И поверьте мне,
ваше величество, что нищий это понимает: он сознает своеобразное
достоинство, определенное ему существующим миропорядком, и в глубине души
не хочет быть ничем иным. Без злонамеренного подстрекательства он никогда
не усомнился бы в своей живописной роли, и в его мозгу не зародились бы
возмутительные идеи равенства. Равенства не существует, и люди знают это
от рождения. Аристократизм - врожденное чувство. При всей своей молодости
я успел в этом убедиться. Любому человеку, кто бы он ни был - клирик, член
церковной или какой-нибудь другой иерархии, военной, например, - скажем,
бравый унтер-офицер в казарме, - присуще инстинктивное ощущение
субстанции, грубой или изысканной, ощущение материала, из которого он
сделан. Хороши народолюбцы! Отнимают у простолюдина способность радоваться
тому, что стоит над ним: богатству, благородным обычаям, жизненному укладу
высшего общества, - и эту радость для него превращают в зависть, в
алчность, в строптивость! Они отнимают у масс религию, которая держит их в
счастливых рамках богобоязненности, и уверяют, что с переменой формы
государственного управления, с падением монархии и учреждением республики
изменится природа человека и на земле по мановению волшебного жезла
установятся равенство и всеобщее счастье... Но я должен просить ваше
величество не прогневаться на меня за сердечные излияния, которые я себе
позволил.
обрадовался.
похвальные убеждения, убеждения, не только достойные отпрыска старинного
дворянского рода, но, разрешите мне это добавить, наилучшим образом
рекомендующие вас лично. Да, да, я говорю то, что думаю. A propos, вы
упомянули о поджигательской риторике демагогов, об их умении словесно
околпачивать народ. Увы, такое владение словом по большей части
свойственно именно этому сорту люден - адвокатам, честолюбивым политикам,
апостолам либерализма и врагам существующего строя. Наш режим почти не
имеет красноречивых защитников. Слышать разумную, убедительную речь во
славу добра - случай редкий и поистине благодетельный.
это слово "благодетельный" из уст вашего величества. Смешно, кажется,
чтобы простой дворянин мог благодетельствовать королю, но тем не менее
признаюсь: именно таково было мое намерение. Спрашивается, каким же
образом оно возникло? Из сочувствия, ваше величество. Сочувствие стало
частью моего благоговения. Может, это слишком смело, но я все же дерзну
сказать: ничто так не волнует душу, как эта смесь благоговения и
сочувствия. То, что мне в моем неведении все же стало известно о печалях
вашего величества, о враждебных выпадах, которым подвергается не только
принцип, олицетворяемый вами, но и сама августейшая особа вашего
величества, глубоко меня затрагивает, и я от всего сердца желаю вам почаще
отвлекаться от этих огорчительных впечатлений. Такое отвлечение ваше
величество, несомненно, ищет и находит в живописи. А теперь я еще с
радостью услышал, что вы с любовью предаетесь охотничьей страсти...
себя вдали от столицы и политических происков, среди вольной природы - в
полях и горах, где возле меня находятся только несколько близких мне и
добропорядочных людей, на облаве или когда мы гоним зверя. А вы тоже
охотник, маркиз?
развлечений, но оружие не моя страсть, и я только от случая к случаю
принимаю приглашения на охоту. Наибольшее удовольствие при этом мне
доставляют собаки. Трепещущие от страсти гончие, которых егеря едва
удерживают на смычке, роют носом землю, машут хвостами, все мускулы у них
напряжены. А горделиво-торжественный бег собаки, когда она, вскинув
голову, несется к вам, держа в зубах птицу или зайца? О, это
восхитительное зрелище! Одним словом, я большой любитель собак и с самого
раннего детства привык к этим исконным друзьям человека. Проникновенный
взгляд собаки, то, как она смеется с открытой пастью, когда ты шутишь с
нею, - единственное животное, умеющее смеяться, - ее неуклюжие ласки,
упругая красота ее движений, если это породистый пес, - все это согревает
мне сердце! Происхождение собаки от волка или шакала стерлось в огромном
количестве пород. Во всяком случае, теперь мы об этом так же мало думаем,
как о происхождении лошади от тапира или носорога. Уже болотный шпиц в
эпоху свайных построек ничем не напоминал своих предков, а кто вспомнит о
волке при виде спаниеля, таксы, пуделя, шотландского терьера, который
словно ходит на животе, или добродушнейшего сенбернара? Какое
многоразличие видов! У других животных этого не существует. Свинья -
всегда свинья, корова и есть корова. Но как поверить, что датский дог
величиной с большого теленка и крохотный пинчер - то же самое животное!
Интересно, - продолжал я болтать, приняв несколько более непринужденную
позу и даже откинувшись на спинку кресла (посланник не замедлил
последовать моему примеру), - что эти существа, огромные или крохотные, не
отдают себе отчета в своих размерах и во взаимном общении не считаются с
ними. Ведь любовь - простите, ваше величество, что я позволил себе
коснуться этой темы, - начисто стирает представление о подходящем или
неподходящем. У нас в замке имеется русская борзая по имени Фрипон - пес с
повадками вельможи и надменно-сонной физиономией, обусловленной ничтожной
величиной его мозга. С другой стороны, есть там еще и Миниме, мальтийская
болонка моей мамы, комочек белого шелка, едва ли больше моего кулака.
Казалось бы, Фрипон должен понимать, что эта вечно дрожащая маленькая
принцесса в определенном отношении ему не пара. Так нет же, его хоть и
держат вдали от нее, но стоит только ее женственности активизироваться, и
он начинает скрежетать зубами от безотчетной влюбленности, так что слышно
в соседней комнате.
величеству об этой самой Миниме, чудном созданьице, чья конституция
находится в весьма опасном противоречии с ее любовью вечно лежать на
коленях у моей матушки. - И тут, милая мама, я воспроизвел, только гораздо
лучше и с еще более комичной точностью, недавний рассказ о не раз
повторявшейся трагедии на твоих коленях, испуганные возгласы, звонки,
описал явление Аделаиды, невероятная жеманность которой только усиливается
перед лицом разразившейся катастрофы, и ее вид, когда она уносит твою
злополучную любимицу, а также старания нашего старика Радикюля, спешащего
к тебе на выручку с лопаткой и ведром для золы.
это была радость видеть, как отягощенный заботами венценосец, в чьей
стране существует мятежная партия, столь самозабвенно предается веселью.
Не знаю, что подумали, слыша этот смех, дожидающиеся аудиенции, но одно
достоверно - его величество искренне наслаждался невинным развлечением,
которое я ему доставил. Но наконец он все-таки вспомнил, что имя
посланника, так и светившегося гордостью оттого, что представленный им
юноша сумел угодить повелителю, и мое собственное имя отнюдь не последние
во флигель-адъютантском списке, и поднялся с кресел, тем самым давая знак,
что аудиенция окончена. Покуда мы откланивались, я услышал, хотя это и не
предназначалось для моих ушей, дважды повторенное: "Charmant! Charmant!"
[Прелестен! Прелестен! (франц.)] - с которым монарх адресовался к
господину де Гюйону. И вот, дорогие мои родители, то, что я сейчас скажу,
надо думать, заставит вас мягче отнестись как к моим маленьким
погрешностям против сыновнего пиетета, так и к самовольной задержке в
Лиссабоне: ровно через два дня мне был вручен пакет из гофмаршальской
части, вскрыв который я обнаружил нашейную звезду португальского ордена
Красного Льва второй степени на алой ленте; так что отныне на официальных
приемах я уже не буду появляться, как еще недавно у посланника, в ничем не
украшенном фраке.
эмалью на его манишке, а тем, что у него в сердце. Но люди - вы знаете их
дольше и лучше, чем я, - любят видимое, наглядное, осязаемые знаки
достоинства, и я не браню их за это, сердцем понимая такое пристрастие, и
Шломо Вульф
Земляной Андрей
Дальский Алекс
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Громыко Ольга