ты мне скажешь. Я в чем-то хоть и эгоистка немножко, но я честная и
добрая, работать умею, и симпатичная я, и грудь у меня красивая, и готовлю
хорошо, и наследство папино на трастовый депозит положила... Не кажется
тебе, что слишком легко от меня отказываешься? Ведь если ты меня не
возьмешь, я потом уйду куда-нибудь.
- Время нужно, - сказал я. - Нужно время, чтобы подумать, разобраться,
решить. Жалко, конечно, но сейчас я ничего другого сказать не могу.
- Но ты же всей душой меня любишь и терять меня опять не хочешь?
- Конечно не хочу.
Мидори отстранилась от меня, улыбнулась и посмотрела мне в лицо.
- Хорошо, я подожду. Я тебе верю, - сказала она. - Но когда будешь брать
меня, бери меня одну. И когда меня обнимаешь, думай, пожалуйста, обо мне
одной. Понимаешь, что я хочу сказать?
- Понимаю.
- И еще, можешь со мной делать, что только захочешь, только не заставляй
меня страдать. Слишком много я в жизни страданий натерпелась и больше
страдать не хочу. Хочу счастливой быть.
Я привлек ее к себе и поцеловал в губы.
- Брось ты этот зонт, обними меня двумя руками покрепче, - сказала Мидори.
- Мы же промокнем без зонта.
- Ну и ладно. Подумаешь, промокнем. Не хочу сейчас ни о чем думать, хочу
просто обниматься. Я два месяца терпела.
Я положил зонт возле ног и под дождем стиснул Мидори в объятиях, что было
сил. Лишь тяжелый гул колес автомобилей, несущихся по скоростной
автостраде, окружал нас, точно туман.
- Может, куда-нибудь, где крыша есть, пойдем? - сказал я.
- Поехали к нам домой. Там сейчас нет никого. А то мы так простудимся.
- Ну да.
- Мы прямо будто реку переплыли, - сказала она, смеясь. - Ух, здорово!
Мы купили в универмаге полотенце побольше и по очереди сходили в уборную
просушить голову. Затем мы поехали к ней домой на метро с пересадками.
Мидори тут же отправила меня первого в душ, потом приняла душ сама. Потом
одолжила мне банный халат, пока сушилась моя одежда, а сама переоделась в
водолазку и юбку. Мы сели на кухне за стол и стали пить кофе.
- Расскажи что-нибудь, - сказала Мидори.
- Что рассказать?
- Ну... А что ты не любишь?
- Курятину не люблю, венерические болезни, еще болтливых парикмахеров.
- А еще?
- Одинокие ночи в апреле и салфетки с кружевами, которые кладут на
телефонные аппараты.
- А еще?
Я покачал головой.
- Больше ничего такого на ум не приходит.
- А мой парень - то есть бывший мой парень, он много чего не любил. Не
любил, когда я очень короткую юбку надевала или когда курила, что я пьянею
быстро, когда пью, что его друзьям неприличные анекдоты рассказываю... Так
что если тебе во мне что-то не нравится, ты говори, не стесняйся. А я буду
пытаться исправиться.
- Да ничего такого особенного нет, - сказал я, на мгновение задумавшись, и
покачал головой. - Совсем ничего.
- Честно?
- Все, во что ты одеваешься, мне нравится, все, что ты делаешь, что ты
говоришь, как ты ходишь, как себя пьяная ведешь, все нравится.
- Честно, такая, как есть, нравлюсь?
- Опять же, если ты изменишься, откуда я знаю, что мне больше понравится,
так что лучше будь такая, какая есть.
- Как сильно ты меня любишь?
- Так люблю, что все тигры во всех джунглях мира растают и превратятся в
сливочное масло, - сказал я.
- Ого! - сказала Мидори, точно удовлетворившись до какой-то степени. -
Обнимешь меня еще разок?
Мы с Мидори крепко обнялись на кровати в ее комнате. Слушая, как падают
капли дождя, мы целовали губы друг друга, забравшись под одеяло, и
разговаривали обо всем подряд, начиная от устройства Вселенной и
заканчивая обозначениями степени готовности вареных яиц.
- А что делают муравьи, когда идет дождь? - спросила Мидори.
- Не знаю, - сказал я. - Может быть, делают в муравейнике уборку и
разбирают запасы? Муравьи ведь любят работать.
- А почему муравьи так любят работать, а не эволюционируют и до сих пор
остались муравьями?
- Не знаю. Может, конструкция тела к эволюционированию не приспособлена
потому что? По сравнению с обезьяной, например.
- Вот не думала, что ты тоже так много чего не знаешь, - сказала Мидори. -
Я думала, что Ватанабэ почти все в мире знает.
- Мир ведь большой, - сказал я.
- Горы высокие, моря глубокие, - сказала Мидори. Она просунула руку под
полу халата и взяла меня за гениталии. Потом вздохнула.
- Ватанабэ, мне очень жаль, но ничего и правда не выйдет, шутки в сторону.
Такой огромный...
- Все шутите, - сказал я, вздыхая.
- Шутим, - захихикала Мидори. - Не бойся, твой-то войдет как-нибудь. Можно
посмотреть?
- Как хочешь, - сказал я.
Мидори сунула голову под одеяло и некоторое время ощупывала мой член. Она
пробовала оттянуть мою крайнюю плоть, взвешивала в руке мою мошонку. Потом
высунула голову из-под одеяла и глубоко вздохнула..
- Скажу без лести, он у тебя такой классный, мне очень нравится.
- Спасибо, - откровенно сказал я.
- Но ты со мной не хочешь? Пока со всем точно не определишься.
- Как не хотеть? - сказал я. - Так хочу, что чокнусь скоро. Но не могу.
- Упрямый ты. А я бы так не стала. Я бы потом уже подумала.
- Честно, что ли?
- Вру, - тихим голосом сказала Мидори. - Я бы тоже терпела. Я бы тоже на
твоем месте так делала. Я за это тебя и люблю. Честно-честно люблю.
- Как сильно? - спросил я, но Мидори не ответила. Вместо ответа она
прижалась ко мне, приложила губы к соску моей груди и стала двигать руку,
которой держала мой член. Ощущение, которое я испытал тогда, сильно
отличалось от движений руки Наоко. Обе они делали это нежно и умело, но
была какая-то разница, и чувствовалось, что я переживаю нечто совершенно
иное.
- Про другую, небось, сейчас думаешь?
- Нет, - соврал я.
- Честно?
- Честно.
- Не люблю, когда в такие моменты про другую думают.
- Я не думаю, - сказал я.
- Хочешь мою грудь потрогать или там? - спросила Мидори.
- Хочу, но лучше пока не стоит, мне кажется. Если за раз все
перепробовать, ощущения слишком сильные.
Мидори кивнула, сняла с себя трусики, повозившись под одеялом, и приложила
их к концу моего члена.
- Можешь сюда кончить.
- Испачкаются же.
- Не говори ерунды, а то аж слезы наворачиваются, - плаксиво сказала
Мидори. - Постираю, и все. Не упирайся, кончай, сколько влезет. Если так
переживаешь, купишь потом новые да подаришь. Или тебе мои трусики так не
нравятся, что ты в них кончить не можешь?
- Ну вот еще, - сказал я.
- Ну и все, давай!
После того, как я кончил, Мидори изучила мою сперму.
- Как много! - восхищенно сказала она.
- Слишком много?
- Да все нормально, глупенький! Я же сказала, кончай, сколько влезет, -
сказала Мидори, смеясь, и поцеловала меня.
Вечером Мидори сходила за продуктами и приготовила ужин. Сидя за столом на
кухне, мы пили пиво и ели рыбу и овощи в кляре и рисовую кашу с горошком.
- Ешь побольше, чтобы у тебя ее много было, - сказала Мидори. - А я тебя
от нее нежненько избавлю.
- Спасибо, - сказал я.
- Я кучу способов знаю. Когда мы книжный магазин держали, я по женским
журналам изучала. Когда беременнная, не можешь ведь, и был специальный
выпуск со всякими способами, как делать, чтобы муж в это время не изменял.
Целая куча способов была, честное слово. Здорово?
- Здорово, - сказал я.
Расставшись с Мидори, я по пути домой стал было читать в метро купленный
на станции ежемесячник, но вскоре понял, что ни желания читать что-то
подобное у меня не было, ни понять из прочитанного я ничего не мог.
Просматривая страницы этой бессмысленной газеты, я сосредоточенно
размышлял о том, что же со мной будет дальше и как изменится окружающий
меня мир. Казалось, что мир вокруг меня то и дело весь сотрясается.
Я вздохнул и закрыл глаза. Я нисколько не жалел о том, что произошло в
этот день. Я был уверен, что случись мне прожить этот день заново, и я вел
бы себя точно так же.
Я опять бы изо всех сил обнимал Мидори на крыше под дождем, опять промок
бы, точно окаченный водой из ведра, опять кончил бы под ее пальцами в ее
постели. Я нисколько в этом не сомневался.
Мне нравилась Мидори, и я был безумно рад, что она вернулась ко мне.
Казалось, что с ней вдвоем моя жизнь может стать лучше.
Разве она не была, как она сама же говорила, реальной дышащей женщиной, и
Посняков Андрей
Русанов Владислав
Конан-Дойль Артур
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Витковский Евгений