мог ходить по редакциям и надоедать редакторам, его статьи не печатались.
Однажды он решился зайти в редакцию "Ревей" Теодор Гайар, когда-то столь
предупредительный к нему, и в дальнейшем воспользовавшийся его литературными
перлами, принял его холодно.
жизни! -сказал он ему.
кричали Фелисьен Верну, Мерлен, все его ненавистники, когда о нем заходила
речь у Дориа или в театре Водевиль.- Он посылает нам жалкие вещи.
который трудно оспаривать, когда он произнесен. Это суждение, широко
разглашенное, убивало Люсьена без его ведома, ибо он был всецело поглощен
горестями, превышавшими его силы. В разгар изнурительной работы на него было
подано ко взысканию по векселям Давида Сешара, и он прибег к опытности
Камюзо. Бывший друг Корали проявил великодушие и помог Люсьену. Отчаянное
положение длилось два месяца, и немало гербовых бумаг за эти два месяца
Люсьен, по совету Камюзо, посылал Дэрошу, приятелю Бисиу, Блонде и де Люпо.
ее сочтены. Эти роковые дни Береника и Люсьен провели в слезах, не умея
таить свое горе от бедной девушки, а ее приводила в отчаяние мысль, что,
умирая, она разлучается с Люсьеном. По необъяснимому движению чувств, Корали
потребовала, чтобы Люсьен привел к ней священника. Актриса пожелала
примириться с церковью и умереть в мире. Кончина ее была христианской, ее
покаяние было искренно. Эта агония и эта смерть лишили Люсьена последних сил
и мужества. Поэт в полном изнеможении сидел в кресле подле постели Корали,
он не сводил с нее взгляда до того мгновения, когда очей актрисы коснулась
рука смерти. Было пять часов утра. Птичка вспорхнула на цветы, стоявшие
снаружи за оконной рамой, и прощебетала свои песенки. Береника, опустившись
на колени, целовала руку Корали, холодевшую под ее слезами. На камине лежало
одиннадцать су. Люсьен вышел, гонимый отчаянием; ради того, чтобы предать
земле свою возлюбленную, он был готов просить милостыню, броситься к ногам
маркизы д'Эспар, графа дю Шатле, г-жи де Баржетон, мадемуазель де Туш или
жестоког9 денди де Марсе: у него не было более ни сил, ни гордости. Чтобы
добыть хоть немного денег, он пошел бы в солдаты. Неверной, знакомой
несчастным, расслабленной походкой он дошел до особняка Камилла Мопен; он
вошел, не обращая внимания на небрежность своей одежды, и попросил о себе
доложить.
позвонит, никто не осмелится потревожить,- отвечал лакей.
щеголи ни с чем более не считаются. Однажды вечером, слушая рассказы Лусто о
том, с какими унизительными просьбами обращаются к Фино молодые таланты,
Люсьен не поверил ему, и вот собственное перо увлекло его по пути унижения,
может быть еще далее, нежели его злополучных предшественников. Он
возвращался домой в лихорадочном состоянии, равнодушный ко всему, не
подозревая, какое страшное произведение продиктовало ему отчаянье; на
Больших бульварах он встретил Барбе.
банкротстве Фандана и Кавалье.- Дайте мне заработать.
издатель.- Сейчас мне нужны веселые песенки, чтобы поместить их среди песен,
позаимствованных у других авторов; тогда я могу не опасаться преследования
за контрафакцию, и я выпущу для уличной продажи отличный сборник стишков за
десять су. Ежели вы завтра принесете мне десяток хороших песенок -
застольных и вольных... понимаете? - я вам заплачу двести франков.
складной кровати, обернутая грубой простыней, которую, обливаясь слезами,
зашивала Береника. Толстая нормандка зажгла четыре свечи по углам постели.
На лицо Корали легло сияние той красоты, что глубоко поражает живых, как
выражение совершенного покоя; она была похожа на юную девушку, больную
белокровием; казалось порою, что ее лиловые губы раскроются и прошепчут имя
Люсьена; это имя, как и имя бога, сопутствовало ее последнему вздоху. Люсьен
послал Беренику заказать похороны, которые обошлись бы не дороже двухсот
франков, включая службу в убогой церкви Бон-Нувель. Когда Береника ушла,
поэт сел к столу подле тела бедной своей подруги и сочинил десять песенок на
веселые темы и излюбленные парижские мотивы. Он испытал неизреченные муки,
прежде чем приневолил себя взяться за работу; но он все же принудил свое
дарование служить необходимости, будто и не страдал. Он уже осуществлял
страшный приговор Клода Виньона о разладе между сердцем и мозгом. Какую ночь
провел бедный мальчик, как надрывал он свою душу, сочиняя стихи для кабацких
пирушек и записывая рифмованные строки при свете восковых свечей, близ
священника, молившегося за Корали!.. Поутру, окончив последнюю песню, Люсьен
пытался положить ее на модный в ту пору мотив; священник и Береника, услышав
его пение, испугались, подумав, что он сошел с ума.
д'Артез, они нашли его в полном изнеможении. Он обливался слезами, у него не
было сил переписать набело свои песенки. Когда сквозь рыдания он рассказал о
случившемся, на глазах присутствующих он увидел слезы.
могилу непристойными песнями, Барбе, оплачивающий гроб, четыре свечи вокруг
тела актрисы, которая еще недавно в испанской баскине и в красных чулках с
зелеными клиньями приводила в трепет всю залу, и в дверях священник,
примиривший ее с богом и направляющийся в церковь отслужить мессу по той,
что так умела любить! Зрелище величия и падения, скорбь, раздавленная
нуждой, потрясли великого писателя и великого врача; они сели, не проронив
ни слова. Вошел лакей и доложил о приезде мадемуазель де Туш. Эта прекрасная
девушка с возвышенной душой поняла все. Она подбежала к Люсьену, пожала ему
руку и вложила в нее два билета по тысяче франков.
отчаяние нежнейшими словами, но все силы его были подорваны. В полдень весь
кружок, исключая Мишеля Кретьена, который, однако, убедился в невиновности
Люсьена, собрался в маленькой церкви Бон-Нувель; там были Береника и
мадемуазель де Туш, две статистки из Жимназ, костюмерша Корали и несчастный
Камюзо. Мужчины проводили актрису на кладбище Пер-Лашез. Камюзо плакал
горькими слезами; он торжественно обещал Люсьену купить могилу на вечные
времена и воздвигнуть колонну с надписью:
взорам открывался Париж. "Кто будет меня любить?-спрашивал он себя.-
Истинные друзья меня презирают. Все, что бы я ни делал, казалось прекрасным
и благородным той, что здесь лежит. У меня остались только сестра, Давид и
моя мать. Что они там вдали думают обо мне?"
комнаты удручали его, и он ушел ночевать в скверную гостиницу в той же