словоблудствовал и вообще вел себя как полный кретин: сочинял, например,
детские стишки: Утром распухло яйцо динозавра-Самца.. - и так далее.
идея.
кизилом в полном счастье.
началось.
вы с ним не столкнетесь.
подозревая, и тут вам неожиданно встречаются пятьсот вольт, и вы их
наверняка поприветствуете, поднимете, скажем, ножку, с видимым усилием,
отведете ее в сторону, откроете пошире глазки, ртом захотите сказать:
"Ах!" - да так и замрете, думая о себе как о постороннем, который стоит
(если стоит), держась глазами за забор, и валит в штаны.
сработала.
это мое личное наблюдение.
встречным пьяницам и бродячим собакам, радостно наблюдая у них хорошо
отрепетированный паралич, и тут, закончив, как он изволил выразиться,
"ходовые испытания", он сунул ее в брючный карман и совершенно
машинально нажал куда следует, и тут же обосрался, и буквально, и
фигурально.
машинально, особенно нажимает на курок.
раз, то, что бы ни случилось, нажмешь еще
брызнули в окна.
хотел заметить, изменилось его выражение вихреватое добродушие сменила
сторожевая бдительность и общая полканистостъ.
маяка, когда ее вместе с подкидной доской сняла с постамента портовая
грязнуха, а доска называлась подкидной потому, что устанавливается в
деревянном гальюне, стоящем на торце пирса, на полу, в ней еще дыра
прорубается, и вот через эту дырищу волной-то тебя и может запросто
поднять и даже подкинуть под потолок, а волна получается из-за всяческих
плавсредств, разнузданно проходящих по акватории порта, и поэтому, сидя
над этой дырой, следует внимательнейшим образом смотреть вперед и в
щелях между досками следить за этими гондонами - проходящими
плавсредствами, чтобы потом было время убежать из этого гальюна до
подхода к нему такого губительного цунами.
пока Бреслау, где жена маячника, назовем ее Агриппиной, подобным образом
сидела и наблюдала за акваторией, и к ней, с наветренной стороны,
совершенно бесшумно подобралась портовая грязнуха, которая своими
длиннющими аппарелинами, выставляющимися далеко вперед, как челюсти,
собирала с воды всякую дрянь и которая не поднимала такой безумной
волны, как остальные суденышки, по причине того, что без волнения легче
мусор собирать.
ходила по заливу абсолютно самостоятельно и все время находилась вне
сектора наблюдения маячницы Агриппины.
стала возить его по заливу концентрическими кругами.
открылась миру жена маячника, с тем же выражением лица - "Я - Полкан!",
- что и у Бегемота.
мраморная задница была далеко видна.
держащая маленькую фарфоровую статуэтку.
Бегемот сказал, что ему хорошо, потому что неправильно себя оценивал
после столь мощного извержения.
Москвы.
мягко добавил: - На себе проверял.
директор этого анклава придурков, и не успел Бегемот сказать: "Ах!" -
как тот, предварительно пошлепав, то есть несколько все же разрядив
прибор, приложил электрошок электрическими губками к чувствительным
ягодицам стоящей рядом секретарши.
сквозь собственные трусы на колени своему директору, и тот, в
поднявшейся неразберихе тоже оказался ужаленным все тем же инструментом,
выпавшим из рук, после чего он потерял речь, зрение, обоняние, осязание
и разум, и забыл нам оплатить вторую половину денег.
ветер.
никогда не делал, ласково погладил корешки (книг, конечно же).
зрения композиционной, разумеется, - психологические опусы ранних и
экзистенциальные сентенции поздних французов, и я немедленно увлекся
соотношениями парадоксального, ортодоксального и исповедального в прозе,
полюбил ненавязчивые парадигмы.
руке, а также изучающим всякие Авесты Ницше и Фрейда.
- их в первую голову.
ценность, потому что в нем были слова -
устройства слагали вирши.
говно.
доминирует... эм... я бы сказал... вот..."
черепе глаза казались особенно выпуклыми, потому что помещались в бутоне
из складок полувяленой кожи.
словесности, я почему-то подумал, что он должен ходить по душной комнате
босиком с лукошком и разбрасывать по стенам гекконов, которых он из
этого лукошка и достает.
битый час мы разговаривали о филологии.
ортодоксальные течения в литературе, по поводу которых вначале я что-то
мямлил, но потом, установив, что она впитывает всякий хлам, как