русских кубистов, где Святая Дева восседала на троне среди треугольников,
ромбов, секущих друг друга пространств. На ней, сотканной из голубых
спектральных лучей, алых и зеленых лоскутьев, вытопленная из доски неведомым
жаром, сочилась слеза.
отвернулись. Генералы, министры, солдаты. Все его на казнь проводили. Тогда
в России ровно половина православных пропала. Господь за царя отнял веру?
ризах, в шапке Мономаха, окруженный нимбом, сжимающий в руках державу и
скипетр. На его бороде, как кусочек розовой слюды, блестела слезинка.
Казалась капелькой крови, просочившейся сквозь малую ранку.
русский народ? Я мальчиком видел, как солдаты копали ров, понагнали
арестованных батюшек, выстроили на краю: "Отрекитесь от Христа, жить
будете!" Ни один не отрекся. Солдаты в них пули пускали и штыками кололи.
Протоиерей со штыком в груди благословлял убийцу, а тот ему глубже штык
засовывал. Тогда Господь еще у половины веру отнял, вдвое православных
убавил?
крохотного родничка пробивается таинственная влага. У Николая Угодника,
поднявшего стеблевидные персты над раскрытой книгой. У Серафима Саровского,
стоящего на коленях под елкой. У архангела Михаила с мечом. Иконы со слезами
прощались с православной Россией, где в церквах гасили лампады, навешивали
на врата тяжелые замки, разбредались, чтобы больше не сходиться на Пасху,
Благовещение, Троицу, жить в тусклых трудах и заботах, в неведении истины,
не видя над собой небесной лазури.
ослабела. Гитлер пол-России забрал, пока не встали на молитву заступники и
предстоятели, которых еще оставалось по тюрьмам и лагерям. Тогда они,
сговорившись, совершили общую молитву о спасении России и велели Сталину
открыть Успенский собор и помолиться об одолении немцев. Я тогда воевал под
Истрой. У нас полков не осталось, по одному патрону на солдата. А немец, как
хотел, мимо нас ездил на вездеходах, к Москве подбирался. К нам в полк
приехал священник, и обнес иконой строй, и дал поцеловать командиру. И тут
такая метель поднялась, такое солнце, что всех ослепило. И мы увидали, как
по снегам идет Богородица. Командир, верующий, сын священника, скомандовал:
"Вперед!", и мы пошли на немца по полю. Богородица нас заслоняет, ему не
видать нас, а нам удобно стрелять. Так в Истру и вошли с Богородицей. Тогда
Господь пятую часть православных на Русь вернул. Потому и в войне победили?
соединявшую небо и землю. Иконы обступали его, оплакивали, жалели за то, что
он был не в силах понять этих простых исчислений.
сжигал. И мало кто восстал. Я в КГБ сидел, меня босиком на морозе в ледяную
купель ставили: "Крестим тебя не огнем, а льдом. Где же твой
Христос-заступник?" Я в барак шел, куски льда на ногах тащил, и ноги, по
молитве моей, не отмерзли. После Хрущева православных куда меньше стало. В
Сибири всего сто человек, а дальше ни единого?
Россию, чтобы больше никогда не вернуться. А он, Белосельцев, оставался на
осиротелом берегу, откуда, как осенние птицы, улетали святые и ангелы.
Россию напали несметные сатанинские полчища. Солнца было не видно, как они
тучей шли. Мы с братией вышли и считали, сколько их к Москве пролетело. На
дворе август, а у нас святая вода замерзла. С куполов позолота сошла. В небе
две луны и два солнца горели. Они Москву приступом взяли, в каждый дом, в
каждую церковь вселились. С тех пор Москва их. Мы трое суток на молитве
сражались, и с нами Преподобный Сергий. Лавру от них отстояли?
берут с собой в плаванье, не пускают в уплывающую ладью. И некого было
умолять, не к кому было воззвать. Ибо лежащий перед ним отшельник был всего
лишь пассажир, а не кормчий. Взошел на ладью без пожиток, произнеся заветное
слово. А он, Белосельцев, обремененный земными страстями, с пожитками
любовей, с воспоминаниями о любимых и близких, с не отпускавшими его
упованиями, останется на пристани среди страждущего, покинутого поводырями
народа.
множество православных погибло, у нас в храме ночью сами лампады зажглись, а
в купели вода стала как кровь. Патриарх хотел из Кремля с иконой
Владимирской выйти, запретить избиение, но ему сатана не велел. С тех пор
Патриарх черной сыпью покрылся, и у него, как у роженицы, живот растет. А
кого родит, тот с копытами и с хвостом. Народ смотрел, как дом горит на
Москве-реке, и никто не пришел на помощь. С того года Господь последних
православных с Руси прибрал. Кое-где напоследок остались, чтобы свечки
задуть? Голова старца удобно утонула в подушках. Нос, как строгий клюв,
выглядывал из гнезда. Плачущие иконы являли несомненное чудо, но оно не
коснулось его, Белосельцева, не озарило его душу любовью, не открыло ему
смысла бытия, а лишь затуманило новой печалью. "Белые мощи", к которым он
торопился после посещения "красных", не одарили его благодатью. Были для
него горсткой праха. Преподобный, к которому он торопился в зеленой
электричке вместе с верующим православным народом, не принял его. Узнав о
его приближении, встал и покинул раку. Выставил вместо себя умирающего
монаха, который строго объяснял, почему ему, Белосельцеву, оставаться на
земле неприкаянным, доживать свои дни в помрачении, без веры, смысла и
подвига.
Сатане протянули, и он ставит "число зверя". Подметного царя схоронили,
вместо него в могилу кости содомита подсунули, и все люди молятся за
Царя-Содомита. Патриарх с жидами одну службу служит, не поминает Христа
Распятого. Православных на Руси не осталось, а значит, не осталось народа.
Которые русскими назывались, теперь просто люд, от слова "лютый". Вся Русь
Православная на небесах собралась, и мне пора собираться. Второй день голубь
на окно прилетает. Богородица за мной гонца шлет. Завтра к утру помру?
в них кинули могильную землю. В тишине было слышно, как на оконном карнизе
воркует, постукивает коготками голубь.
палат на монастырское подворье, где на колокольне, под золотой короной,
тонко прозвенели часы, возвещая о скончании времен.
Она была пуста, без единого пассажира.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Еще острее он ощущал свое одиночество, как потерявшийся в Космосе астронавт,
чьи приборы утратили из вида Землю, чей поврежденный корабль ушел с
траектории и без топлива, без навигации, с молчащими передатчиками мчался в
ледяной пустоте, среди разноцветных светил, мертвых, как полярные льды.
Однако это не разрушило, не подавило его, но странным образом укрепило в
одиноком и безнадежном стоицизме. Исполненный мессианства, один, он упрямо
и, казалось, бессмысленно продолжал борьбу, имевшую смысл не в победе, не в
одолении могущественного врага, а в своем собственном одиноком стоянии,
среди ненавистных врагов, перед лицом гибнущего народа.
могущественные магнаты. Все их богатство, несокрушимая сила их
информационных империй, их явные и скрытые связи переходили в распоряжение
заговорщиков, усиливая тех непомерно. На пути к их цели, осторожный,
беспощадный, коварный, оставался московский Мэр. Метил в Кремль, создавал
оппозицию, обольщал больного властителя, льстил Дочери, распускал у ней за
спиной чернящие слухи, тайно вступал в отношения с командующими округов. На
его предстоящем празднестве в честь открытия моста, в день его триумфа,
предполагалось учинить разгром олигархов, погубить говорливого, утратившего
чувство реальности Граммофончика.
рифленым золотом, назывался: "Мост-Президент". Неутомимый украшатель
столицы, искусный строитель великолепных храмов и памятников, конструктор
кольцевых дорог и проспектов, Мэр соорудил через Москву-реку магистральный
бетонный мост, а старый, облицованный камнем, из утомленной от времени
узорной стали, передвинул на новое место, к Нескучному саду. Накрыл
хрустальной крышей, с тонким вкусом соединил в нем благородную архаику и
великолепный модерн. Подарил его москвичам, как стеклянную, переброшенную
через реку галерею, из которой открывался великолепный вид на воду и где
предполагалось проводить художественные выставки, увеселения и празднества.
"Мост-Президент" был верноподданническим знаком Мэра мнительному,
недолюбливающему его Истукану и тайным намеком на собственные
стратегические, далеко идущие замыслы.
шел пешком от метро "Парк культуры", по набережной, где было перекрыто
движение и пропускались только избранные лимузины с фиолетовым вспыхивающим
плюмажем, которые проскальзывали вдоль вечерней озаренной реки и мчались к
помпезному зданию Штаба. Оттуда, из темноты, переброшенный через реку к
лесистому взгорью Нескучного сада, хрустально светился мост. Посылал в
вечернее московское небо золотые лучи. Казался волшебной, возникшей в
небесах дорогой, по которой пойдет вереница счастливых, спустившихся на
землю небожителей. На подступах к мосту обильно стояли охранники. Иные
открыто, в милицейской форме, с автоматами, другие, незаметные, в
гражданском облачении, таились в тени деревьев. У Белосельцева несколько раз
испрашивали пропуск, и он охотно извлекал из кармана именную золоченую
Пехов Алексей
Никитин Юрий
Херберт Фрэнк
Белогорский Евгений
Афанасьев Роман
Распопов Дмитрий