Чтение 65–й страницы книги ~Сволочь ненаглядная~

"умственную отсталость". Майечка же слушала парня, разинув
рот. В конце концов он милостиво разрешил ей выйти за себя
замуж и не прогадал. Верная Майечка оказалась идеальной
женой и отличной хозяйкой. Этот факт признала даже свекровь,
изредка ронявшая сквозь зубы: "Все-таки у Валечки отличный
вкус, хорошую супругу выбрал".

Валентин был старше Майи на четыре года. В 1973-м он
' *.-g(+ институт и осел дома. Кроме стихоплетства, парень
ничего не умел, работать в школе учителем литературы не
желал и жил за счет жены, подрабатывающей переводами. Целыми
днями он валялся на диване, поджидая вдохновения, но оно,
как назло, не спешило. Толстые журналы отвергали
произведения Платова, и Валентин постепенно становился
желчным, злобным. Он регулярно устраивал Майе скандалы,
обвинял ее во всех своих неудачах, но жена лишь вздыхала,
быть супругой гения - тяжелый крест.

Невесть каким образом парня занесло в кружок
диссиденствующих писак. По вечерам, собравшись на кухне,
"писатели" и "поэты" самозабвенно ругали коммунистов. Вывод
был только один - кабы не социалистический строй, их
творения выходили бы миллионными тиражами. Дальше болтовни
дело не шло. Никто из этих "диссидентов" не хотел идти по
лагерям и тюрьмам, как Буковский, Марченко или Богораз...
Нет, их стезя - необременительный треп под рюмку коньяка.

На беду, Валентин был слишком увлекающимся человеком со
слабым психическим здоровьем. В начале 1976 года он был
абсолютно уверен - если Брежнев умрет, в стране сменится
власть, произойдет революционный переворот. Отчего подобное
должно случиться, Валентин не задумывался, просто знал -
жизнь изменится, надо только подождать. Но шло время, стихи
не печатали, а Брежнев и не думал умирать... И тогда
Валентин, возомнивший себя вторым Александром Ульяновым,
решил лично расправиться с Генсеком.

Валя тщательно разработал план. Нападение он совершил
ранним утром, в десять часов. Именно в это время, по
пятницам, кортеж черных машин с мигалками замирал у входа в
серое здание Госплана, и Леонид Ильич бодрым шагом
преодолевал сто метров, отделявших автомобиль от подъезда.
Приезд Генерального секретаря ЦК КПСС не являлся секретом.
Вальяжную фигуру великолепно видели москвичи, торопящиеся на
работу. Рядом с тогдашним Госпланом находится Колонный зал
дома Союзов, метро "Охотный ряд" и гостиница "Москва" -
шумное, бойкое место. Охрана, естественно, отсекала людской
поток, но, честно говоря, делала это без особого рвения. В
1976-м году власть коммунистов казалась абсолютной, и
покушаться на жизнь обожаемого лидера никто не собирался.
Напротив, из толпы, бывшей свидетельницей приезда, неслись
крики "Ура!" и "Да здравствует КПСС!".

Один раз бойкая девчонка, студентка факультета
журналистики МГУ, поспорив с сокурсниками на крупную сумму,
прорвалась сквозь оцепление из крепких мужиков и, размахивая
букетом, завопила: "Леонид Ильич, подождите!"

Брежнев, обожавший красивых женщин, притормозил. Охрана
вырвала букет и собралась наподдавать девице, но хозяин
повел знаменитыми бровями, и в мгновение ока растрепанный
веник, проверенный чекистским глазом, вернули девчонке и
разрешили ей вручить помятые цветочки главе государства.
Студентка вмиг стала героиней дня и даже попала в
информационные выпуски новостей. Кстати, она до сих пор со
смаком рассказывает эту историю своим коллегам по
телевидению.

Валентин решил действовать тем же путем. Завидя
Брежнева, идущего к подъезду, парень ринулся сквозь кольцо
охраны, а поняв, что прорваться не удается, метнул в Генсека
самодельную "бомбу", бутылку, наполненную смесью серной и
соляной кислоты. Все произошло так быстро, что окружающие
ничего не поняли. Леонид Ильич скрылся в подъезде, "девятка"
скрутила Валентина, вызванная немедленно специальная служба
вычистила асфальт, и по Москве пополз слух, будто помощник
генерального уронил портфель, а там, представьте себе, была
бутылка коньяка...

Глава 27

К полудню в большое здание на Лубянской площади
доставили Майю. Дело поручили Ивану Сергеевичу. Чуть меньше
часа хватило следователю, чтобы понять - перед ним не
террорист, не организатор преступной группы, не теоретик
бомбизма, решивший на практике претворить в жизнь идеи, а
идиот, захотевший привлечь к себе внимание. К тому же у
Родионова появились сомнения в психическом здоровье мужика.
Не секрет, что кагэбешники частенько выставляли диссидентов
душевнобольными, твердя постулат: только сумасшедший
недоволен социалистической системой. Но Валентин и впрямь
выглядел не совсем обычно.

Еще более тягостное впечатление произвела на Ивана
Сергеевича Майя. Следователь был готов отдать правый глаз,
что жена ничего не знала о замыслах мужа. Но сидевшая перед
ним женщина, почти девочка, хрупкая и болезненная, упорно
твердила:

- Это я хотела убить Брежнева, а Валя ни о чем не
подозревал, это я дала мужу бутылку и сказала, будто там
коньяк, это я...

Слушая идиотические речи, Родионов лишь морщился, а
потом попробовал вразумить Платову:

- У вас ребенок, подумайте о дочери, ее отдадут в
детдом, не оставят даже вашей матери...

- Это я виновата, моя идея, - бормотала Майя.

- К женщинам, как правило, не применяют высшую меру, но
здесь могут сделать исключение, - пугал следователь.

- Пусть меня расстреляют, как организатора, - не
дрогнула Майя, - муж не виноват.

- Тебя следует подвесить за глупый язык, - обозлился
Иван Сергеевич и устроил супругам очную ставку.

Родионов надеялся, что муж придет в ужас и попытается
взять вину на себя, спасая ни в чем не виноватую жену, но
вышло иначе.

Валентин, испугавшийся до потери пульса, моментально
согласился:

- Да, это она придумала, ей-богу, я ничего не знал.

У Ивана Сергеевича просто начинался гипертонический
криз, когда он вспоминал о той беседе.

Следствие велось в сжатые сроки, собственно говоря,
расследовать оказалось нечего. Вызванные на допрос мать
Валентина, Серафима, и дядя. Лев Константинович, моментально
/.b%`o+( сознание, узнав, в каком преступлении обвиняют их
сына и племянника.

Во избежание ненужных разговоров судили Платовых
выездной сессией, прямо в тюрьме. Валентин был признан
душевнобольным и отправлен на принудительное лечение.
Майечке определили высшую меру. Иван Сергеевич надеялся, что
она зарыдает, начнет каяться и рассказывать перед лицом
смерти правду, но нет! Платова стояла абсолютно спокойно
между конвойными, только скованные наручниками за спиной
руки мелко-мелко дрожали. Просто Жанна д'Арк, готовая
сгореть на костре за идею.

В жизни Ивана Сергеевича было много подследственных,
некоторых он на дух не переносил, с другими устанавливал
хороший, даже душевный контакт. Но Майечка оказалась
совершенно особым случаем. Несколько ночей следователь
провел без сна, выкуривая одну за другой сигареты на кухне.
Родионов в 1976 году был еще молод, ему только исполнилось
сорок. Худенькая, с огромными голубыми глазами и каким-то
неземным лицом, Майечка понравилась мужику необычайно.

И еще очень горько было от простой мысли - его, Ивана
Родионова, никогда так не любила ни одна женщина. Нет, бабы
случались, некоторые даже жили вместе с ним больше года, но
вот такая, чтобы согласилась пойти за него на смерть, не
дрогнув, не нашлась.

"И как она может любить этого негодяя? - мучился Иван
Сергеевич, вновь и вновь прокручивая в голове воспоминания.
- Как можно сделать такое - разрешить жене взять всю вину на
себя".

Следствие шло всего ничего по времени, но, готовя
бумаги в суд, Родионов понял: он влюблен, и что самое
неприятное - в подследственную. Конечно, Иван Сергеевич
слышал истории о следователях, завязывавших "неформальные"
отношения с "контингентом", но до сих пор безоговорочно
осуждал подобное поведение. И вот пожалуйста, сам влип.
Доходило до смешного: готовясь к допросу Платовой, Иван