пока не сказал ей, чем болен на самом деле. Он знал, что она заплачет, тихо,
горько, а потом, успокоившись, будет говорить и думать только об этом, и
жизнь его кончится значительно раньше, чем он умрет.
болезни.
тогда у него не останется сил бороться. Болеют слабые. Сильный человек гонит
из себя болезнь, сильный может выгнать даже рак. Нельзя жалеть себя и
принимать чужую жалость. На жалости, как на жирном черноземе, болезнь растет
до невероятных размеров, становится больше самого человека и сжирает его.
Так говорил командир учебного десантного подразделения больше сорока лет
назад. Курсант Володя Герасимов учился прыгать с парашютом и проходить
многие километры по тайге, по болотам, по пустыне, побеждать холод, зной,
жажду, голод, сон, страх, боль, жалость.
с радостью. Ты должен получать от нее удовольствие, ты должен страстно
желать, чтобы стало еще больней, чтобы боль разгоралась все ярче, как будто
ты замерз, а она - костер, который тебя греет. Только тогда ты выдержишь и
не сломаешься".
учился допрашивать и не отвечать на вопросы. Причинять боль и терпеть боль.
Эта часть оставалась теорией. Слушателям объясняли, какие точки на теле
человека наиболее болезненны, и показывали эти точки на гипсовых макетах.
Учили бить больно, но без следов, и чтобы допрашиваемый не отключался от
болевого шока, ибо тогда будет потеряно время.
с ленинской лысиной и ласковой кличкой Чижик, еще совсем недавно, при Берии,
работал следователем и умел выбивать любые показания. Многим его коллег к
концу пятидесятых отправили на пенсию, но Чижик остался в органах, правда,
перешел на преподавательскую работу. Неизвестно, довелось ли ему испытать
настоящую боль на собственной шкуре, но в том, что он был большим
специалистом по человеческим страданиям, никто не сомневался.
били.
отрабатывала приемы наружного наблюдения. Разбивались на две подгруппы. Одни
следили, стараясь оставаться незаметными, другие пытались оторваться. В тот
злосчастный день Володя Герасимов уходил от "хвостов". Ему надо было
оторваться, незаметно подобраться к своему тайнику и достать оттуда
контейнер с секретом. Он плутал по Москве весь день, менял маршруты,
выпрыгивал из закрывающихся дверей троллейбусов и вагонов метро, нырял в
проходные дворы.
место выбрал отличное. На Нижней Масловке, неподалеку от стадиона "Динамо",
вилась цепь проходных дворов, жилые дома перемежались с нежилыми,
деревянными, назначенными на снос. Некоторые подъезды оставались открытыми,
и внутри было настоящее шпионское раздолье. Разломанные лестницы,
разрушенные стены квартир, клочья обоев, обломки мебели, рваные вонючие
матрацы, дыры, отверстия, щели.
спрятал.
то почти невероятно, чтобы наткнулись на твой тайник. А если вдруг тебя
выследит своя наружка, то ты успеешь расстегнуть штаны. Спокойно, ребята. Я
зашел отлить.
убедился, что вокруг ни души, и нырнул в подъезд. Несмотря, на мороз воняло
там нестерпимо. Он чиркнул спичкой, осветил на несколько секунд косую
деревянную лестницу, покрытую желтой вонючей наледью. Он заранее, при
дневном свете, изучил здесь каждый квадратный сантиметр пространства, чтобы
потом, когда придет за контейнером ночью, не ошибиться.
плотный лоскут обоев, и за ним была удобная ниша, прикрытая куском
штукатурки.
чиркнул спичкой, осветил тайник, достал контейнер. Это была коробка от
папирос "Герцеговина-флор". Внутри для полной достоверности лежал рулончик
микропленки.
и попытался спрятаться, рванул на кухню, там имелся чулан и оставалась
надежда, что не найдут. Но по дороге он налетел на остов железной кровати.
Внизу услышали грохот, поспешили наверх. Володя успел войти в бывшую
коммунальную кухню. В оконную дыру светила полная луна. Это были вовсе не
свои, не четверо, наружников, а какие-то незнакомые люди. Из их пастей валил
крутой перегарный пар. Они увидели его сразу, налетели без всяких слов и
объяснений, повалили на пол и принялись избивать, весело матерясь.
медных пятаков и картонная коробка с микропленкой. Он успел крикнуть
довольно громко, но не надеялся, что кто-нибудь услышит. Его били кастетами,
ногами, по животу, по лицу, по спине. В какой-то момент он понял, что они
забьют его до смерти.
проходной двор и там исчез, однако не поняли, в какой именно дом вошел. Они
стали ждать его во дворе, наблюдая за несколькими подъездами. Они видели,
как в ободранную дверь вошла компания из шести человек, но их это не
касалось. Им нужен был "объект", то есть Володя. Им нужны были хорошие
оценки.
бить. Чувствуя, что теряет сознание, он крикнул еще раз, отчаянно, из
последних сил.
воя ветра или взвизга сумасшедшего ночного кота. Потом кто-то из них
сообразил, что крик раздался из того самого дома, куда вошла компания. И на
всякий случай они решили этот дом потихоньку проверить. Просто так, потому
что надоело мерзнуть и не хотелось сдаваться. Уже в подъезде услышали
характерные звуки и поняли, что наверху кого-то дубасят. Бесшумно поднявшись
на второй этаж и заглянув в бывшую коммунальную кухню, не сразу догадались,
что бьют их однокашника, что на загаженном полу корчится их вожделенный
"объект" Володя Герасимов. Во-первых, было темно, во-вторых, такого поворота
событий они совершенно не ожидали. Но не растерялись.
друг к другу тремя парами наручников. Это оказались подростки из
ремесленного училища, которое находилось на соседней улице. Они были пьяны и
плохо соображали, что происходит. В дом они зашли потому, что приходили туда
постоянно. Пили, закусывали, общались, иногда притаскивали девиц. Этой ночью
зашли за бутылкой "Столичной" водки, в которой, по их расчетам, еще что-то
осталось после позавчерашней гульбы. Бить Володю стали потому, что решили,
будто человек пришел за их бутылкой, а в общем просто так, потому что было
холодно и скверно на душе.
на окошке. Оказавшись в фургоне "скорой", Володя пришел в себя, понял, что
теперь уж его не убьют, и страх смерти сменился оглушительной болью. Болело
все, каждая косточка, каждая мышца, и оказалось, что наука терпения,
преподанная бывшим следователем Чижиком, не стоит ни гроша. Володя даже не
вспомнил, как его учили радоваться боли. Он ее ненавидел и больше всего на
свете хотел, чтобы она прошла. Однако он терпел и не орал, не стонал -
просто потому, что было стыдно. Потом, в больнице, к нему заглянул врач,
который оказывал первую помощь в фургоне, и сказал, что он молодец, вел себя
как настоящий мужик, и если сумел вытерпеть ту боль, то теперь ему никакая
не страшна.
вилле, генерал Владимир Марленович Герасимов попытался сравнить ту боль,
которую никогда не забывал, и эту, нынешнюю. Та боль была прекрасна, она
вела его из смерти в жизнь, а эта совсем наоборот.
попросила лекарство, сумел объяснить, где спрятана баночка, сжевал четыре
капсулы, глотнул воды. У него хватило сил уговорить жену не вызывать
"скорую", подождать до утра. После капсул он принял еще две таблетки
сильного снотворного и уснул.
медицинской энциклопедии, долго его листала трясущимися руками и наконец
отыскала латинское название лекарства, которое принял Володя и о котором она
ничего не знала. Прочитав, что это сильнодействующий обезболивающий
препарат, применяющийся при онкологических заболеваниях, она не заплакала.
Она просто просидела до утра в библиотеке в кресле-качалке с тяжелым томом
на коленях.
короткий обморочный сон, а проснувшись, позвонила знакомому греку, который
отлично говорил по-русски, и попросила привезти к ним в дом самого лучшего
онколога, какой есть на этом маленьком острове, как можно скорее, и за любые
деньги.
Глава 28
сквозь рощу. Розовое рассветное солнце мелькало за березовыми стволами. Тело
Эриксон Стивен
Самойлова Елена
Березин Федор
Володихин Дмитрий
Андреев Николай
Свержин Владимир