гладь полноводной реки, величественной в своей несуетности.
допросом доктора. Он сказал: "Нас всех убили на той войне". Так вот, меня
тоже убили на той войне. Не на вашей, а на моей. В Афгане. Мы свои. А своих
я убивать не дам. Все. Подъем. Давай работать.
усложнять дело и нырять в ледяную воду. Мужики были жилистые и верткие, как
пантеры. Но на нашей стороне был эффект неожиданности и преимущества
молодости. И форма, понятно, у нас была получше.
в наши камуфляжки, а сами надели их униформу. Была откорректирована и роль
Сивопляса. Когда троих его парней умотали линями и уложили в кубрике, его
самого, тоже связанного и с кляпом из грязной тряпки во рту, вытащили на
берег и отволокли под навес. Он мычал и бился, как уссурийский тигр,
спеленутый сетью ловцов. Укоризненный взгляд его прожигал мне сердце
раскаленным железом, каким были изукрашены спина Боцмана и спина Сивопляса.
И я чувствовал, что, если не удастся убедить его в правильности того, что мы
делаем, этот взгляд до конца жизни будет преследовать меня в бессонницу, а
потом будет предъявлен мне первым номером в списке моих грехов на Страшном
суде.
повлекло к востоку. Мы освободили Сивопляса и вернули ему "калаш". Он
отплевался и сказал:
таланты, но умением жечь глаголом сердца людей природа его обделила. Его
объяснения Сивопляс слушал внимательно, но чувствовалось, что все эти дела
ему глубоко до фени. Его нисколько не ужаснула апокалипсическая картина
будущих локальных войн, в которых с помощью российских штурмовиков народы
мира будут превращать друг друга в кровавую лапшу, оставила совершенно
равнодушным угроза краха российской экономики, а когда Док упомянул о
международном престиже страны, который неминуемо будет подорван, если
агентура ЦРУ перехватит "Руслан", Сивопляс перебил:
Россия?
катер, и сказал:
убогого. И ответил:
Это был хорошо знакомый нам патрульный Ми-28. Он тянул над рекой на высоте
метров триста. Потом пошел вниз, чуть клюнул носом и выплюнул одну из
шестнадцати ракет "Вихрь". Оставляя белый след, она прошла над водой, и там,
где только что был маленький силуэт катера, сверкнуло, вспух и лопнул
огненный шар и взметнулся водяной столб.
успел схватить его за ногу, за другую ногу ухватился Артист, а Док навалился
сверху всей своей массой.
30-миллиметровой пушки 2А42. Еще раз развернулся, облетая на малой высоте
окрестности, прогрохотал двигателем над крышей навеса, заложил вираж и
отвалил в сторону аэродрома.
сел на краю обрыва, по-восточному скрестив ноги, и начал раскачиваться
вперед-назад. Мы расположились по сторонам от него и сидели, молча глядя на
хмурую воду сибирской реки Стикс. А что тут можно было сказать?
Потом сказал:
Урузганом. Потом сказал:
останется, если их не остановить. Говори, что делать.
обстоятельств поставило его в такое положение, когда только от него, как от
одного-единственного солдата на острие захлебнувшейся атаки, зависит исход
огромного дела. Дрогнет он, и запнется взвод, вожмется в землю на свинцовом
юру рота, залягут, а потом начнут пятиться батальоны, обнажая фланги
соседей, вовлекая в губительную воронку отступления полки и дивизии.
как взмах руки и изгиб тела потерявшего равновесие канатоходца. В какой-то
момент он даже поразился себе: да не спятил ли я? Но уже заработал его
холодный практический ум, анализируя ситуацию, просчитывая варианты. И когда
приехал аль-Джаббар с тремя молодыми черноусыми арабами-телохранителями в
одинаковых черных костюмах и с одинаковыми черными кейсами, Ермаков уже был
готов к разговору.
Потапово оставалось в обрез, это был хороший повод отложить разговор. В
машине тоже вести обсуждение нельзя из-за присутствия арабов, понимавших
по-русски и по-английски. На предложение Ермакова изложить дело уже на борту
"Руслана" аль-Джаббар немного подумал, легким касанием ладони поправил
безукоризненный пробор на иссиня-черных, набриолиненных волосах, повертел
массивный золотой перстень на маленьком пухлом пальце и согласился:
сомневаемся, что наш высокочтимый друг отдает себе полный отчет в своих
действиях.
доброжелательство, но глаза смотрели холодно, жестко.
могущественного миллиардера бен Ладена) гражданин Саудовской Аравии Мухаммед
Хасан аль-Джаббар был очень опытным бизнесменом и хладнокровным человеком.
Но и он окаменел, когда узнал, что афганские летчики, которые должны были
перегнать истребители из Потапова в Кабул, взяты под наблюдение и вот-вот
будут арестованы.
самолетов не может быть использован из-за противодействия неких влиятельных
сил в российском руководстве, - стерло последние остатки доброжелательства с
его лица.
эта часть российского руководства придерживается прозападной, а точнее,
проамериканской ориентации.
воинов ислама была одна ахиллесова пята. При всей многоопытности и хитроумии
они забывали, что ненависть - очень плохой советчик в делах. Даже намек на
военную оснащенность Израиля приводил в ярость ближневосточных арабов и
заставлял их идти в переговорах с Ермаковым на большие уступки. Такой же
красной тряпкой для аль-Джаббара было упоминание США.
внутренние дела России и он не намерен обсуждать их с многоуважаемым и
высокочтимым партнером.
его позиция была действительно очень сильной. Но в ней таилась и уязвимость.
Она заключалась в том, что талибам нужны истребители, а купить их они могут
только у России.
или жизнь или смерть самого аль-Джаббара. Ермаков даже допускал, что его
партнер настолько фанатичен, что готов пожертвовать своей жизнью во имя
священного дела. Но это было только на руку Ермакову.
искал выход. Ермаков не торопился его подсказать. Партнер должен дозреть до
того состояния, когда в любом предложении он изначально станет искать
выгоды, а не опасности и подвохи, будет думать, почему это предложение нужно
принять, а не почему отвергнуть.
Расторжение ранее заключенного контракта на девятьсот шестьдесят миллионов
долларов невыгодно обеим сторонам.