подношений, брали по заемной грамоте у своих же, русских купцов. Отданное
татарам тотчас, через торг, возвращалось в купеческую мошну. Брали подарки
просто, открыто радовались красивым вещам, прищелкивали языком, улыбались,
тут же примеряли на себя богатую сряду, любовались посудой и оружием. Было
во всем этом что-то детское и по-детски не обидное. Нынче важные ордынцы
так уже даров не берут. Толкуют что-то о праве, о законе, поминают имя
пророка. Приношений ждут, отводя глаза, и тотчас отсылают со слугами
куда-то в задние покои. Злее и настойчивей требуют серебра - видно, купцы
выучили - и берут подарки не просто так, а с делом каким, чтобы, например,
ускорить встречу с Узбеком, - уже не подарки, взятки берут. И это тоже
вызывало омерзение. Михаил про себя вспоминал, кому, что и сколько дано.
Беглербегу явно даров показалось мало. Ну, придет домой, увидит иной
принос княжеский, коней разглядит - омягчеет! У себя, в Твери, некогда
вирников и мытников казнил за такое. А тут наново вводят, радуются!
Бесермены теперь во все щели полезут, раз ихняя настала власть!
Сарае, но чувствовал, что свершившееся и огромно, и страшно, и - провидя
не умом, но сердцем грядущую судьбу - понимал, что в своем падении (а
падение мыслилось неизбежным) Орда может подмять под себя Русь и погубить
ее вместе с собою.
бы ореол, исходящий от собственных волос, - свет мученичества, предвестие
грядущего горя...
эмиров. Заметно было, несмотря на множество новых лиц в окружении хана,
что старые монгольские обычаи торжественных приемов пока сохранялись еще
полностью. Вскоре Михаилу пришлось уразуметь и еще одну истину: чиновники
новой администрации ханского двора назначились в большинстве из прежней
знати, эмиров и родичей хана, лишь сменивших веру отцов, - да и то полного
замещения всех государственных постов мусульманами не произошло и не могло
произойти еще долгие годы спустя, несмотря на всю ретивость духовных
руководителей и вдохновителей Узбека. И все-таки хоть и те же самые люди,
и почти на тех же местах, но вели себя нынешние ордынцы иначе. Ненавистное
слово <райя> звучало там и тут. На Михаила взирали любопытно, как будто
ожидая, когда же и в чем он сорвется и станет неугоден хану.
церковь была еще слишком сильна даже здесь, в Сарае, и самые умные из
мусульман предпочли пока не ссориться с нею.
зима. Завьюжило. Вести с родины приходили самые нехорошие. Весною Новгород
поднялся вновь, и Юрий Московский, конечно, воспользовался отсутствием
великого князя, послал в Новгород изменника, окраинного тверского князька
Федора Ржевского, с которым стакнулся еще в прежние годы. Тот похватал в
Новгороде наместников Михаила и осенью, с новгородской ратью, двинулся на
Тверь. Пятнадцатилетний Дмитрий с тверскими полками вышел ему встречу, но
уже начинался ледостав, перевозу не стало, войска остановились по обеим
сторонам Волги и стояли шесть недель, ожидая, когда укрепит лед. До бою не
дошло, замирились, но тотчас вслед за тем Юрий с братом Афанасием отбыл в
Новгород, позванный туда на княжение.
Русь, чтобы разгромить коромольников, но, подумав, понял, что права
уезжать не имеет. Надо было продолжать обивать пороги ордынских вельмож,
дарить и дарить беглербега, добиваться новых и новых свиданий с Узбеком,
который - он видел это - не понимает и едва ли даже не боится его,
Михаила. Иногда охватывал настоящий страх: а ну как Узбек помыслит и вовсе
оставить его при себе вековечным заложником?
Проходили месяцы. Вновь задували зимние ветра, и все продолжалось и
продолжалось томительное сидение, раздача подарков, пустопорожние
переговоры... В одном ошибся Юрий - слишком круто стал действовать и,
кажется, насторожил Узбека. К тому же новгородцы задержали ордынскую дань,
и Узбек наконец начал склонять слух к просьбам великого князя, решив
довериться его авторитету на Руси. Неизвестно даже, сам ли Узбек или его
советники, а скорее всего задаренный Михаилом беглербег надумали наконец,
через полтора года хлопот и ожиданий, отпустить великого князя на Русь,
снабдив его вспомогательным войском для усмирения непокорного Новгорода.
Самого Юрия тогда же, зимою 1315 года, хан строгою грамотой потребовал к
себе, в Сарай.
Тохта, но, боже мой, чего это стоило и во что обошлось теперь Михаилу!
Дотла истощившаяся великокняжеская казна уже взывала о милосердии. Да и
железное здоровье самого великого князя было основательно подорвано в
Орде. Пыль, жара, жгучие и ледяные ветра степей да еще непривычная еда в
Сарае - сделали свое дело.
русских князей в Орде. Увы! И безо всякой отравы русичу из лесного мягкого
климата Владимирской Руси попасть на жарынь, сушь и сырость нижней Волги,
да еще пробыть там, ожидаючи ханской воли, в постоянном напряжении и
тревоге духа много месяцев - редкое здоровье могло выдержать все это без
труда и без вреда для себя!
вести из Новгорода, и вести эти были такого свойства, что московский князь
разом переменил все свои намерения и планы. Новгородские бояре тайно (пока
тайно, ибо в Новгороде еще сидели наместники княж-Михайловы) звали его на
стол. Звали <на всей воле новгородской>, то есть: с°л по Новгородской
волости не имети и не ставити, в суд владычень и суд тысяцкого не
вступатися, а судить совместно с посадником, а печать была бы Господина
Великого Новгорода... и прочая, и прочая. Статей, утесняющих княжескую
власть, было весьма много. Юрий, читая грамоту, веселился в душе и даже
посочувствовал малость великому князю. Под такой договор не только
Михайло, и любой бы взбесился! Ему-то было легко давать и отдавать - не
свое дак!
посадников, Андрея и Семена, почти бессменных руководителей новгородской
республики, и прищелкивал языком. Новгородцы вообще нравились ему.
Нравились веселая дерзость, твердое сознание своей выгоды, купеческая
хватка и оборотистость. Нравился и сам Новгород, с детства, с тех еще лет,
когда отец отсылал его туда учить грамоте. Быстрый и прыгучий на решения,
Юрий даже нет-нет да и подумывал иногда: а не перебраться ли ему в
Новгород навовсе, став великим князем? Тамо и сидеть! У их станешь сидеть
- бунтовать уже не замогут, а и выгода городу немалая: великий стол! Поди,
сами рады будут... Мысли эти были дальние, как придут, так и уйдут. До
владимирского стола великокняжеского еще - ой-ей-ей-ей! А что стол он
добудет и станет великим князем на Руси, в это Юрий верил твердо. Даже не
верил - знал. И уверенность эта мало-помалу передавалась всем, кто окружал
Юрия. Уже уверились и тоже ждали - когда?
Нижнем (суздальские князья, запоздало сообразив, что московский князь
попросту отобрал у них богатый торговый город, тщились теперь избавиться
от Юрия) и так в конце концов протянул зиму, потом весеннюю распуту и
дождал новгородской смуты. А тут и началось, и Федор Ржевский, Юрьевым
наущением, поскакал в Новгород хватать Михаиловых бояр.
сам устремился в Новгород, поскольку к нему уже прибыло законное
посольство и ждать долее не имело смысла. Иван лишь головой покачал:
разрешать ему этот брак или нет.)
известия, что Михаил возвращается с татарскою ратью. Неужто опять Иван
оказался прав?
брата Афанасия с дружиной и по стылым, в густом молодом снегу дорогам, по
звонкому холоду ранней зимы поскакал в Москву.
строгими наказами подымать ратных и вести их к Твери. Владимирский полк
был частью уже собран по прежнему, посланному еще из Орды, наказу. Анна,
тоже извещенная с пути, сожидала его в Твери. Михаил не хотел
торжественных встреч в стольном городе. Торжествовать будет он не раньше,
чем сломит новгородцев. Он заставил себя выздороветь. Заставил сесть на
коня. С митрополитом Петром встретился дружески (сердце немного оттаяло),
но и тут не захотел медлить. На четвертый день князь с полками уже
двинулся в Тверь. Татарская конница ушла вперед. Отовсюду стекались рати.
Люди шли дружно, и это радовало. Его не забыли на Руси! Тайный гонец из
Москвы доносил, что Юрий уже в городе, но никуда не едет - ждет. Михаил
распорядился выставить заставы на дорогах и доглядывать: не собирают ли
москвичи рати?
обгоняя большие и малые отряды конных и пеших ратников, бредущих по его
зову в сторону Твери. Узнавая князя, кмети кричали приветное.
Перумов Ник
Доставалов Александр
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Маккэфри Энн