Зато Иоанн Каппадокиец знал, сколько золота прилипло к его рукам.
горные хребты. Когда осталось десять локтей глубины, бури принялись
разметывать верх насыпей. Но воля базилевса оказалась сильнее, базилевс
любил строить, отнимая место у моря. На насыпях и на сваях строили и в
Золотом Роге, и по южному берегу полуострова.
изменились. Дыры превращались в пещеры, пещеры - в овраги, овраги - в
долины. Ливни находили новые места для водопадов. Острие углы камней,
похожих на египетские саркофаги, расщепляли бревенчатые палубы кораблей.
Когда лебедки и тали поднимали камень на месте укладки, иной раз под ним
висели бесформенные клочья, в которые превратилось тело раба, свободного
работника, или мастера, зазевавшегося в момент погрузки на каменоломне.
Критские ловцы губок - водолазы всплывали умытые кровью, хлынувшей из носа
и ушей. Иной и вовсе не поднимался - привлеченные возней скользкие
мурены-охотницы уже устраивали засады на подводных горах, возведенных
базилевсом.
Сицилии, в Сирии, Палестине, Италии, Египте, выстроились на стенах
мандракия. Башни на концах каменных рогов управляли воротами с помощью
цепей.
кинкирем с пятью рядами весел, пять трирем - с тремя рядами, плотная
стайка однорядных быстроходных галер, низких, длинных с окованными железом
острыми носами-бивнями, делали мандракий тесным.
рей, в открытом море было бурно. Здесь вода лежала, как в луже.
Прозрачная, она казалась темной и густой из-за мертвенно-серого цвета дна,
заросшего отбросами, как во всех портах.
виднелись люди, похожие на лохматых зверей. Гребцы, в большей части
невольники, или сидели на своих местах прикованными, или были отведены в
палатийсние тюрьмы для рабов. Матросы прятались под палубой, где они ели,
спали, развлекались. Боевой флот находился в привычном состоянии - ждать
воли базилевса. Морякам не надоели, просто приелись молы мандракия, пышная
лестница, мраморные стены дворца и статуи на стенах гавани - для них эти
фигуры не имели никакого смысла. Иоанн Каппадокиец не привлек внимания. В
Палатии люди умели появляться из стен, исчезать в тупиках. Обычное
неинтересно.
люди, для которых и прыжки воробья могут служить забавой. Иоанн рассуждал;
"Если меня забудут, я сам заберусь хоть под палубу, на скамью гребца. Но -
подождем..."
многим, но выбирать из них и действовать он мог раньше, чем иным приходила
в голову первая мысль. Э, кто сейчас из палатийских думал о флоте! Пока же
надо действовать. "Лучше мятеж в городе, чем враг в своем доме. - сказал
себе Иоанн. - Воспользуюсь свободой и зачищу списки..."
подтянув живот, в створки парадного входа во дворец и исчез, стер себя,
как грязное пятно, с белизны лестницы.
проходил даже волос, тяжесть моря проталкивала влагу в подземелья
Буколеона. Стены потели, на сводах повисали капли. Вероятно, и нечистоты
проедали щели в стыках сточных труб, заложенных под полами Буколеона, как
норы гигантских кротов.
нумерах пришлось выдолбить ямы для сбора жидкости. Иначе вода могла
утопить узников, тем самым раньше времени завершив их судьбу. Судьба же их
была в руках базилевса, как следовало думать. Префект Палатия был пальцами
этих рук. Носорог счел, что добродетельный Фока не должен заглядывать в
нумеры, пока его предшественник, подобно честному купцу, не спишет со
счетов излишние цифры.
особый гул двери нумеров, приглушенный, но глубокий и затихающий
постепенно, как струна. Иоанн опирался на трость, которую выхватил у
кого-то по дороге из залы Преображения Августы.
окошечка за ресницами решетки - какой-то циничный шутник приказал сделать
смотровую щель тюремной двери по рисунку всевидящего ока.
Пожилой человек, привратник был одет в узкий хитон из потертой кожи и в
кожаные штаны. Шапки не было, венчик серых волос вился, как ореол, кругом
гуменца лысины. Сухое лицо его было отлично выбрито, впалые щеки обличали
отсутствие многих зубов.
низкий. Он был похож на писца, высохшего в канцелярии, где по дурной
привычке прикусывать стилосы, грызть палочки для туши и расправлять зубами
складки пергаментов служащие стачивают себе клыки.
Чуть влажная кожа разворачивалась легко. Пробегая глазами строки, Иоанн
щелкнул пальцами, и Алфей вложил светлейшему в руки свинцовый стилос.
Каппадокиец накладывал, чуть нажимая, серые черточки на чьи-то имена.
узкими же простенками низкие двери, запертые засовами и замками. Поворот,
еще поворот, двери и двери. Здесь всегда ночь и всегда мозглая осень.
Некоторые двери были распахнуты, в глубине прятался мрак, еще более
густой, чем в коридоре.
Начался спуск. Пологие ступени лоснились под огнем толстой свечи, как кожа
морского зверя. Мох, способный питаться зловонной сыростью нумеров,
пучился из щелей.
Внизу повторились такие же двери. Нижний этаж подземной тюрьмы! Иконописцы
империи, изображавшие в храмах ад для устрашения грешников, попросту
приукрашивали судебную процедуру и тюрьмы.
из него узника, с той разницей, что тюремщик не знал этого. Алфей открыл
замок и откинул засов на двери, обозначенной греческими буквами "пи" и
"фита", что в счете составляло 89.
ослепленное. Тот, кто знал, еще мог бы угадать в лохмотьях узника рясу
монаха. Человек прикрыл глаза пальцами, черными, как земля. Торчали
длинные пряди спутанной бороды.
арамейским наречием, которого не понимал Алфей.
и вдруг, расправив грязные пальцы с загнутыми, как когти, ногтями,
прыгнул. Цепь, прикрепленная к железному обручу пояса, рванула Савватия
назад. Задыхаясь, трепеща от слабости, он прислонился к стене.
по-христиански вывести тебя из сомнений и самообольщения. Поистине ты
напрасно упорствовал. Тогда ты посмеялся над законом. Я понял, что не
найду пытки, властной над твоим упрямством. Ты помнишь? Я взялся за твоих.
Твой Христос, созданный из ничего по гнусному учению Ария, не устоял
против нашего единосущного. Я взял пять ящиков с золотой утварью, ты ее
знаешь, из-под склепа Антония-дьякона. А казну я вытащил из-под седьмой
плиты влево от алтаря. Улов был хорош.
храма и общины досталось Дьяволу, Поистине, Савватий впал во искушение,
думая скрыть земное от земного. Демон-базилевс издал закон об изъятии
имущества некафолических общин, следовало подчиниться. Не себя жалел
Савватий, а несчастных из своей паствы, кто, страдая под пыткой, нарушил
клятву молчания и выдал тайники.
внятно сказал Савватий. - Не знаю, память какого святого чтит сегодня
истинная церковь и какой год исполнился от пришествия в мир искупителя. Но
верю я в победу света над тьмой, верю в гибель лжи. В темноте я слышал
голоса ангелов и прозревал будущее. Скажу лишь о тебе. Есть у тебя
единственная дочь, дитя невинное. Ждет же ее судьба гнусной Феодоры. Будет
она добровольно терпеть осквернение плоти, дабы не погибнуть от голода.
Страшно впадать в руки бога живого, вымещающего грехи нашей крови и до
седьмого колена...
Савватия, едва не уронил свечу, когда Иоанн бросился на узника. Вцепившись
в тощее горло Савватия, Каппадокиец испугался, что сломает, выпустил и
принялся тыкать острой тростью жалкое тело, хрипя:
сочинил сатиру! Признавайся, пес, пес!
торопишься, он не чувствует.
тело упало. Как заправский врач, Алфей нащупал пульс, потом обнажил