Чтение 65–й страницы книги ~Цусима~

"Курония", "Воронеж", "Ливония" и "Метеор". Они уходили от нас под защитой
вспомогательных крейсеров "Рион" и "Днепр". Транспорты удалялись, посылая
нам поднятыми на мачтах флагами прощальный привет. А мы смотрели им вслед с
нескрываемой завистью.

На баке среди кучки матросов, вместе с которыми находился и я, послышался
говор:

- Вот этим, можно сказать, подвезло.

- До Шанхая, говорят, только сорок миль.

- Часа через четыре будут в нейтральном порту.

- А тут иди с японцами сражаться. Почему? Я их и во сне-то никогда не
видел.

- Я бы руку дал отрезать, только бы попасть в нейтральный порт.

В голосах чувствовались обида и раздражение.

Вскоре транспорты скрылись за сетью дождя.

Верхняя палуба на "Орле" сразу очистилась от людей. Все спустились вниз.

Только на переднем мостике торчали сигнальщики с вахтенным начальником во
главе, оглядывая мутный горизонт и следя за флагманским кораблем, чтобы не
прозевать какого-нибудь сигнала.

Эскадра, освободившись от лишней обузы транспортов, только выиграла от
этого.

До сих пор все еще не была известно, каким из трех проливов мы пойдем в
Японское море. И только в этот день, в девять часов утра, узнали, что наша
эскадра легла на курс норд-ост семьдесят градусов, то есть направилась к
роковому для нас острову Цусима. Весть об этом встревожила весь экипаж.

Среди офицеров замечалась какая-то растерянность, матросы взъерошились,
отпуская брань по адресу Рожественского.

- Куда попер, тупоголовый дьявол?

- Ох, братцы, чует мое сердце - плохо будет нам. На погибель ведет нас,
дуролом. Что дельного можно ждать от такого человека? Только матюгом умеет
крыть своих подчиненных, и больше ничего.

- Не зря называют его "бешеный адмирал".

Гальванер Алференко изрек:

- Ему бы не командующим быть, а дантистом. Вот бы он показал свой талант.

- Почему дантистом?

- Здорово зубы у матросов вышибает.

- И как это доверили ему целую эскадру. Неужели у нас во флоте нет других
начальников, поразумнее?

Кочегар Бакланов пояснил это:

- У нас во флоте перепроизводство

адмиралов.

Человек

семьдесят
насчитывают. Должностей не хватает для всех. Поэтому и начали назначать кого
заведующим мясным складом в Кронштадте, кого заведующим библиотекой.

А один, как говорят, состоит вроде дворника при Главном адмиралтействе.

Изо всех-то, конечно, человека три можно бы выбрать поталантливее. Но
ведь там, в Петербурге, с высоты как смотрят? Раз злой человек, значит,
хорош.

А уж злее Рожественского - где еще такого найдешь? Разойдется - землю
копытом роет. Эх, плюнуть бы на все и растереть!

Я внес поправку:

- Ты ошибаешься, Бакланов. Это в Англии около семидесяти адмиралов. Но
какой большой у нее флот в сравнении с нашим. А у нас флот мал, зато
адмиралов больше, чем в Англии... сто человек.

Гальванер Голубев мечтал вслух:

- Добраться бы до Владивостока и сговориться бы с армией. Тогда можно
будет повернуть руль лево на борт и прямым сообщением на Петербург. Жарко
будет многим.

Кто-то вставил:

- Теперь бы повернуть эскадру на шестнадцать румбов.

Голубев возразил:

- Ничего из этого не вышло бы. Армия все свои надежды возлагает на нас.

Скажут, подвели мы ее. И народ будет смотреть на нас как на виновников
поражения.

После обеда я вышел на передний мостик. Бисерный дождь, по-видимому,
зарядил надолго. Временами наползал туман, скрытая в своей сырой мгле
некоторые наши суда.

Эскадра к этому времени была построена в новый походный порядок.

Она шла двумя колоннами. Правую из них составляли первый и второй
броненосные отряды: "Суворов", "Александр

III",

"Бородино",

"Орел",
"Ослябя", "Сисой Великий", "Наварин" и "Адмирал Нахимов"; в левую колонну
входил третий броненосный отряд: "Николай I", "Апраксин",

"Сенявин",
"Ушаков" и крейсеры: "Олег", "Аврора", "Дмитрий Донской" и "Владимир
Мономах". Внутри колонн около первых двух броненосцев с той и другой стороны
держались по два миноносца. Остальные пять миноносцев шли под прикрытием
правых бортов крейсеров. Немного позади, врезавшись между колонн, следовали
друг за другом четыре транспорта: "Анадырь", "Иртыш", "Камчатка", "Корея".
Эскадру замыкали два буксирных и водоотливных парохода, "Русь" и "Свирь". И
самыми последними, находясь вне линии колонн, как бы расширяя последние,
двигались госпитальные суда: "Орел" и "Кострома". По обе стороны эскадры,
находясь на траверзе головных броненосцев, шли наши быстроходные дозорные
суда: справа - "Жемчуг", слева

- "Изумруд". Кроме того, впереди, в строе правильного треугольника,
выдвинувшись на расстояние не дольше одной мили, находился разведочный
отряд, состоявший из трех крейсеров: "Светлана", "Урал" и "Алмаз".

Всего к этому времени у нас осталось тридцать восемь судов.

В такой соединенной массе эскадра наша приближалась к Корейскому проливу.

Поведение адмирала Рожественского многих из нас удивляло. С преступным
равнодушием он относился к противнику, не проявляя к нему

никакого
любопытства. В самом деле, три крейсера, выдвинутых вперед, и два крейсера,
державшихся по сторонам колонн, не могли считаться за серьезную разведку.
Они расширяли круг наших наблюдений только на одну-две мили.

Таким образом, наша эскадра шла вперед как бы с завязанными глазами.

Боцман Воеводин, кивнув головою на эскадру, шепнул мне:

- Уродничает наш адмирал.

В этот момент появился на мостике лейтенант Гирс.

Я спросил его:

- Говорят, ваше благородие, что мы направились в Корейский пролив?

- К сожалению, да.

- Значит, его превосходительство избрал для эскадры более прямой путь?

Лейтенант Гирс пожал плечами и промолвил разочарованно:

- Ничего не понимаю. Странно все это +8.

Я спустился в жилую палубу. Матросы после полуденного отдыха пили на
подвесных столах чай. Разговор шел о войне, о деревне, о

любовных
приключениях.

День этот прошел спокойно. Эскадра шла, восьмиузловым ходом, а ночью
убавляла ход даже до пяти узлов. Спали, повахтенно.

12. КТО СТРАШЕН РОЖЕСТВЕНСКОМУ

Адмирал Рожественский, к великому моему удовольствию, не знал меня и не
интересовался мною. Конечно, для него я как личность не существовал. Нас,
одетых в матросскую форму, было на эскадре около двенадцати тысяч человек.

Мы были только исполнителями его воли и той живой силой, которая
необходима для того, чтобы корабли двигались вперед и маневрировали, чтобы
пушки и торпеды, когда это понадобится, начали стрелять в противника.

Поэтому адмирал, как подобает каждому командующему, расценивал всю эту
массу людей неотрывно от общей и единой боевой организации. Но зато я часто
думал о нем: как он управляет эскадрой? Что он сделал для нее?

Каково было его влияние на корабли? Как он воспитывал своих подчиненных?

Какая у него была связь с личным составом? И что это был за человек?

Я задавал себе эти вопросы и в действиях и поступках адмирала пытался
найти ответы на них. Три кампании я плавал на крейсере "Минин" вместе с
Рожественским и за это время много приглядывался к нему. Это был хороший
интендант. Он не присваивал, как другие бюрократы, казенных сумм. Мало того,
он преследовал воров, но только тех, кто был ниже его чином.

Бороться с ворами высшего ранга ему было невозможно. Казенную копейку он
берег иногда даже в ущерб делу. При нем экономично и в полном порядке велось
судовое хозяйство в учебно-артиллерийском отряде и на 2-й эскадре.

В этом отношении он поступал добросовестно. Его положительным качеством
было его трудолюбие: он мог, не жалея себя, работать дни и ночи. Сколько
энергии и заботы нужно было проявить, чтобы такую разнотипную и сбродную
эскадру провести вокруг Африки и приблизить ее в целости к японским берегам.
Правда, то же сделал и адмирал Небогатов. Под его командованием 3-я эскадра
прошла почти такой же длинный путь и при таких же условиях только в три
месяца. При этом подчиненные Небогатова не испытывали на себе ни сумасшедших
выкриков, ни издевательств со стороны своего начальника. А между тем состав
кораблей Небогатова не отличался хорошими качествами: два старых судна и три
броненосца береговой обороны. Но все равно - за Рожественским в этом
отношении остаются большие заслуги. Словом, это был настоящий служака,
строгий и требовательный к другим. Он любил порядок и дисциплину. Но,
воспитанный на рутине, он понимал это по-своему и больше обращал внимание на
внешние формы службы. А главное - меня поражало в нем его, непомерное
самомнение и самонадеянность. Если к этому прибавить его раздражительность и
деспотический характер, то станет понятным, почему так тяжко было служить
под командованием Рожественского.

Попав на 2-ю эскадру, я уже много знал таких характерных черт адмирала,
но мне хотелось распознать того, кому была дана такая огромная власть во
флоте. С какой жадностью я прислушивался ко всему, что говорят офицеры и
матросы о начальнике эскадры! У меня, словно у страстного охотника,
преследующего по следу зверя, разгоралась надежда, что из обрывков фраз,
брошенных случайно по его адресу, из отдельных замечаний, из рассказов о его
прошлом я в конце концов составлю о нем полное представление. Я уделял ему