красотой! - кричала между тем Эстер, воинственно размахивая руками. -
Посмотрю я, как она посмеет показаться женщине, которая слышала, и не раз,
звон церковных колоколов и знает, что такое прочный брак! - И она погнала
Ишмаэла с Эбирамом назад, к их жилью, точно двух мальчишек, прогулявших
школу. - Я ей покажу, уж я ей покажу, она у меня пикнуть не посмеет! А вы
даже и не думайте околачиваться здесь; чтоб у вас и в мыслях не было
заночевать в таком месте, где дьявол расхаживает, как у себя дома, и знает,
что ему рады-радешеньки. Эй вы, Эбнер, Энок, Джесс, куда вы подевались? Живо
запрягайте! Если наш дурень отец, жалкий разиня, станет пить и есть с
краснокожими, они, хитрецы, еще подсыплют ему какого-нибудь зелья! Мне-то
все одно, кого бы он ни взял на мое место, когда оно опустеет по закону...
Но не думала я, Ишмаэл, что ты после белой женщины польстишься на бронзовую
или, скажем, на медную! Да, на медную - ей медяк красная цена!
супругу, жестоко уязвленную в своем женском тщеславии, и лишь изредка
прерывал ее невнятными восклицаниями, убеждая, что он ни в чем не виноват.
Но она не унималась и не слушала ничего, кроме собственного голоса, а другие
ничего не слышали, кроме ее требований немедленно уезжать.
мерам, скваттер заблаговременно согнал скот и нагрузил фургоны. Таким
образом, можно было, не задерживаясь, сняться с места, как того хотела
Эстер. Сыновья недоуменно переглядывались, пока мать бушевала, однако не
проявили особого любопытства, так как подобные сцены были для них не внове.
По приказу отца шатры из шкур, предоставленные им дакотами, тоже побросали в
фургоны, чтобы проучить вероломных союзников, после чего караван двинулся в
путь на обычный свой манер - медленно и лениво.
оружием в руках, дакоты проводили его взглядом, не выдав ни удивления, ни
досады. Дикарь что тигр: он редко нападает на противника, когда тот ждет
нападения; и если воины сиу замышляли враждебные действия, у них, как у
хищного зверя, хватало терпения выждать, затаясь до той поры, когда жертву
можно будет свалить с ног одним ударом и наверняка. Впрочем, без сигнала от
Матори они ничего бы и не начали, Матори же глубоко затаил свои намерения.
Быть может, вождь втайне ликовал, что ему удалось так легко отделаться от
союзников с их неприятными требованиями; быть может, он выжидал более
подходящей минуты, чтобы показать свою силу; а может быть, поглощенный более
важными делами, он просто не мог думать ни о чем другом.
отнюдь не оставил своих первоначальных намерений. Он отошел со своим
караваном примерно на милю, держась все время берега реки, и, выбрав удобное
для стоянки место на склоне высокого холма, расположился на ночлег. Опять
раскинули шатры, выпрягли лошадей, отправили их пастись вместе со стадом в
долине под холмом, и всеми этими привычными, необходимыми для ночлега
приготовлениями Ишмаэл занимался спокойно, не спеша, как будто не было рядом
опасных соседей, которым он не побоялся бросить дерзкий вызов.
решиться другое безотлагательное дело. Как только им стало известно, что
Матори возвращается, захватив в плен грозного и ненавистного вождя пауни, в
лагере поднялось ликование. Чтобы никто не помышлял о милосердии к врагу, из
шатра в шатер ходили старухи дакотки и всячески разжигали ярость воинов. С
одним они заводили речь о сыне, чей скальп, подвешенный над дымным очагом,
сушится в хижине пауни, с другим - о его собственных ранах, о позоре
проигранных битв; тому напоминали, сколько лошадей и сколько шкур отнял у
него враг, а этому - как пауни посрамил его и как должно теперь отомстить.
хотя еще было неясно, как далеко они собирались пойти в своей мести. Разумно
ли будет расправиться с пленниками? На этот счет мнения сильно расходились,
и Матори не спешил приступать к обсуждению, так как не был заранее уверен, к
чему оно приведет: будет ли решение совета благоприятно для его собственных
планов или же, напротив, помешает им. Пока велись только предварительные
совещания, в которых каждый вождь старался выяснить, на какое число
сторонников он может рассчитывать, когда волнующий всех вопрос будет
обсуждаться на совете племени. Теперь пришло время начинать совет, и
приготовления проводились с торжественностью и достоинством, как и подобало
в этом важном случае.
столба, к которому был привязан их главный пленник. Мидлтона и Поля принесли
и связанных положили у ног пауни; потом мужчины стали рассаживаться, каждый
занимая место в соответствии со своим правом на отличие. Воины подходили
один за другим и садились, располагаясь по широкому кругу, спокойные и
важные, как будто каждый приготовился вершить справедливый суд. Были
оставлены места для трех-четырех главных вождей; да несколько древних
старух, иссохших, как только могли иссушить их годы, холод и зной, и тяготы
жизни, и буйство дикарских страстей, проникли в самый передний ряд;
ненасытная жажда мести толкнула их на эту вольность, а испытанная верность
своему народу послужила ей извинением.
приходом в тщетной надежде, что их единодушие позволит устранить и
расхождения между группами их приверженцев: ибо, как ни влиятелен был
Матори, а власть свою мог поддерживать, лишь опираясь на мнение стоящих
ниже. Когда эти важные особы наконец все вместе вступили в круг, их угрюмые
взоры и насупленные лбы достаточно ясно говорили, что и после длительного
совещания они не пришли к согласию. Глаза Матори непрестанно меняли свое
выражение, то вспыхивая огнем при внезапных движениях чувства, то снова
леденея в неколебимой сдержанности, более подобавшей вождю на совете. Он сел
на место с нарочитой простотой демагога; но огненный взгляд, каким он тотчас
же обвел молчаливое собрание, выдал в нем тирана.
трубку племени и покурил из нее на четыре стороны - на восток, на юг на
запад и на север. Это было умиротворяющее жертвоприношение. Завершив ритуал,
старец протянул трубку Матори, а тот с напускным смирением передал ее своему
соседу, седоволосому вождю. После того как все поочередно затянулись из
трубки, установилось торжественное молчание, точно это курение было не
только обрядом, но и в самом деле расположило каждого глубоко обдумать
предстоящее решение Затем встал один старый индеец и начал так:
снегов после того, как моя рука впервые убила пауни. Что говорит мой язык,
видали мои глаза. Боречина очень стар. Горы стояли, где стоя г, дольше, чем
он живет в своем племени, и реки делались полны и пусты раньше, чем он
родился; но где тот сиу-, который это знает, помимо меня? Сиу услышат, что
он скажет. Если иные его слова упадут на землю, они их поднимут и поднесут к
своим ушам. Если иные улетят по ветру мои молодые воины, которые очень
быстры, перехватят их Теперь слушайте. С тех пор как бежит вода и растут
деревья, тетон на своей военной тропе находил пауни. Как любит кугуар
антилопу, так дакота любит своего врага. Когда волк встречает косулю, разве
он ложится и спит? Когда кугуар видит лань у ключа, разве он закрывает
глаза? Вы знаете, что нет. Он тоже пьет; но не воду, а кровь! Сиу быстрый
кугуар, пауни - дрожащий олень. Пусть мои дети услышат меня Они признают что
мои слова хороши. Я кончил.
когда они выслушали кровавый совет одного из старейших в народе.
Мстительность, глубоко внедрившись в их души, стала отличительной чертой их
нравственного облика, тем отраднее было им слушать иносказательные намеки
старого вождя. Матори заранее радовался успеху своих замыслов, видя, как
сочувственно большинство собравшихся принимает речь его друга. Все же до
единодушия было еще далеко. После речи первого оратора, как требовал обычай,
выдержали долгое молчание, чтобы все могли оценить ее мудрость, прежде чем
другой вождь возьмет на себя смелость ее опровергнуть. Второй оратор, хотя
весна его дней тоже давно миновала был все же не так стар, как его
предшественник. Он понимал невыгоду этого обстоятельства и постарался, по
возможности, уравновесить его преувеличенным самоуничижением.
увериться, насколько его признанная репутация храброго и рассудительного
вождя опровергала это утверждение. - Я жил среди женщин в ту пору, когда мой
отец был уже мужчиной. Если моя голова седа, то это не потому, что я стар.
Тот снег, что падал на нее, пока я спал на тропах войны, примерз к моим
волосам, и жаркому солнцу у селений оседжей оказалось не под силу его
растопить.
которых тот так искусно напомнил. Оратор скромно выждал, когда волнение
слегка улеглось, и, ободренный похвалами слушателей, продолжал с возросшей
силой:
рысь. Поглядите на меня получше. Я сейчас повернусь спиной, чтобы вам видеть
меня с обеих сторон. Теперь вы знаете, что я ваш друг, потому что я вам
показал ту часть моего тела, которую еще не видел ни один пауни. Смотрите
теперь на мое лицо - не на этот рубец, потому что сквозь него ваши глаза
никогда не заглянут в мой дух. Это щель, прорезанная конзой. Но есть тут две
дыры, сделанные Вакондой, и сквозь них вы можете смотреть мне в душу. Кто я?
Дакота - и снаружи и внутри. Вы это знаете. Так слушайте меня. Кровь каждого
существа в прерии красная. Кто отличит место, где был убит пауни, от того,
где мои молодые охотники убили бизона? Оно того же цвета. Владыка Жизни
создал их друг для друга. Он создал их похожими. Но будет ли зеленеть трава
там, где был убит бледнолицый? Мои молодые охотники не должны думать, что
этот народ слишком многочислен и не заметит потери одного своего воина. Он
часто их перекликает и говорит: "Где мои сыновья?" Когда у них не хватит
одного человека, они разошлют по прериям отряды искать его. Если они не
смогут найти его, они прикажут своим гонцам искать его среди сиу. Братья
мои! Большие Ножи не глупцы. Среди нас сейчас находится великий колдун их
народа; кто скажет, как громок его голос или как длинна его рука?..
Шидловский Дмитрий
Каргалов Вадим
Контровский Владимир
Корнев Павел
Муркок Майкл
Шилова Юлия