Чтение 65–й страницы книги ~На восток от Эдема~

понимания, он дал бы тебе это понимание или заповедал бы нам по-другому.

- Но...

- Самюэл, ты спорщик, какого мир не видел.

- Ты права, матушка.

- И не соглашайся все время со мной. Это отдает неискренностью. Твердо
говори, что думаешь.

Он сел в тележку, тронул лошадь. Глядя ему вслед, Лиза сказала вслух:

- Славный он муж, но любит спорить.

А Самюэл мысленно удивлялся: "Ну и ну. А я-то думал, что знаю ее".

3

На последней полумиле, повернув с речной долины под большие дубы, на
подъездную неразровненную дорогу, Самюэл старался вызвать в себе гнев, чтобы
заглушить им неловкость от незваного приезда. Он подбодрял себя высокими
словами.

С их последней встречи Адам стал еще костлявей. Глаза тусклые, точно он
глядит, не видя. Не сразу осознал, что перед ним Самюэл, а узнав, недовольно
поморщился.

- Гостю незваному присуща робость, - сказал Самюэл.

- Что вам надо? Разве вам не уплачено? - сказал Адам.

- Уплачено? Еще бы. Разумеется, уплачено. И притом с лихвою и сверх
моих заслуг.

- Что? Это как понимать?

Гнев в Самюэле начал разрастаться, распускаться зелено.

- Человек всею жизнью своею взыскует оплаты. И если весь труд моей
жизни к тому устремлен, чтоб отыскалась мне настоящая цена, то можете ли вы,
убогий человече, определить ее беглой пометкой в гроссбухе?

- Я уплачу, - воскликнул Адам.- Уплачу, говорят вам. Сколько? Я уплачу.

- Уплатить вы должны, но не мне.

- Тогда зачем приехали? Уезжайте.

- Бывало, вы звали меня.

- Теперь не зову.

Самюэл упер руки в бока, подался к Адаму всем корпусом.

- Я объясню вам сейчас тихо-мирно. Вчера вечером - горьким, хмурым
вечером - пришла ко мне добрая мысль и усладила мрак ночи. И мысль эта
владела мною от зари вечерней до утренней, зачерпнутой звездным ковшом, о
котором есть в сказаньях наших пращуров. И потому я сам себя призвал сюда.

- Но вас не звали.

- Мне ведомо, что по особой милости господней из чресл ваших произошли
близнецы, - сказал Самюэл.

- А вам какое дело?

Что-то вроде радости зажглось в глазах Самюэла при этой грубой
отповеди. А из дома - он заметил - украдкой выглядывает Ли.

- Ради Господа Бога, не понуждайте меня к насилию. Я хочу, чтоб обо мне
осталась на земле мирная память. - Не понимаю, о чем вы.

- Где уж понять Адаму Траску - волку с парой волченят, замызганному
петуху-папаше, что потоптал и вся забота. Комку глины бесчувственному!

Щеки Адама побурели, взгляд наконец пробудился. А в Самюэле радостно и
горячо цвел гнев.

- Дружище, отойди подальше от меня! - вскричал он, - Прошу тебя и
умоляю! - Углы его губ омочила слюна. - Прошу! - повторил он. - Ради всего,
что тебе еще свято, отодвинься подальше. Ведь руки чешутся пришибить тебя.

- Уезжайте. Вон с моей земли, - сказал Адам.- Вы не в своем уме.
Уезжайте прочь. Это моя земля. Она мной куплена.

- Глаза и нос тоже тобою куплены, - с насмешкой сказал Самюэл.
Двуногость куплена, и ноготь вместо когтя. Ты слушай, пока я тебя не убил.
Что, естество твое тобою куплено? Из каких таких наследных средств?
Вдумайся, человече: заслужил ли ты своих детей?

- Заслужил? Они и так здесь. При чем тут заслуги?

- Благослови меня, Лиза! - возопил Самюэл.- Да как ты можешь, Адам!
Слушай меня, пока не сдавил тебе горло. Пока еще обуздываю руки и мирно
говорю. Драгоценная двойня твоя сиротеет незамеченно, непризнанно и
неприкаянно - сиротеет безотцовщиной.

- Вон с моей земли, - прохрипел Адам.- Ли, принеси ружье! Это
буйнопомешанный. Ли!

И тут Самюэл схватил его за горло, надавил большими пальцами, и в
висках Адама застучало, глаза налились кровью.

- Руки по швам, хиляк! - рыкнул Самюэл.- Ты этих близнецов не купил, не
украл и не выменял. Ты получил их по редкостному и благому Божьему
соизволению.

Внезапно он отнял от горла свои жесткие пальцы. Тяжело дыша, Адам
ощупал горло, - тверда у кузнеца хватка.

- Что вы от меня хотите? - В тебе любви нет.

- Хватило, чтоб себя под пулю подвести. - Любви никогда не хватает. За
каменной оградой счастья нет.

- Не лезьте ко мне. Я в силах дать отпор. Я не беззащитен, не думайте.

- У тебя две защиты, и обе не названы именем.

- Я крепко дам сдачи. Ведь вы старик.

- Не представляю такого тупицу, чтобы нашел утром на земле камень и не
нарек его к вечеру именем - не обозначил, допустим, Петром. А ты - ты год
прожил с иссыхающим сердцем и хоть бы пронумеровал своих сынов.

- Не ваше дело, как я поступаю, - сказал Адам.

Тяжким от работы кулаком ответил Самюэл, и Адам распластался в пыли.
"Встань", - сказал Самюэл и снова уложил его ударом, и на этот раз Адам не
встал. Лежал, каменно глядя на грозного старика. Ярость угасла в глазах
Самюэла.

- Твои сыновья сиротеют без имени, - тихо сказал он.

- Их оставила, осиротила мать, - сказал Адам.

- А ты их без отца оставил. Неужели не чувствуешь как зябко ночью
сироте-ребенку? Не для него тепло и птичье пенье, и чего ему ждать от
рассвета? Неужели ты совсем забыл детство, Адам?

- Не моя в этом деле вина, - сказал Адам.

- Но надо же беду поправить. У твоих сынов нет имени.

Самюэл нагнулся и, приобняв за плечи, помог Адаму встать.

- Мы дадим имена, - сказал Самюэл, - Обдумаем, и подберем, и оденем их
хорошим именем.

Он обеими руками стал стряхивать пыль с Адамовой рубашки.

Взгляд Адама был далек, но не рассеян, а сосредоточен, точно Адам
прислушивался к какой-то музыке, несомой ветром, - и глаза уже не были
мертвенно-тусклы.

- Никогда бы не поверил, что буду благодарен за оскорбления и нещадную
трепку, - сказал он.- И однако благодарен. Спасибо, хоть и кулаком
выколочено из меня это спасибо.

Самюэл улыбнулся, от глаз пошли морщинки-лучики.

- Ну и как у меня получилось - без натяжки? Нагнал страху как следует?
- спросил он.

- То есть?

- То есть я обещал жене так сделать. Она не верила, что меня на это
станет. Я ведь не из драчунов. Последний раз я дрался еще школьником из-за
учебника и красноносой девочки - в ирландском графстве Дерри,

Адам смотрел на Самюэла, но мысленно видел перед собой Карла, ощущал
его темную, убийственную злобу, потом увидел Кэти, ее пустые глаза над дулом
пистолета.

- Ты нагонял не страх, - сказал Адам.- В тебе скорее усталость
чувствовалась.

- Видно, недостаточно я рассерчал.

- Самюэл, я только один раз задам этот вопрос. Слыхал ты что-нибудь о
ней? Есть ли хоть какие-нибудь вести?

- Ничего я не слыхал.

- Что ж, так, пожалуй, даже лучше, - сказал Адам.

- Ты ее ненавидишь?

- Нет. Только мутная тоска на сердце. Может, потом она определится в
ненависть. Понимаешь, прелесть так сразу обернулась в ней мерзким и жутким.
Все у меня смешалось, спуталось.

- Когда-нибудь мы сядем и разложим это на столе четким пасьянсом, -
сказал Самюэл.- Но теперь - теперь у тебя же нет всех карт.

Из-за сарая донесся истошный крик возмущенной курицы - и потом тупой
удар.

- Что-то там в курятнике, - сказал Адам.

Снова послышался куриный крик - и оборвался.

- Это Ли орудует, - сказал Самюэл.- Знаешь, если бы у кур было свое
правленье, церковь, историческая наука, то радости людского рода
трактовались бы в ней хмуро и кисло. Стоит людям озариться радостью,
надеждой - и тут же тащат вопящего курчонка на плаху.

И оба примолкли, обмениваясь лишь скупыми пустовежливыми вопросами о
здоровье, о погоде и не слушая ответов. И в конце концов оба насупились бы
снова, если бы не Ли.

Он вынес стол, два стула, поставил их к столу друг против друга. Сходил
за виски, расположил на столе два стакана. Потом вынес близнецов, держа
одного правой, другого левой рукой, посадил на землю у стола и дал каждому
палочку - махать и развлекаться игрой тени.

Оба мальца сидели серьезные, таращились на бороду Самюэла, искали
глазами Ли. Странная на них была одежда: длинные штанцы, китайские расшитые
и отороченные черным курточки - на одном бирюзово-голубая, на Другом
бледно-розовая. А на головах круглые черные шелковые шапочки с ярко-красной
шишечкой на плоском верху.

- Где ты раздобыл эти одежки, Ли? - спросил Самюэл.

- Я не раздобывал, - сердито сказал Ли. - У меня хранились. Всю прочую
одежду я сшил им из холстины. А в день, когда мальчику дают имя, он должен