read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



который пробивался вверх, говоря ему, что незачем тратить силы. Это
предательство класса, это предательство народа и предательство человека.
Он стал кричать на родителей, так как ему показалось, что они
собираются возражать.
- Знаю, знаю, вытащить его и отослать куда-нибудь подальше. Одним махом
с ним покончить, чтобы навсегда с глаз долой.
Я хочу того же самого. Как-никак он мой брат. У меня тоже сердце есть.
Но с теоретической точки зрения, как честный гражданин общества, я осудил
бы его и беспощадно покарал.
Накипь, накипь, которую надо счистить.
Голова старика тряслась. Боль старит детей, стариков превращает в
детей. Бывший президент залепетал так невразумительно, что даже Генрик,
заподозрив недоброе, отпрянул от него.
- Не говори так, ради бога, - отец не просил, а предостерегал. - Мы,
как и ты, когда-то давно кричали у себя в клубе: бандиты, отбросы,
безумцы! А сегодня-они у власти. Выкинули меня из президентского кресла.
Лучше ты сам будь поосторожнее!
Генрик недовольно смотрел на отца, только по глазам Ельского он понял,
что, бесспорно, можно опасаться и этого. Тем временем взгляд старика
прояснился.
- Прости меня, - прошептал он. - Может, это и глупо, что я сказал. Но,
видишь ли, я так давно живу на свете.

VII

Ты? Ты! С каких это пор мы стали на "ты", недоумевал Чатковский. Но
признавал этот факт и даже не выказывал сомнения, лишь удивлялся этому,
будто собственному старому письму, написанному в уже выветрившихся из
памяти обстоятельствах, которые можно сравнить со скалой, каменистым
островком, остатком погрузившейся в воду суши, - в жизни оно ни на что не
нужно, хотя и держится на ее поверхности. Да, огонь в своем стремительном
наступлении сжигает не все, бывает, перескочит через что-нибудь, оставит
себе на следующий раз, понуждая изумиться тому, что он признает исключения
и способен пощадить, он, столь неумолимый. Точно так же и время, которое,
возможно, то же самое, что и огонь, только очень медленный.
Жизнь выгорает сегодня, прошлое-в памяти, порой от самой буйной жизни
остается горстка пепла, ничего ни для нынешнего дня, ни для воспоминаний.
Поскольку, если быть точным, их, воспоминаний, и нет, есть только
проблемы, временно отложенные.
Чатковский обходился без прошлого, хотя оно у него и было бурным. О
том, что произошло позавчера, он никак не мог ничего вспомнить. Когда-то
он был коммунистом, полгодапослушников, затем отмахнулся от
мировоззренческих проблем и всерьез занялся теорией стихосложения. Он не
отрекался от всего этого, точ^.1 так же, как не отрицал, что это вот он на
фотографии р детском платьице. Ясно, что теперь оно ни к чему его не
обязывало, раз сам он стал кем-то совершенно другим. Как актер, сегодня
перевоплотившийся в Гамлета, нс думает о том, что месяц назад он был
Гутем, так и Чатковский всегда находился в настоящем времени, никогда не
отдавался прошлому, и вспоминат', для него было делом столь же нереальным,
как и видеть сны Он испытывал самые странные чувства, беря в руки
"Капитал" или "Подражание Христу", только в этих книгах он находил
подтнерждение того, что прошлая его жизнь была, - есть люди, которых
ощущение того, что какой-то миг они уже переживали когда-то, утверждает в
вере, что они уже однажды жили на земле.
Чатковский равным образом не помнил ни своих верований, ни своих
взглядов. Случалось, что в обществе, на улице или на собрании женский
голос произносил его имя, и тогда только Чатковский вспоминал о старом
своем романе, о котором ничего ему нс говорили ни глаза женщины, ни ее
губы, ни весь ее облик.
- Мне кажется, ты ошибаешься, приписывая каждому покушению две
сущности-нравственную и техническую. На самом деле природа всякого
поступка только одна. Если ты не видишь этого в покушении на жизнь
ненавистного тебе человека, то приглядись к своему покушению на целомудрие
любимой женщины. Тут обе стороны-нравственная и техническая-одно и то же,
по крайней мере они так слились, что ты не можешь думать о каждой из них
по отдельности, как за шитьем ты не в состоянии думать то о нитке, то об
иголке.
Чатковский видел перед собой некрасивое лицо Фриша, одутловатое и
серое, но тем не менее спросил его, куда серьезнее, чем, скажем, красавца
Тужицкого:
- Но ведь ты сначала говоришь себе, что любишь, а затем уж думаешь, как
будешь ею обладать.
Фриш пропустил это мимо ушей, вернувшись к проблеме покушения.
- Брут загорается лишь после того, когда понимает, что с технической
точки зрения он сможет убить Цезаря. Действия только у нас,
интеллектуалов, могут облекаться в теоретические формы. Для людей, живущих
полнокровной жизнью, мысль неотделима от возможности. Это напоминает
процесс оплодотворения. Люблю-значит, могу обладать, ненавижу-значит, могу
убить. Нет ни безнадежной любви, ни безнадежной ненависти. В жизни. Ибо на
бумаге-сколько угодно. И в голове, без которой никогда бы не было никакой
бумаги.
Фриш сидел за деревянным маленьким столом, наверное, бывшим когда-то
кухонным. Грязными, очень жесткими и длинными ногтями он рисовал на нем
бороздки и отковыривал щепки.
По-видимому, он часами занимался этим, так как во многих местах стол
был выщерблен.
- Под таким углом зрения любопытно выглядит ненависть богов. Особенно
по отношению к смертным, над которыми они были вознесены сверх меры. Они в
любой момент могли уничтожить все, что захотят, и осознание такой
возможности должно было бы отобрать у их ненависти всякую горечь. А ведь
они искренне ненавидели. Я предполагаю, - он вырвал щепку побольше и
какое-то время разглядывал ее, - что проистекало это из следующей
причины...
Он метнул взгляд на Чатковского. Ему не терпелось высказаться.
- Но только никому ни слова, - предупредил он. Чатковский не понял, что
Фриш берет с него обещание молчать, поскольку опасается за свое право на
какую-то мысль: он полагал, что философские рассуждения, по-видимому,
тянут того выболтать какие-то политические или партийные секреты. -
Видишь, богиэто никакой не талант, никакая не своеобразная способность, по
большей части это всегда лишь сила. Что-то среднее между великим князем и
стихией. Позиция и мощь. Как глупы все их шутки, да, им есть в чем
позавидовать людям!
И Фриш продекламировал:
...Tantusne evertere-dixit
Me superis labor est, parvague puppe sedentem
Tain magno petierc mari!
- Вергилий? - спросил Чатковский. И тут же понял, что нет.
и вспомнил тот вечер, когда перешел с Фришем на "ты". Тогда все
готовились к экзаменам, а Фриш учил только стихи. До поздней ночи они
проверяли друг друга по латинской грамматике, как вдруг этот
чудак-способный, о чем они знали, но всегда говорили, что он провалится на
экзаменах из-за своей робости, - начал читать Лукиана. Он декламировал
его. пока шли через всю Варшаву, от Старого города до Уяздовских аллей,
где немного посидели; было, кажется, часа три, к ним прибилась какая-то
собака, две проститутки попросили закурить, и тогда Фриш. желая
покрасоваться, перешел к Овидию. Он знал наизусть множество отрывков в
оригинале и их переводы, порой несколько одного и того же фрагмента.
- Ты считаешь. Цезарь мог в это верить. - задумался Чатковский. Он
произнес имя Цезаря, стремясь показать Фришу, что знает! Он теперь
вспомнил то самое место у Лукиана, вспомнил, что это были слова Цезаря,
который, торопясь из Африки в Рим, сказал во время бури: "Так трудно
бессмертным свалить меня, что против сидящего в утлой лодчонке они бросают
столь огромное море!"
- Такие, как он, верят, - сказал Фриш. - Собственная незаурядность
возбуждает их, но еще больше-их собственная удача.
Им кажется, природа не в силах устоять перед их личным обаянием и
оттого питает к ним слабость. Они относятся к природе так, будто она
отдалась им. Превратности судьбы для них-то же самое, что скандалы,
которые устраивает любовница.
Она яростно накидывается на тебя, но готова пожертвовать за тебя жизнью.
Комнаты вроде той, в которой жил Фриш, Чатковский видел только в
театре. Самый настоящий чердак, и никаких особых подробностей-итак,
скошенный потолок, невзрачное окошко, одно, сейчас мокрое от дождя, очень
узкая железная кровать, железная печурка, чайник, которому самое место на
помойке. В углу стопка книг и ботинки, словно с усами от растрепавшихся
шнурков. Только стены взяли на себя труд скрасить однообразие комнаты. С
помощью простейших средств, давно всем известных, - с помощью трещин, дыр
и подтеков стены были буйно расписаны. Целые картины, но в основном что-то
похожее на зарисовки в альбоме-фрагменты, какие-то детали, лица,
запечатленные для того лишь, чтобы взять на заметку, руки, гротескно
жадные, бороды, лягушки, листья, коллекция носов, собачьи морды, лапки
ящериц, словом, излюбленные темы случая. Коегде штукатурка отвалилась и
видна была дранка.
- Ты вообще веришь в величие? - спросил Чатковский. - Я говорю, -
прибавил он, - сегодня!
С подоконника стекала вода, многими ручейками разбегаясь по стене, и
собиралась на полу, образуя лужицу, которая, похожая на язык, осторожно
продвигалась все дальше и дальше. Две стены по бокам и косой потолок



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 [ 65 ] 66 67 68 69 70 71
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.