Чтение 65–й страницы книги ~Женщины~

туда ложкой.

- Боже! Да он пресный! Ему нужны специи!

Я слышал, как она ложкой сыплет в кастрюлю приправы. Затем пробует.

- Так лучше! Но еще нужно! Я же итальянка, знаешь?

Так... вот... так лучше! Теперь пускай греется. Можно пива?

- Давай.

Она вышла с бутылкой и села.

- Ты по мне скучаешь? - спросила она.

- Этого ты никогда не узнаешь.

- Я, наверное, снова получу свою старую работу в Игривом Манеже.

- Здорово.

- Там чаевые клевые дают. Один парень каждый вечер давал мне на чай по
5 долларов. Он был в меня влюблен. Но ни разу на свидание не пригласил.

Просто лыбился и вс. Странный такой. Ректальным хирургом был, и иногда
спускал под столом, когда я мимо проходила. Я по запаху эту дрянь на нем
определяла, понимаешь.

- Ну, ты же его заводила....

- По-моему, суп готов. Хочешь?

- Нет, спасибо.

Тэмми зашла в кухню, и я услышал, как она ложкой выскребает кастрюлю.
Ее не было долго. Потом вышла.

- Можешь занять мне пятерку до пятницы?

- Нет.

- Ну, хоть пару баксов.

- Нет.

- Тогда дай доллар.

Я выгреб Тэмми мелочь из кармана. Получилось доллар и тридцать семь
центов.

- Спасибо, - сказала она.

- Не за что.

И она исчезла за дверью.

Сара зашла на следующий вечер. Она редко заходила так часто: тут вс
дело в праздниках - все потеряны, полубезумны, испуганы. У меня было
наготове белое вино, и я сразу налил нам обоим по стаканчику.

- Как в Таверне дела? - спросил я у нее.

- Дерьмовый бизнес. Едва хватает, чтобы не закрыться.

- Где же все твои клиенты?

- Они навалили из города; все куда-то подевались.

- Во всех наших планах дырки бывают.

- Не во всех. У некоторых постоянно вс получается и получается.

- Это правда.

- Как суп?

- Почти кончился.

- Понравился?

- Мне много не досталось.

Сара зашла на кухню и открыла холодильник.

- Что произошло с супом? Он странно выглядит.

Я услышал, как она его пробует. После чего подбегает к раковине и
выплевывает.

- Господи, да он отравлен. Что случилось? Что, Тэмми с Арлиной
вернулись и суп тоже съели?

- Одна Тэмми.

Сара не стала кричать. Она просто вылила остатки супа в раковину и
включила дробилку для мусора. Я слышал, как она всхлипывает, стараясь не
издавать ни звука. Крутое Рождество было у бедной органической индюшки.

100

Новогодняя ночь - еще одна погань, которую надо пережить. Мои родители,
бывало, всегда наслаждались ею, слушая, как Новый Год приближается по
радио, город за городом, пока не приходит в Лос-Анжелес. Взрывались
петарды, ревели свистки и дудки, блевали пьяницы-любители, мужья
заигрывали с чужими женами, а жены заигрывали с кем ни попадя. Все
целовались, хватали друг друга за задницы в ванных и чуланах, а иногда и
на виду у всех, особенно в полночь, и на следующий день происходили
кошмарные семейные разборки, не говоря уже о Параде Турнира Роз и играх на
Кубок Розы.

В канун Нового Года Сара приехала пораньше. Ее возбуждали такие вещи,
как Волшебная Гора, кино про открытый космос, Звездный Путь и определенные
рок-группы, шпинат со сметаной и чистая пища вообще, но, вместе с тем, в
ней было больше основного здравого смысла, чем в любой другой женщине из
всех, что я встречал. Может быть, только единственная - Джоанна Довер -
могла сравниться с нею здравомыслием и добродушием. Сара же была
симпатичнее и гораздо преданнее, чем все остальные мои тетки, поэтому
наступавший год, в конечном итоге, не обещал быть слишком паршивым.

Мне только что по телевизору пожелал Счастливого Нового Года местный
идиот-комментатор. Не люблю, когда меня поздравляют с Новым Годом
незнакомые люди. Откуда он знает, кто я такой? Может, я тот мужик, который
подвесил к потолку на проводе за лодыжки свою пятилетнюю дочь, засунул ей
в рот кляп и медленно кромсает на кусочки.

Мы с Сарой начали праздновать и выпивать, но напиваться - сложно, когда
полмира тужится напиться вместе с тобой.

- Ну что ж, - сказал я Саре, - неплохой был год. Никто меня не убил.

- И ты по-прежнему каждый вечер можешь выпивать и каждый день
просыпаться к полудню.

- Продержаться бы еще годик.

- Это у тебя просто старый алкогольный гон.

В дверь постучали. Я глазам своим не поверил. Динки Саммерс,
фолк-рокер, со своей подружкой Дженис.

- Динки! - заверещал я. - Эй, бля, чувак, что происходит?

- Черт его знает, Хэнк. Просто решили вот зайти.

- Дженис, это Сара. Сара... Дженис.

Сара вышла и принесла еще два стакана. Я разлил. Разговор не клеился.

- Написал примерно десяток новых штучек. Мне кажется, у меня уже лучше
получается.

- Я тоже так думаю, - вставила Дженис, - в самом деле.

- Эй, слушай, чувак, помнишь тот вечер, который я перед тобой
открывал... Скажи мне, Хэнк, я настолько плохим был?

- Послушай, Динки, я не хочу оскорблять твои чувства, но я тогда пил
больше, чем слушал. Я думал о себе - как придется выходить, и я готовился,
собирался с духом, мне аж блевать хотелось.

- А я просто обожаю стоять перед толпой, и когда до них добиваю, и
толпе нравятся мои вещи, я просто балдею на седьмом небе.

- С писательством по-другому. Все делаешь в одиночестве, с живой
публикой нет ничего общего.

- Может, ты и прав.

- Я там была, - вмешалась Сара. - Двое парней помогали Хэнку выйти на
сцену. Он был пьян и ему было худо.

- Слушай, Сара, - спросил Динки, - а мое выступление действительно
плохо прошло?

- Отнюдь. Им просто Чинаски не терпелось. Вс остальное их раздражало.

- Спасибо, Сара.

- Просто фолк-рок мне мало чего дает, - сказал я.

- А что тебе нравится?

- Почти все немецкие классики плюс несколько русских композиторов.

- Я написал около десяти новых штучек.

- Может, мы что-нибудь послушаем? - предложила Сара.

- Но у тебя ведь гитары с собой нет, верно? - спросил я.

- О, есть у него, есть, - сказала Дженис, - она всегда с ним!

Динки встал, вышел и достал инструмент из машины. Потом сел, скрестив
ноги, на ковер и начал эту штуку настраивать. Сейчас у нас будут настоящие
живые развлечения. Вскоре он запел. У него был полный, сильный голос,
отскакивал от стен. Песня про женщину. О надрыве между Динки и какой-то
бабой.

На самом деле, не очень фигово. Может, со сцены, когда народ платит,
вообще вс в порядке будет. Но когда они такие сидят прямо перед тобой на
коврике, сказать сложнее. Слишком лично и неловко. Однако, решил я, он не
совсем плох. Но беда с ним, беда. Стареет. Золотые кудри уже не совсем
золотые, а глазастая невинность слегка осунулась. Скоро у него будут
большие неприятности.

Мы зааплодировали.

- Слишком много, мужик, - сказал я.

- Тебе действительно понравилось, Хэнк?

Я помахал в воздухе рукой.

- Ты же знаешь, я всегда подрубался по твоим делам, - сказал он.

- Спасибо, мужик.

Он перескочил к следующей песне. Она также была о женщине. О его
женщине, о бывшей: шлялась где-то целую ночь. В песне слышалось немного
юмора, но я не уверен, был ли юмор намеренным. Как бы то ни было, Динки
допел до конца, и мы похлопали. Он перешел к следующей.

На Динки снизошло вдохновение. В нем было много звука. Его ноги елозили
и ежились в теннисных тапочках, и он этого не скрывал. На самом деле,
перед нами каким-то образом сидел действительно он сам. Не смотрелся как
надо и не слушался как надо, однако, на-гора выдавал гораздо лучше, чем
можно услышать обычно. Мне стало погано от того, что я не могу похвалить
его без зазрения совести. Но опять-таки: если солжешь человеку насчет его
таланта только потому, что он сидит напротив, это будет самая
непростительная ложь из всех, поскольку равносильна тому, чтобы сказать:
давай дальше, продолжай, - а это, в конечном итоге, худший способ