– Внимание! – вдруг неожиданно сказал Серёжа.
Это была не просьба. Это слово заменяло в "Эспаде" команду "смирно". Как оно вырвалось у Серёжи, он сам не мог понять. То ли от обиды за отряд, то ли от отчаяния, что гибнут остатки "Эспады". И почти со слезами он крикнул опять:
– Группа, внимание!
Он понимал, что не имеет права. Могли не послушаться. Могли пожать плечами, подобрать рапиры и уйти. Могли просто сказать: "А иди ты…"
Нет, не могли. В каждом еще жила "Эспада". Они выпрямились и опустили руки.
Генка стал напротив Серёжи и шепотом сказал:
– Становись.
Не поднимая головы, рядом стал Митя. Где Митя, там и Данилка. И Димка. Вздохнул и встал рядом с Димкой Андрей Ткачук. Не по росту, но сейчас было не до этого. Андрюшка Гарц и Воронины встали в шеренгу привычно, как на линейке.
Кузнечик сказал Наташе:
– Стань в строй.
– Я же…
– Стань в строй.
Стасик Грачёв обнял за шею Нока и молча следил за ребятами.
В строю стояли девять человек. И выжидающе смотрели на Серёжу: "Что дальше?" А он не знал, что дальше.
Он был такой же, как они. Даже младше Валерика Воронина. В нем жила боль и гордость за отряд, и он сделал бы для отряда все, что возможно. Все, что скажут. Но что сказать самому, он не знал.
– Нельзя так… – сказал он, и это прозвучало слабо, жалобно даже. – Ну, нельзя так, ребята…
Они стояли неподвижно и слушали молча.
Тогда, по очереди глядя в их глаза (а это было почему-то трудно), он произнес:
– Нас осталось так мало… Но мы же все равно есть. Нельзя же плевать на самих себя. Мы сами придумали наши законы, а теперь… ну, подождите, достанем маски, будем еще драться. Может быть, все еще будет.
Он понял, что говорит не то. И опять сказал:
– Нас всего десять человек. Мы теперь все отвечаем за отряд одинаково. Мы все капитаны. Понимаете?
– Как это – все капитаны? – спросил Вовка Воронин.
– А вот так! Все! Потому что все отвечаем. Но пусть с отрядом плохо, но мы же не умерли!
Андрюшка Ткачук вдруг усмехнулся и заговорил:
– Наконец-то повезло. В капитаны попал.
– Я ведь серьезно, – сказал Серёжа.
Ткачук не отвел глаз и перестал смеяться.
– Я тоже серьезно.
И Серёже стало спокойнее.
– Нам нельзя ни ссориться, ни расставаться, – сказал он. – У нас еще будут хорошие дни.
Митя Кольцов теперь не опускал голову. Он встретился глазами с Серёжей и прошептал:
– Флаг-капитаны.
– Что? – спросил его стоявший рядом Данилка.
– Бывает такое звание на флоте, – тихо объявил Митя. – Флаг-капитаны. Я читал… Я не знаю, что оно значит. Но мы отвечаем за флаг – значит, флаг-капитаны… Я… ребята, честное слово… об этом не забуду. И вы… Ладно?
Вечером у Серёжи разболелась голова. И вместе с болью пришла тоска по отряду. По Олегу, по ребятам, по долгим вечерам в кают-компании. И по боям, которых не было больше месяца.
Он лежал и молчал.
– Что с тобой? – спросил дядя Витя. – Что за хандра?
И Серёжа стал рассказывать. Он впервые говорил с дядей Витей об отряде. Он рассказывал долго и подробно. Словно снова уходил в жизнь "Эспады". Голова перестала болеть, сделалось спокойнее.
Когда он замолчал, дядя Витя сказал:
– Слышал я и раньше о твоих делах. Галина кое-что рассказывала. Нахлебался ты горя с вашей "Эспадой". Суета сует…
– Что? – не понял Серёжа.
– Я говорю, что много в жизни суеты, – объяснил дядя Витя.
12
На дружинном сборе третьеклассников принимали в пионеры. Большим четырехугольником выстроились в зале отряды. Белые рубашки, огненные галстуки, золото пуговиц и пряжек. Голубая форма октябрят. Вспышки солнца на венчиках горнов, на острой верхушке знамени…
– Дружина, смирно! Равнение на знамя…
Солнце захлестывает зал. Запуталось в Димкиных пшеничных волосах – они выбились из-под красной испанки.
Серёжа краем глаза видит голубой огонек. Это у него на уголке воротника, в маленьком и прозрачном голубом крабе, искра солнца повисла, словно в капельке голубой воды.
…Перед сбором была у Серёжи стычка с Викой Гармашевой. Из-за этого краба – Димкиного подарка.
– Каховский, это что за брошка! – голосом рассерженного завуча сказала Гармашева.
– Это значок, – сказал Серёжа.
– Кажется, таких значков в пионерской форме нет.
– Отвяжись, – попросил Серёжа.
– Не груби, пожалуйста. Я с тобой как председатель совета дружины разговариваю.
– Все равно отвяжись, – повторил Серёжа. И чтобы она в самом деле отстала, добавил: – Это знак "Эспады".
– Здесь тебе не "Эспада", а нормальная школа…
– "Эспада" везде, где я… – в упор сказал Серёжа. Специально, чтобы разозлить Гармашеву. И конечно, разозлил.
– Подумаешь, какой Людовик Четырнадцатый! "Государство – это я!" Вы там, в своей "Эспаде", все такие. Правильно вас разогнали!
Серёжа хрустнул пальцами и сдержанно сказал:
– Была бы ты парнем, я бы с тобой поговорил… не так…
– А ты давай, кидайся, – предложила Вика. – Палку возьми. Как на Сенцова. Опять в герои попадешь. В "Эспаде" орден дадут.
– Вам наша "Эспада" поперек глотки, – откликнулся Серёжа. – Таким, как ты да Сенцов.
– Каким "таким"?
– Шкурникам!
Вика побледнела и шепотом пообещала:
– Ответишь… На совете.
– Иди, иди, – устало сказал Серёжа. – В совете не все такие дуры, как ты.
Девчонки – они и есть девчонки. Вика забыла, что она председатель. Она готова была разреветься. Заморгала набухшими глазами и крикнула:
– Директорский любимчик! Только он за тебя и заступается, а то давно бы из школы вышибли!
Это было что-то новое. Неожиданное. Серёжа даже слов не нашел. А пока думал, заиграли горнисты, и стало не до спора.
…Солнце, солнце! Горячее, веселое. За окнами деревья как в зеленом тумане. Двадцать второе апреля. У ленинского портрета замер почетный караул.
На улице прошуршал троллейбус да шумели среди веток воробьи. А в зале тихо-тихо. Тишина эта – как поднятые палочки барабанщиков.
И вот:
– Я, Олег Щербинин…
– Я, Владик Семенов…
– Я, Игорь Скляренко…
Маркелов Олег
Флинт Эрик
Быков Василий
Каргалов Вадим
Каменистый Артем
Афанасьев Роман