как замечательнейший американский критик, и приводились его слова, что
"Эфемерида" замечательнейшая поэма, другой такой американская литература
не знает. И заканчивалось это вступление так: "Мы еще не сумели оценить
все достоинства "Эфемериды", а быть может, и никогда не сумеем вполне их
оценить. Но мы неоднократно перечитывали поэму, поражались - где нашел
мистер Бриссенден такие слова, как удачно подобрал их и как сумел свя-
зать в единое целое". А дальше шла сама поэма.
тал Мартин, опустил журнал, и тот соскользнул между колен на пол.
душно заметил, что не так уж ему и тошно. Он бы рад был обозлиться, но и
не пытался, не хватало сил. Слишком в нем все оцепенело. Кровь застыла,
где ей вскипеть негодованием. В конце концов, не все ли равно? Это не
хуже всего прочего, что Бриссенден так осуждал в буржуазном обществе.
простил. - Через силу он поднялся и взял коробку из-под бумаги для пишу-
щей машинки. Порылся в ней, достал одиннадцать стихотворений, написанных
другом. Разодрал их и бросил в корзинку. Проделал это медленно, вяло, а
кончив, сел на край кровати и тупо уставился в одну точку.
взором справа налево протянулась белая полоса. Странно. Она становилась
все отчетливей, и оказалось, это коралловый риф, курящийся брызгами пе-
ны. Потом среди бурунов он различил маленькое каноэ с выносными уключи-
нами. На корме молодой бронзовый бог в алой набедренной повязке; поблес-
кивая на солнце, мелькает у него в руках весло. Мартин узнал его. Это
Моти, младший сын Тати, вождя, это остров Таити, и за курящимся брызгами
пены рифом лежит сладостная земля Папара и у самой реки крытый пальмовы-
ми листьями домик вождя. Близится вечер, и Моти возвращается после рыб-
ной ловли домой. Он ждет, когда накатит высокая волна, и готов перенес-
тись на ней через риф. Потом Мартин увидел себя в ту далекую пору - си-
дит в каноэ впереди, как сиживал когда-то, опустив весло в воду, и ждет
команды Моти: едва позади встанет стеною огромный бирюзовый вал, надо
грести изо всех сил. И вот он уже не зритель, он сидит в каноэ, Моти из-
дал клич, и оба они бешено заработали веслами, взлетели на крутой гре-
бень вздымающейся бирюзы. Рассекаемая лодкой вода шипит, будто рвется
наружу пар из котла, облаком встала водяная пыль, стремительное дви-
женье, рокот, раскатистый грохот, и каноэ выносится в безмятежные воды
лагуны. Моти смеется и трясет головой, трет глаза, в которые попали со-
леные брызги, и они вдвоем гребут к изъеденному волнами коралловому бе-
регу, где за кокосовыми пальмами золотится в лучах заходящего солнца дом
Тати.
гая комнатенка. Тщетно пытался он снова увидеть Таити. Он знал, там поют
среди пальм и девушки танцуют в лунном свете, но их он не увидел. Увидел
только заваленный бумагами стол, пустоту на месте пишущей машинки и не-
мытое окно. Он со стоном закрыл глаза и уснул.
утреннюю почту. Усталый, отяжелевший, Мартин вяло просматривал письма. В
тонком конверте оказался чек на двадцать два доллара от одного из воро-
ватых журнальчиков. Полтора года Мартин добивался этих денег. А сейчас
они были ему безразличны. Куда девалось волнение, которое вызывал в нем
прежде издательский чек. В отличие от тех, прежних чеков, этот ничего
ему не сулил. Теперь это чек на двадцать два доллара, только и всего...
просто на него можно будет купить еды.
оплату за юмористический стишок, принятый несколько месяцев назад, чек
на десять долларов. В голову пришла мысль, и Мартин стал неторопливо ее
обдумывать. Что делать дальше, еще неясно и пока не хочется ни за что
браться. А между тем надо жить. И у него множество долгов. Пожалуй, вы-
годнее всего накупить марок и опять отправить в путь все рукописи, что
громоздятся под столом. Одну-другую глядишь, примут. Это поможет жить
дальше. Так он и порешил и, получив по, чекам в Оклендском банке, купил
на десять долларов почтовых марок. Возвращаться к себе в тесную комна-
тушку и готовить завтрак - от одной этой мысли стало тошно. Впервые Мар-
тин махнул рукой на свои долги. Конечно, дома можно состряпать сытный
завтрак, который обойдется в пятнадцать-двадцать центов. Но вместо этого
Мартин пошел в кафе "Форум" я заказал завтрак за два доллара. Двадцать
пять центов он дал на чай и пятьдесят центов потратил на пачку "Египетс-
ких" сигарет. Он закурил впервые с тех пор, как Руфь попросила его бро-
сить. А чего ради теперь не курить, да еще когда хочется.. А деньги, за-
чем их беречь? За пять центов можно бы купить пакет дешевого табаку "Да-
рем", бумаги, и свернуть сорок распрекрасных цигарок-ну и что? Деньги
для него теперь только тем и хороши, что на них можно сразу же что-то
купить. Нет у него ни карты, ни руля, и не все ли равно, куда плыть, за-
то когда плывешь по воле воля, почти и не живешь, а ведь жить больно.
сов. Хотя теперь, в ожидании новых чеков, он ел в японских ресторанчи-
ках, где кормили за десять центов, он стал не такой тощий; впалые щеки
округлились. Он уже не изматывал, себя вечным недосыпанием, работой и
занятиями сверх всякой меры. Ничего не писал, не раскрывал книги. Он
много ходил, гулял среди холмов, долгими часами слонялся по тихим пар-
кам. Не было у него ни друзей, ни знакомых, и он не заводил знакомств.
Не хотелось. Неведомо откуда он ждал какого-то толчка, который снова
привел бы в движение его остановившуюся жизнь. А пока жизнь его замерла,
- бесцельная, пустая, бесполезная.
го теста". Но в последнюю минуту, уже поднявшись в подъезд, отпрянул от
дверей, повернулся и бежал через многолюдные рабочие кварталы. При мыс-
ли, что придется слушать философские споры, страшно ему стало, и он уди-
рал крадучись, опасливо - вдруг столкнется с кем-нибудь из "настоящих",
кто его узнает.
там измываются над "Эфемеридой". Поэма имела успех. Но что это был за
успех! Все прочитали ее и все спорили, можно ли это назвать поэзией.
Местная пресса не осталась в стороне, и каждый день в газетах появлялись
мудреные рецензии, язвительные статейки и глубокомысленные письма под-
писчиков. Элен Делла Делмар (под трубные звуки и грохот тамтамов про-
возглашенная величайшей поэтессой Соединенных Штатов) заявила, что Брис-
сенлену не место рядом с ней на Парнасе, и в многословных письмах дока-
зывала публике, что никакой он не поэт.
мехался над сэром Джоном Вэлью и без зазрения совести использовал смерть
Бриссендена в своих коммерческих интересах. Некая газета, утверждавшая,
что у нее полмиллиона подписчиков, тиснула весьма оригинальный экспромт
Элен Деллы Делмар с колкостями и подковырками в адрес Бриссендена.
Больше того, они посмела еще и сочинить пародию на его поэму.
он так ненавидел чернь, а сейчас все прекраснейшее в нем, самое святое,
отдан во власть черни. Изо дня в день Красота подвергалась вивисекции.
Каждый дурак хватался за перо, жалкие ничтожества спешили взмыть на вол-
не величия Бриссендена и помельтешить в глазах публики: "Мы получили
письмо от одного джентльмена, который недавно написал такую же поэму,
только лучше", - писала некая газета. Другая газета, упрекая Элен Деллу
Делмар за ее пародию, заявила с полной серьезностью: "Мисс Делмар" бе-
зусловно написала это в веселую минуту, не проявив уважения, с коим ве-
ликий поэт должен бы относиться к другому, быть может, даже более вели-
кому. Однако, даже если мисс Делмар не чужда ревности к человеку, кото-
рый сочинил "Эфемериду", она, как и тысячи других, несомненно, зачарова-
на его творением, и, возможно, придет день, когда она попробует написать
что-нибудь в этом роде".
который слишком упорно защищал многие идеи поэмы, был за ересь лишен са-
на. Великую поэму использовали для увеселения публики. Ею завладели со-
чинители юмористических виршей и карикатуристы и потешались вовсю, а в
светских еженедельниках пошли в ход шуточки, вроде таких: сэр Чарли
Френшем строго по секрету сказал Арчи Дженнигсу, что, прочитав пять
строк "Эфемериды", пожалуй, кинешься избивать калеку, а после десяти
строк и вовсе утопишься.
кая печаль. Рухнул весь его мир, тот мир, что венчала любовь, и после
этого краха разочарование в журнальном мирке к милейшей публике не так
ужасало. Бриссенден совершенно справедливо судил о журналах, а ему, Мар-
тину, чтобы убедиться в этом самому, потребовались годы тяжкого и нап-
расного труда. Да, Бриссенден недаром клял журналы, можно было бы и еще
кое-что прибавить. Ну, да с ними покончено, утешил себя Мартин. Он стре-
мился к звездам, а свалился в зловонную трясину. Все чаще ему виделся
Таити, - такие чистые, такие сладостные видения перед глазами. А есть
еще низинный Паумоту, и скалистые Маркизские острова; теперь он часто
видел себя на борту торговой шхуны или хрупкого катерка, - вот он на
рассвете проходит за риф у Папеэте и пускается в путь вдоль жемчужных
атоллов к Нуку-Хиве, к бухте Тайохаэ, где Тама-ри заколет в честь его
приезда кабана, а увитые гирляндами дочери Тамари возьмут его за руки и
с пес-ней и смехом обовьют и его цветами. Это зов Южных морей, и конечно
же, рано или поздно он отзовется.
рехода через царство знания. Когда от "Парфенона" пришел чек на триста
пятьдесят долларов, Мартин передал его местному стряпчему, который по
Шилова Юлия
Лукин Евгений
Лукьяненко Сергей
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Соломатина Татьяна