к повторению бреда, недавнего наваждения. Но, увы, именно вариация на тему,
знакомый мотив ждет его прямо на пороге.
тот момент, когда пол-грачиковской-руки и полголовы потребовали мыло, сейчас
она бросается ему навстречу поспешно, торопливо, чтобы быть первой,
самой-самой, опередить любой взгляд, жест и звук. - Миша,- быстро говорит
медсестра несчастному прямо в глаза,- Мишенька,- обдает горячим воздухом
надежды,- только не обманывай, скажи, у тебя билеты?
неподдельное. Меркнет в глазах Лапши ласковый свет, взгляд падает на
криворотого С-м-о.
бледных, казалось бы, немыслимой.- Отдай мои билеты, подонок,- вскрикивает
Лавруха, разъяренные пальцы запуская в баранье буйство на голове Смолера.-
Сволочь, сволочь,- всхлипывает девушка, уже крепкой и безжалостной рукой
лишенная дыхания, отброшенная в скорбный свой угол.
на нижнюю молниеносно перемахнувший Винт.- Ляг поспи,- говорит он и не без
нежности грязную свою лапу кладет на (впрочем, особой шелковистостью тоже не
отличающееся) льняное темя Лаврухи.
"все наладится, Ленка", отталкивает, сбрасывает руку Кулинича, и горькая
влага течет по ее щекам и шее.
несомненно отвратительной сцене предшествовавших, нас избавили беззаботно на
сутки вперед переведенные часы?
и сам нехитрый фокус с календарем себя не оправдал, напрасен был и неудачен?
Нет, спешу заверить вас, беспокоиться не о чем. точка в конце длинного
предложения (абзаца, пассажа, периода), даже восклицательный знак (жирности
прямо-таки необыкновенной) будет поставлен, возникнет на наших глазах пару
часов спустя, когда, покинув старинный (былинный) город Казань, скорый поезд
Южносибирск - Москва разбудит металлическое естество ребристых клепаных
пролетов километрового моста через Волгу.
кусочек пространственно-временной купюры, увидим, какими гадкими были день и
ночь, и вздохнем с облегчением, от иных подробностей приемом убереженные.
просто так, спьяну, для куража, не думая о последствиях, Винт-Винтяра
предложил присобачить к какой-нибудь туфте синий лейбл "Врангель" и впарить
дутое фуфло молодому, от времени норовящему не отстать человеку.
по-деловому предложил раздеть Лапшу.
затруднился.
лишь свидетельствовать правду, правду, одну лишь голую и, увы, неумытую, от
прямых оценок уклонившись, автор не видит греха в рассказе о роковом
предмете.
наверняка в городе Гонконге и подаренных Лапше (сторож, надомник, дворник,
портной, кто ты, говори поскорей...) Олегом Свиридовым, Свиридом Пахомычем
от чистого сердца. Да и как было не подарить ей, той, что всех шприцев и игл
начальник, разных ампул командир и просто матушка-спасительница, в голубую
ниточку блуждающего сосуда попадающая не с десятого (если вообще),
мучительного, а с первого, легкого и безболезненного раза. Сам Свиря
оказался со штанцами жертвой несправедливого, даже подлого обмана, он
получил азиатами состряпанный ширпотреб за восхитительную вещь. курточку
гениально им самим угаданного, немыслимо клевого фасона, произведенную из
малопоношенной армейской шинельки, которую Свиридон Пахомыч приобрел за
десять полновесных советских рублей у жаждой обессиленного осветителя
Южносибирского театра драмы им. А. В. Луначарского (и ордена "Знак Почета")
Вовы Глазырина.
обмундирования фонарщик захолустной богемы Вова Зыр, он же Сыр, возжелал
получить его обратно и однажды явился с авоськой в гости к Пахомычу, а утром
(и поправляться даже не начав) простофиля Свиридон отяготил синдром
безмерно, обнаружив вместо своей суперкурточки, правда, новые, ни разу, во
всяком случае, не стиранные, но бесконечно ему в смысле идеи, кроя и строчки
чуждые джинсы, штанцы, синьки.
(three times and endless repeat) джинсы Лаврухи. Синьки, штанцы, она сама их
ушила, без прикрас, гармошкой, превратила узкий мужской сорок восьмой в
свободный женский сорок четвертый, и нет слов, чернил и пасты, и даже
финским фломастером "финлинер" невозможно описать, как благородно они
протирались, какая небесная синева проступала, сколько оттенков в ней
находил глаз, как на ощупь они были упоительно бархатисты, зимой грели,
летом освежали. Боже, Боже, как в них сами шли ноги, душа летала, а чужие
завистливые взгляды метались от кармана к карману в тщетной надежде узреть
тайну происхождения выдающую нашлепку ("мульку", "кожанку").
вполне... И воробья, даже для приличия, никто ловить не пытается, куда там,
гадкие слова были повторены не без видимого наслаждения, а рука даже
небрежно опущена на девичье колено, ткань размята пальцами и во всеуслышание
объявлена подходящей.
Сто, даже сто пятьдесят, конечно, деньги небольшие, но они вернут тебе
чувство собственного достоинства и...
значимостью наполненное дополнение, и заговорила Лавруха, о изяществе стиля
совсем не заботясь.
собственного достоинства, твоего личного?
Кулинич, имевшим, как ни странно, свои причины полагать происходящее делом
правильным и даже полезным.
С-м-о.- Нету у меня ничего,- сказал и в доказательство бесстыдно
продемонстрировал дырявое нутро своих карманов.
Роудом на корточки и глянула в его затуманенные зрачки.
ласково улыбаясь (о, смолистой субстанцией преображенный в локатор, счетчик
Гейгера, чувствительный усик, бесконечно удаленные колебания воспринимающий
волосок), взял Лапшу за плечо, приподнял, ухом приставил к стенке и.
беззвучно смеясь, спросил: - Слышишь?
донеслось из коридора, бухнуло и повторилось с бодрой монотонностью, но
восторг с лица Бочкаря не сошел, он слышал совсем другую музыку, и она была
прекрасной.
имитируя шутливое добродушие, Смур.
Винт улыбнулся, но он - невероятной изобретательностью Димона пораженный.
неумолкающего разносчика:
тут же выяснилось, принимать еду был неспособен. Смур, презрительно пожав
плечами, отверг свекольный отвар и макароны, удовлетворился хлебом и
компотом, ну а Лапша, несмотря на расстроенные свои нервы, оказала Кулиничу
в деле уничтожения съестного достойную конкуренцию.
теме равноправия и уверенности в себе, кои, как ничто, гарантирует
одинаковый со всеми пай в общей копилке, он (кстати, сам на все за неимением
еще ни одной копейки не выложивший) возвращался не раз, попросту говоря,
естественным образом, по мере кристаллизации в его обреченной голове новых
издевательских аргументов.
не столько на человеческое достоинство, сколько на совершенное отсутствие
какой-либо эстетической или моральной ценности в бесконечно дорогом Лапше
предмете туалета, каковое выводил несчастный интриган из "ненастоящей"
природы синек.
безо всякого стыда клеветал:
Шилова Юлия
Свержин Владимир
Лукин Евгений
Андреев Николай
Суворов Виктор
Орловский Гай Юлий